В. И. Качалов. Сборник статей, воспоминаний, писем.
Государственное издательство «Искусство», Москва. 1954
Сегодняшняя критика Васильева — мне совершенно непонятна. Я не могу согласиться с таким толкованием Берендея[1].
Все то, что он осуждает, относится ко мне, а не к Вам. При свидании я сообщу ему это.
Повторяю, что задуманный нами образ Вы передаете очень хорошо (если не свели его на общий тон).
Пусть же эта статья не пошатнет в Вас веру в себя.
Мой низкий поклон Вашей супруге.
Дорогой Василий Иванович! Размышляю здесь о театре и его будущем… И частицу этих размышлений мне хочется передать Вам. Т. е. думы о Вас.
Видите ли, победа наша с «Брандом» окрыляет меня в том направлении, какое всегда было дорого мне в театре. В последние годы я уже начал приходить в уныние. Стремление к новизне формы, к новизне во что бы то ни стало, к новизне преимущественно внешней, — пожалуй, даже — только внешней, это стремление начало уже давить полет идей и больших мыслей. Оглядываясь назад до «Юлия Цезаря», я вижу, что какая-то часть меня была придавлена, угнетена. Я точно утратил ту смелость, которая создала репертуар Художественного театра, и голос моего внутреннего я раздавался робко в эти годы. Кураж исчез и из труппы. Мечты обратились в изготовление конфеток для публики первого представления — в мелкий жанр, маленькое изящество, севрские статуэтки…
…Разве Вы — положа руку на сердце — не чувствуете сами, что, работая над Брандом, Вы нашли в себе сил _г_о_р_а_з_д_о_ _б_о_л_ь_ш_е, чем ожидали? Что Вы нашли в себе гораздо больше темперамента, чем думал кто-нибудь из нас?
Представьте себе, что я думаю сейчас о Вас, как об актере, неизмеримо шире, чем думал до Бранда. А ведь Вы, пожалуй, думали, что результат выйдет обратный. Да, да. Я вижу, что если Вы и не настоящий трагик, то тем не менее в Вас есть столько преимуществ перед другими трагиками, что каждая трагическая роль дает так много всестороннего материала, который Вы можете использовать по-своему, что я верю в целый ряд Ваших созданий в этой области.
Сейчас я обдумываю одну пьесу с трагической ролью, требующей нервов, каких я еще не слыхал в Вас. И мне все-таки кажется, что Вы овладеете и ею. И если это удалось бы, — «какие горизонты нам открылись бы», сколько великих мыслей бросили бы мы публике!
Вы получите это письмо в Новый год. Я желаю Вам для нового года «не угашать духа» ради мелких задач. Излишнего самомнения Вам бояться нечего, надо бояться другого конца — излишней самокритики и принижения задач.
Если мое отношение к Вам Вас, действительно, может радовать или тревожить, то вот Вам искренно и раз навсегда. Я Вас люблю тепло и нежно, — именно нежно, потому что Вас только так и можно любить. И любовь моя непрерывно крепнет. И чувство это неизменно, в чем я совершенно убежден. Убежден в том, что Вы ничего не можете сделать такого, что могло бы оттолкнуть от Вас, хотя бы какие-нибудь Ваши поступки были по отношению ко мне отрицательные. Если Вам показалось или когда-нибудь еще покажется, что я стал равнодушен к Вам, то это случайность. Именно потому, что я Вас крепко люблю, я и могу не обнаруживать этого, не подчеркивать, не искать случая показать Вам. Между мужчинами, относящимися друг к другу с доверием, только это и должно быть.
…Я очень доволен, — и старался об этом, — чтобы Вы не играли в этом году новой трагической роли. У Вас еще «Гамлет», над которым Вы будете работать.
«Гамлет» намечается вторым спектаклем (первым «Пер-Гюнт»).
Но вдруг с «Пер-Гюнтом» произойдет заминка?! Тогда ведь надо открывать сезон «Екатериной Ивановной». Значит, надо быть наготове и тем более энергично не терять времени вначале.
Что будете еще играть?
Мне очень хотелось бы, чтобы Вы играли Тартюфа.
Вот отдохнули бы от трагедии!
Но это — в зависимости от многих соображений, о которых я вчера послал Константину Сергеевичу целую кипу листков.
…Может быть, еще Тригорин.
Но все это гадательно.
Необходим успех «Пер-Гюнта» — тогда легко будет составлять репертуар.
Отдыхайте, пожалуйста.
Я в Ялте до 5 авг., потом должен съездить на 2—3 дня в деревню. В Москве 10-го.
Спасибо Вам, дорогой Василий Иванович, за Ваше милое письмо, очень оно тронуло меня, напомнив хорошие дни.
Все это время я внимательно следил за ростом Вашего прекрасного таланта, искренно радовался успехам Вашим, — хоть и издали, а все ж приятно смотреть на хорошего человека, который всегда как-то особенно, сердечно нравился мне. Почему-то я все думаю, что Вы, Москвин, Леонидов, Румянцевы весною приедете сюда: будем купаться в голубом море, ловить акул, пить белое и красное Capri и вообще — жить.
А между делом — сочиним пьесу! Драму из быта рыбят? Хорошо было бы, если б явился и сам чародей Константин Сергеевич — с ним можно бы таких делов наделать — Европа ахнет! Кроме шуток: приезжайте-ка сюда! Превосходно отдохнете, запасетесь здоровьем, бодростью, многому посмеетесь, многое удивит.
Поживем — славно!
…Итак?
Приезжайте, просим душевно!
Кланяюсь Москвину — с тоской ждут его тиррентские рыбы, все, на подбор, красавицы. Леонидову кланяюсь, Румянцевым и всем, кто меня помнит.
И всех зовем сюда: хорошо здесь.
А Вам еще раз спасибо и крепко жму руку.
1/III 912
Capri
Вам надо играть Штокмана. На это много причин… 1) Я играть не могу, по старости; не дотяну. Поэтому я от роли совсем и навсегда отказываюсь и передаю ее Вам в наследство. 2) Вот роль, в которой Вы можете хорошо показаться, и Вы при разговоре со мной соглашались с этим. 3) Пьеса «Штокман» — отличный вклад в новый репертуар Москвы.
Соглашайтесь. В остальных ролях, по Вашим указаниям, — мы будем, по возможности, облегчать Вас. В случае Вашего отказа — не знаю, что будем делать.
Обнимаю Вас, люблю. Отдыхайте.
Если бы ты знал, как ты тронул меня своим письмом!..[6]
Я чувствую себя снова окрыленным и кому-то нужным. А эти чувства так редко теперь на старости лет приходится испытывать.
И твое письмо тем мне и дорого, что оно влило в меня бодрость духа и свежесть чувства. Спасибо тебе от души.
Наши все умилены и жаждут тебя видеть, так же как и я. Крепко жму твою руку.
В связи с 300-м представлением пьесы «У врат царства» искренно поздравляю режиссера и всех участников спектакля, и прежде всего Василия Ивановича Качалова, сыгравшего роль Карено все 300 раз.
Этот спектакль так долго сохраняется в репертуаре Театра потому, что в нем блистает великолепный, неувядаемый талант Василия Ивановича. Василий Иванович так прекрасен в роли Карено, он настолько ярко передает силу человеческого духа, что всякий раз после того, как пьеса временно сходила с репертуара, она неизбежно вскоре снова возвращалась на сцену МХАТ. Несмотря на то, что пьеса устарела, спектакль «У врат царства» остается в репертуаре потому, что он является прекрасным достижением искусства.
Участие Василия Ивановича и тот высокий уровень мастерства, на котором находится его исполнение, заставляют и всех остальных исполнителей стараться достигнуть этого уровня. Именно поэтому спектакль сохранил свою целостность.
Я пользуюсь этим случаем, чтобы выразить свое чувство уважения, дружбы и любви к Василию Ивановичу, которое разделяют со мною все работники Театра. Надеюсь, что мы еще долгое время будем наслаждаться мастерством Василия Ивановича и прекрасной игрой всех остальных участников спектакля[7].
Горячо и с большой любовью поздравляет Вас весь Художественный театр.
Сегодня день Вашего юбилея.
Вы не можете жаловаться на судьбу, так как провели свою артистическую жизнь — блестяще.
Как приятно и как правильно, что правительство отметило сегодняшний день, наградив Вас орденом Красного Знамени, который Вы вполне заслужили.
Вместе с женой от всего сердца поздравляем Вас и благодарим за многочисленные художественные радости, которые Вы давали нам, благодарим и за долгую, дружную, товарищескую совместную работу в Художественном театре.
Желаем Вам прежде всего — здоровья. Если оно будет, то будет все остальное, и Ваша дальнейшая артистическая жизнь пройдет еще прекраснее, чем ее начало. Ведь Вы один из последних Могикан.
Вы счастливец! Вам дан природой высший артистический дар.
Теперь, под старость, углубляясь думами и чувством в наше искусство, я прихожу к убеждению, что высший дар природы для артиста — сценическое обаяние, которое Вам отпущено сверх меры.
…Пользуйтесь же Вашим даром, это даст Вам большую творческую радость.
Обнимаю Вас, мысленно целую ручку Нине Николаевне, жму руку Диме и шлю поздравление Вашим сестрам.
Не знаю, когда Вы получите это письмо. Жду оказии.
По поручению Саратовского драматического театра, художественным руководителем которого я являюсь, Вам было уже передано нашим заведующим литчастью поздравление с сорокалетним юбилеем и поздравление с наградой правительства. Еще раз поздравляю Вас — и от имени коллектива и лично от себя.
17 с. м. наш коллектив устраивает закрытый (для работников театра) вечер, посвященный Вам. Очень прошу прислать к 17/XI саратовскому театру Ваш портрет (хотелось бы с соответствующей надписью) и Ваши фото, главным образом в ролях пореволюционного периода. Какие у Вас есть, дорогой Василий Иванович, — нам нужно, чтобы саратовские актеры как можно лучше знали величайшего из своих товарищей по искусству.
Затем в фойе театра будет устроена маленькая выставка, посвященная Вам.
Хотелось бы и мне лично, Вашему давнему восторженному ценителю, иметь от Вас на память фотокарточку.
Вчера Сергей Митрофанович[8] сообщил мне, что вы непрочь посетить меня с Вашими товарищами. Я считаю это для себя чрезвычайною честию и наперед очень благодарен за огромный интерес и удовольствие, которые мне доставило бы Ваше посещение. К сожалению, сейчас я очень устал после 9-месячной сплошной и нелегкой работы (ведь я уже начал девятый десяток жития!) и на днях собираюсь ехать за город отдыхать летом. Но я был бы счастлив, если бы Вы не оставили Вашего намерения в будущем, после летнего перерыва. Устать-то я устаю, как не уставал раньше, но надеюсь, что умирать мне очень скоро все же не предстоит и что с моей стороны наша встреча может состояться, когда Вы после лета, в течение следующих девяти месяцев, как-нибудь надумаете опять порадовать нашу развенчанную столицу.
Поздравляю Вас с высокой наградой[9], пользуюсь случаем, чтобы сказать Вам, как восторженно люблю я Вас, великого артиста и редкого человека.
Спасибо Вам большое за Ваше прекрасное письмо. Это самый лучший и дорогой подарок за всю мою тридцатисемилетнюю жизнь. Когда-то давно, еще в детские годы, после спектакля «У царских врат» мне снился сон, что я будто бы познакомился с Вами и Вы мне сказали что-то очень ласковое… И вот теперь, в двадцатую годовщину великой революции, когда сбываются лучшие сны народа, я получил от Вас это чудесное письмо! И к общей радости от нашего замечательного праздника прибавилась еще глубокая, интимная радость от Вашего ласкового слова.
Согретый им, поздравляю Вас, дорогой Василий Иванович, и думаю, что никогда еще Мельпомена не была столь молодой, жизнерадостной и веселой, как сегодня…
Крепко жму Вашу руку и очень люблю Вас!
Мы хотели бы, чтобы Вы сегодня особенно горячо и сильно почувствовали нашу нежную и благодарную к Вам любовь, наше глубокое уважение, наше безмерное восхищение Вашим огромным талантом. Нам близки и дороги те образы, которые Вы с таким мастерством, блеском и глубиной показывали на сцене театра. Нам близки и дороги Ваша благородная человечность, Ваша любовь к жизни, Ваша мудрая скромность, Ваша дружеская отзывчивость, Ваше внимание к людям. Мы любим Вашу неиссякаемую молодость, оптимизм, силу и нежную лирику. Великий актер — Вы большой человек. Лучшие традиции русской сцены и Художественного театра — лучшие художественные и моральные принципы — воплощены в Вас. Мы от глубины наших сердец желаем Вам сил и здоровья, потому что каждое Ваше появление на репетиции, каждое Ваше выступление на сцене — огромный и радостный подарок актерам и зрителям нашей Родины.
Так много великолепных по существу слов написано тебе в день твоего шестидесятипятилетия, что мне остается только крепко обнять тебя и сказать тебе, что я тебя очень, очень люблю как художника и как человека, люблю нежно.
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность!
Сохраняй на долгие годы все свое обаяние, и силу, и красоту.
Прими мой поклон и любовь мою.
Сорок лет пролетело с нашей первой встречи на Бронной в зале Романова, где мы репетировали «Снегурочку» и где первый раз я услышала твой голос, «ласковый и нежный».
За эти сорок лет много было всяких переживаний в нашей артистической жизни. Скажу словами мудрого старика из чеховского рассказа «В овраге»: «Жизнь долгая, было и дурное, было и хорошее. Вот и помирать не хочется, еще бы годочков двадцать пожил: значит, хорошего было больше».
И мне радостно сказать тебе после 40 лет, что я тебя очень люблю — весь твой артистический облик и всего тебя[11].
Дорогой, любимый Василий Иванович, прости меня, что так поздно приветствую тебя!
Я хотел поздравить тебя в день твоего творческого вечера, но к великому огорчению — вечер был отменен.
Дорогой Василий Иванович, прими мои самые, самые лучшие, сердечные поздравления, пожелания, благодарность за твой великий, изумительный талант и мою безграничную любовь и уважение.
Не умею выразить всего, что у меня на душе! Спасибо тебе, и будь здоров и живи долгие, долгие годы и доставляй нам радость.
С любовью и глубоким уважением
преданный тебе поклонник твоего гениального дарования
Я помню Вас всегда, но, когда в жизни блеснет радость, я вспоминаю Вас нестерпимо. Вы помогли мне перейти через пропасть и дойти до Константина Сергеевича. Это было в 1911 году.
Часто, если мне лень ответить людям на письмо или на просьбу, я думаю о Вас — и гоню лень — и делаюсь человеком. Верьте, что это так. С этим листком бумаги я шлю Вам часть души своей, вы должны это услышать, понять. Не пишу длинно, чтоб Вас не утомлять, но длинную-длинную любовь длинной Симы Бирман возьмите себе, пожалуйста, ненаглядный мой, чудный артист и самый чудный человек.
Драгоценный и самый красивый на свете, любимый и дорогой! Спасибо за поздравление и за привет, спасибо за то, что Вы такой. Всю жизнь я Вас люблю — была влюблена, дружила, почитала, любила, обожала — все виды любви! Дорогой мой Василий Иванович!
Дорогой Василий Иванович,
поздравляю Вас, целую Вас и люблю!Сегодня Вы и новорожденный и именинник; это усугубляет сегодняшнее торжество!
А для многих, очень, очень многих сегодняшний день — торжество.
Для Театра, в который Вы вложили лучшие свои артистические силы, — этот день большое торжество!
Для товарищей Ваших, которые прошли свой _а_к_т_е_р_с_к_и_й_ путь с Вами и общались с Вами на сцене, — это незабываемая радость и торжество.
Для миллионов зрителей, которых Вы радовали, восхищали, умиляли, отрывали от повседневной жизни и уносили далеко и высоко — этот день не только торжество, но — незабываемая эпоха.
Да, да, — эпоха!
Через много лет после нас будут говорить: в эпоху Качалова, Станиславского, Москвина, Леонидова… МХАТ был в полном расцвете!
Вы внесли свою _д_а_н_ь_ — в театральное искусство — прекрасной, неизмеримой мерой, чудесной, незабываемой!
Спасибо Вам, дорогой Василий Иванович, спасибо.
Кланяюсь Вам низко (старая спина еще гнется). Обнимаю горячо, искренно.
Вы, как всегда, чутки и правы. Нам сейчас видеться не надо. Мы друг друга заразим большой хандрой[12]. А вот доставьте мне огромную радость: как можно скорее вызовите Таню Орлову и прослушайте ее. Она, по-моему, способный самородок; теориям не поддается, а от себя может сыграть и прочитать талантливо. Хороший голос, очень хорошая внешность; на сцене может повторить Лешковскую. Умна, много читает, читает как-то по-своему. Вы ей можете очень помочь в чтении и в выборе читаемого. Иногда у нее пробивается вульгарность нот, надо убрать. Вы это сразу заметите и поможете ей с этим! справиться. Только делайте это как можно скорее, не откладывайте. Мне хочется услыхать Ваше мнение, которое Вы мне передадите через Киру.
Очень оценю исполнение этой моей просьбы. Благодарю от души. Целую Вас.
P. S. Нежный привет всем Вашим, всех крепко целую, не забудьте Агапитову и Васильевну и Виленкина.
Вчера, 15/XI, я не пришел поздравить Вас[13]. Я не мог. У меня горло сжимали спазмы. С первых дней своего юношества до сего дня я следил за Вами, Вы были моим вдохновением. Если прав Платон, что есть любовь такая, ради которой стоит жить, я так любил Вас и люблю. Что мне было говорить Вам? Милый, чудесный Василий Иванович, странно Вам наверно от меня получить такое письмо, но так я хочу Вас назвать!
От всего сердца, от всего человеческого существа моего посылаю Вам благодарность. Я так восхищен, я так преклоняюсь перед Вашим искусством, что у меня нет слов. Вы — великий человек, Вы — великий артистический ум…
Да здравствует Ваш гений!
Ваше посещение Школы-студии МХАТ 12.3.44 г. и Ваше замечательное чтение произвели огромное впечатление на всех студентов. Школа и сейчас живет впечатлениями встречи с Вами.
Эта встреча ценна для нас не только как для людей, получивших возможность видеть и слышать _К_а_ч_а_л_о_в_а, гениального актера-чтеца, но еще и потому, что каждый миг общения с Вами обогащает нас, как людей, поставивших своей целью служение искусству театра.
Огромную благодарность приносим мы Вам за замечательный вечер 12 марта.
Мы надеемся, что связь, установившаяся у нас с Вами, будет длительной. Ведь не может быть большей радости для студента Школы МХАТ, как видеть Василия Ивановича _К_а_ч_а_л_о_в_а_ шефом своей Школы!
Шлю Вам, любимому артисту и старому другу, горячий привет в день Вашего семидесятилетия и желаю прежде всего много, много здоровья, а в настоящую минуту — быстрого выздоровления. Очень жалею, что не могу сама притти пожать Вам руку, но уверена, что мы скоро с Вами встретимся и проведем чудесный вечер в сердечных беседах и воспоминаниях.
Обнимаю Вас, дорогой Василий Иванович.
Шлю Вам из далекого Еревана мои искренние поздравления по поводу получения Вами высокой награды в день Вашего славного полувекового служения искусству.
Я не могу забыть дни Вашего пребывания в Ереване, я не могу забыть дни, которые были днями общения с Вами.
Ваше имя для каждого творческого работника стало идеалом. Не секрет, что когда приходится приводить пример идеального актера — первым представляетесь Вы. О Вас мы передаем своим ученикам — будущему пополнению актеров армянского театра.
Я не могу забыть Вас в товарищеском кругу на прощальном вечере в Ереване. Я Вас всегда помню молодым, с задором… Ваша юность на театре никогда не покидает Вас и не покинет. Вы юны творчески. Вы юны идеалом. Вы юны сердцем и душою.
Дорогой Василий Иванович, Вы живете в сердцах актеров армянского театра, которые сегодня с большим благоговением вспоминают Вас. Желаю Вам здоровья и долгой, долгой жизни.
Уважающий Вас
Нам известно Ваше прямое вмешательство и участие в лечении нашего сына — студента 2-го курса Студии-школы им. Немировича-Данченко при Московском Художественном академическом театре — Булгакова Сережи.
Нам известно Ваше посещение Московского Комитета ВЛКСМ, где Вы ставили об этом вопрос.
Это внимание великого артиста и учителя вселяло бодрость и надежду в больного.
Однако тяжелая болезнь не дала возможности осуществиться его заветным мечтам и дерзаниям — стать в ряды сотрудников Московского Художественного академического театра, и безжалостная смерть преградила путь.
Позвольте, Василий Иванович, поблагодарить Вас за всю теплоту, чуткость и внимание настоящим письмом, приветствием, и пожеланием Вам здоровья на многие годы.
Вам пишут студенты Театрального училища имени Щукина, Письмо это не должно быть для Вас неожиданным. Вы — наш любимый актер. Говоря о современном театре, мы в первую очередь думаем о Вас. Ваш благородный артистический и человеческий образ всегда служит примером! для молодежи. Видя Вас, слушая Ваш голос, мы идем в театральные школы, понимаем красоту искусства. Образы, созданные Вами в театре, служат для нас образцами, и с каждой новой работой Вы приобретаете не только новых почитателей своего таланта, ной новых учеников. Вы для нас очень близкий и дорогой человек, тот родной Василий Иванович, который приезжал к нам в прошлом году, близкий нам своей молодой душой, дорогой своим человеческим обаянием. Мы всегда мысленно с Вами, гордые тем, что являемся Вашими современниками, благодарные Вам за Ваш чудный труд.
Узнав о Вашей болезни, мы решили написать это письмо, чтобы передать Вам частицу той любви и благодарности, которую мы к Вам питаем. Многого нельзя рассказать словами, тем более трудно передать Вам в письме, кем Вы являетесь для нас. Нам хочется, чтобы Вы почувствовали рядом с собой горячее биение нашего сердца, услышали наш голос, поняли нашу благодарность — благодарность учеников.
Поправляйтесь, дорогой Василий Иванович, поскорее! Мы всем сердцем желаем Вам скорейшего выздоровления, ждем новых встреч с Вами, ждем от Вас новых чудесных работ.
- ↑ Статья С. В. Васильева-Флерова о «Снегурочке» в МХТ, содержащая резко отрицательный отзыв об исполнении В. И. Качаловым роли Берендея, была помещена в «Московских ведомостях» 9 октября 1900 г.
- ↑ Письмо печатается с сокращениями.
- ↑ Письмо печатается с сокращениями.
- ↑ Из письма.
- ↑ Письмо печатается с сокращениями. Ответ В. И. Качалова на это письмо см. на стр. 70.
- ↑ Письмо В. И. Качалова см. на стр. 74.
- ↑ Это письмо К. С. Станиславского было вывешено, по его поручению, за кулисами театра в день трехсотого представления «У врат царства».
- ↑ С. М. Зарудный.
- ↑ 3 мая 1937 г. В. И. Качалов был награжден орденом Ленина.
- ↑ Приветствие В. И. Качалову в день его 65-летия и 40-летия его работы в МХАТ.
- ↑ Письмо напечатано в газете МХАТ «Горьковец» 19 октября 1940 г.
- ↑ Это письмо написано во время тяжелой болезни М. П. Лилиной. Она скончалась 23 августа 1943 г.
- ↑ 5 ноября В. И. Качалов выступал в Доме актера ВТО.