«Исторический архив», № 6, 1993
«ИСПЫТАЛ УДИВИТЕЛЬНОЕ ЧУВСТВО: ТОЧНО Я ВОЛШЕБСТВОМ ПЕРЕНЕСЕН В РОССИЮ»[править]
Письма историка А. А. Кизеветтера. 1923—1932 гг.[править]
Публикуемые письма А. А. Кизеветтера, историка, профессора Московского университета, высланного из России в 1922 г., адресованные В. А. Розенбергу, В. А. Мякотину и детям, — интересный и ценный источник сведений о жизни российской послеоктябрьской эмиграции. Письма рассказывают о первых впечатлениях о Праге, поездках Кизеветтера с лекциями по русской истории и культуре в Болгарию, Югославию и Эстонию, большом успехе его выступлений, настроениях эмиграции и тоске по России.
Депортация интеллигенции была «ударом хлыста», мерой «вместо смертной казни»[1]. Советская власть избавлялась от своих открытых и скрытых политических противников: многие из них были членами враждебных политических партий. Кизеветтер являлся членом ЦК партии кадетов. Большевистский режим он не принимал, хотя активно в антисоветской деятельности не участвовал.
Вынужденную эмиграцию Кизеветтер, как и многие другие, воспринимал тяжело. Вся его сознательная, творческая жизнь была связана с Москвой и Московским университетом.
Александр Александрович Кизеветтер родился в 1866 г. в Петербурге в обрусевшей немецкой семье. Его отец заведовал архивом Главного штаба, мать окончила Смольный институт. Учеба в Московском университете под руководством В. О. Ключевского определила судьбу Кизеветтера: он стал профессором русской истории, защитил магистерскую («Посадская община в России XVII столетия». 1903) и докторскую («Городовое положение Екатерины II. Исторический комментарий». 1909) диссертации. Современники свидетельствовали, что из всех учеников Ключевского Кизеветтер более других по манере и приемам преподавания напоминал своего учителя. По политическим убеждениям он был сторонником парламентского государственного строя, избирался в депутаты II Государственной думы.
Из России Кизеветтер отплывал на одном из так называемых «философских пароходов». Петербург — Штеттин — Берлин — таков был его путь в Прагу, где Кизеветтер прожил оставшиеся одиннадцать лет жизни.
Благоприятная покровительственная политика президента Чехословакии Т. Масарика по отношению к российской эмиграции не могла устранить множества трудностей, которые она испытывала, особенно в первое время (поиск жилья, устройство на работу и т. д.). В жизни Кизеветтера это усугублялось болезнью, а затем и смертью жены (1924 г.), собственным заболеванием диабетом. Тем не менее Кизеветтер активно работал, все силы отдавая преподавательской, научной и просветительской деятельности. Он печатал свои статьи в многочисленных изданиях русского зарубежья («Руль», «Современные записки», «На чужой стороне», «Воля народа» и др.). Большой интерес представляют его воспоминания «На рубеже двух столетий (1881—1914)» (1929), сборник статей «Исторические силуэты. Люди и события» (1931), брошюра «Московский университет и его традиции» (1927). Умер А. А. Кизеветтер в Праге 9 января 1933 г.
Публикуемые письма, являющиеся автографами, хранятся в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ), в так называемом «Пражском архиве», переданном из Чехословакии после Великой Отечественной войны, в фондах В. А. Розенберга (ф. 5979) и В. А. Мякотина (ф. 5907) и в Рукописном отделе Российской государственной библиотеки (РО РГБ) в фонде Кудрявцевых-Кизеветтер (ф. 566), переданном в Россию дочерью А. А. Кизеветтера Е. А. Кизеветтер (Максимович) в 1960-е годы. Текст писем передан с сохранением стилистики оригиналов. Ряд имен, упомянутых в письмах, установить не удалось.
Публикацию подготовила доктор исторических наук М. Г. ВАНДАЛКОВСКАЯ.
№ 1[править]
Прага
Вот уже неделя, как мы живем в чехословацкой столице. Совершенно так же, как и по приезде в Берлин, эта первая неделя прошла в какой-то беспредметной суете.
Никакого дела еще не начиналось, а между тем все время шло какое-то кружение, оставляющее такое впечатление, как будто нет свободной минуты. Что касается нашего устройства на жительство, то мы пока пассивно следуем по линии наименьшего сопротивления. Въехали прямо в квартиру Вернадского2 и сидим в ней. Комнат не ищем. Говорят, что комнат много сдается, но все запугивают здешними хозяйками. Поэтому мы уже законтрактовали комнату в свободарне (общежитие) и, может быть, переберемся в нее.
Праги еще как следует не осматривали, а только на ходу бросали взгляд туда и сюда. Прага была бы очень красива и своеобразна, если бы ее красоты не скрывались под туманами. Много средневековой готики. Много своеобразного в нравах. Был я здесь в полиции. Нигде не видел еще таких полиций. Все веселы, приветливы и милы. Все формальности кончились в одну секунду, они ограничились тем, что чиновник поставил в какой-то тетрадочке карандашом маленький крючок и дело с концом. А при выходе из полиции я увидел афишу с извещением о том, что начальник полицейского участка устраивает для жителей своего участка бал, и указывалась плата за вход. Согласитесь, что это своеобразно!
Наша Катюша3 со свойственным ей оптимизмом уже успела стать пражской патриоткой и кричит, что Прага прелестна. Наташа4 настроена много сдержаннее. А мы с женой поступаем по Пушкину: «старость ходит осторожно, подозрительно глядит». Впечатление от населения очень приятное, но как сложится жизнь в смысле внешней обстановки еще не знаем, а ведь это немаловажно для утомленных тел и душ.
О Вашем поручении я не забыл и уже говорил об этом Новгородцеву5. Буду говорить еще и о результатах сообщу.
Будьте здоровы и благополучны. Наталье Федоровне6 шлю искренний привет и желаю набираться сил. Очень обрадуете, если напишете несколько слов.
ГА РФ. ф. 5978. Оп. 1. Д. 256. Л. 77.
№ 2[править]
Прага
Все мы шлем Вам и Наталье Федоровне большую благодарность за Ваши милые письма. Так приятно было узнать, что Наталья Федоровна чувствует себя вполне оправившейся от перенесенной операции. Жена прошла здесь курс рентгеновского лечения в санатории лучшего здешнего специалиста7. Доктор — чех, но с грехом пополам объясняющийся по-русски, так что мы могли понимать друг друга. Есть здесь и русский рентгенолог, петербургский доктор Сакович, работающий в кабинете чешского Красного Креста, но в санатории более сильная машина. Сейчас сеансы закончились. Настроение у жены весьма неважное, по той причине, что жить нам пока приходится в обстановке весьма неудобной. Svobodamä — это общежитие, людное и шумное, ибо живут здесь все россияне, т. е. это значит, что с раннего утра все начинают хлопать дверьми, а поздно вечером, когда хочется уже спать, — многие находят как раз своевременным блистать силою своего громогласия. В распоряжении нашем находится одна комната, размерами напоминающая камеры незабвенной Бутырки8. А Наташа и Катюша находятся в одной спальне с двумя курсистками. Придется так дотянуть до марта, а там надо будет переехать на дачу. Но найти дачу надо уже теперь, ибо потом все будет разобрано.
Искание дачи нам, однако, мало улыбается: надо ездить, расспрашивать, осматривать. Это скучно и утомительно, особенно при необходимости спешить и бояться, что упустишь время.
Хотелось бы, наконец, отдохнуть после всех передряг и чувствовать себя более или менее устроенными. Но не так-то легко достигнуть этой вожделенной цели. И (все-таки, несмотря на всю эту неустроенность, не сожалеем о Берлине. По доходящим сведениям, жизнь там сейчас малопривлекательна. С Русским Институтом тоже, по-видимому, дело что-то не особенно клеится. А здесь академическая атмосфера очень приятна. Каждый день лекции, доклады, научные собрания. Жизнь бьет ключом. И работа идет серьезная. В четверг отпраздновали Татьяну9. Был банкет профессоров и студентов вместе. Слово банкет побудило меня явиться на пир, предварительно не пообедав. Оказалось, что это было с моей стороны верх легкомыслия, ибо на банкете здесь полагается — стакан чаю, кусок сладкого торта и бокал вина. Все опытные старожилы пришли, уже основательно закусив. Нечего делать, пришлось удовольствоваться духовной пищей. С этой стороны все было очень приятно: словно бы в Москве в давние времена.
Я уже пустился во все тяжкие. Начал публичные лекции сразу в трех местах — в Русском Институте10, в Земгоре11 и в русско-чешской «Едноте»12.
Вот что имею Вам передать насчет Зайцева13. Новгородцев сказал, что он может прислать сюда заявление письменное с означением документов, которые могут быть им представлены в удостоверение его предшествующего учебного стажа — и с изложением всех обстоятельств его жизни. Но большинство поступает иначе: прямо приезжает сюда на свой страх без всяких предварительных шагов и здесь уже, ссылаясь на факт своего приезда, начинает хлопотать по приему в студенты. И когда есть вакансия, то их-то, здесь уже налицо находящихся, и зачисляют в первую очередь. Итак, если бы он мог приехать, это было бы лучше. Надо только предупредить, что зачисление студента на иждивение чешского правительства сопряжено с обязательством жить в студенческом общежитии, которое назначат. Их два, Svobodarnä — лучшее общежитие, а можно попасть в Стратницу, там тяжело, приходится быть по 15 и более человек в комнате.
Что американцы? Подали ли признаки жизни или все еще нет? Я здесь еще не собрался к вашему представителю Лиги и до сих пор еще тоже не имею сведений относительно того, продолжают ли они желать получить от меня работу.
У нас была не так давно дочь Исаака Наумовича и передавала, что он был так любезен и внимателен, что справлялся о здоровье жены. Если Вы увидите его, пожалуйста, передайте, что мы очень тронуты его вниманием, и что я напишу ему после того, как жена будет у доктора на контрольных исследованиях.
Крепко жму Вашу руку, шлю искренний привет Наталье Федоровне. Жена и дочери тоже шлют Вам сердечные приветы и благодарность за письма. На днях любовались в «Днях» рисунками Матусевича14 и вспомнили нашу экскурсию по Балтийскому морю.
А в «Крестьянскую Россию»15 здесь все поджидают от Вас статьи.
- Многоуважаемые Наталья Федоровна и Владимир Александрович! Право, было куда лучше, когда «Бургомистр Хакен» нес нас по тихим волнам океана, т. е. Балтийского моря! Мы пели «Очи черные», любовались морем и ни о чем не думали. А теперь — санатории, усиленные, питания, комнаты, кабинки, валюта, кроны и пр., и пр., пр. Как Ваше здоровье, Наталья Федоровна? Поправляетесь, окрепли ли? Я себя чувствую ничего, всего хорошего. С наступающим Рождеством и Новым годом. Будьте счастливы и здоровы.
- Приписка, сделанная Е. Я. Кизеветтер — женой А. А. Кизеветтера.
- Так в тексте.
ГА РФ. Ф. 5978. Оп. 1. Д. 256. Л. 75.
№ 3[править]
Прага
Сегодня, наконец, появился Миша Зайцев. Мы ему уже устроили здесь у нас, в свободарне, комнатку с постелью на несколько дней и начнем его устраивать на иждивение. К сожалению, я, как нарочно, сегодня же должен ехать на неделю в Прикарпатскую Русь читать лекции, но я поручу Михаила Михайловича Новгородцеву, который уже предупрежден о сем и все, что возможно, сделает.
Насчет Вашего переселения сюда наведенные мною справки дали следующий результат. Литераторские стипендии даются здесь министром иностранных дел по представлению особого Комитета, в состав которого входят: Струве17, Ляцкий18, Питирим Сорокин19 и кто-то еще из русских литераторов.
Струве сказал мне, что в положительном отношении этого Комитета к назначению Вам стипендии не может быть никакого сомнения. Заключение Комитета нуждается затем в утверждении министерства. Пока не было случаев неутверждения. Остается засим вопрос о размерах стипендии. Струве думает, что на двоих могут дать 1 200 крон в месяц. Как получил Изгоев20. Изгоевых тоже двое, и по-видимому, на это устроиться можно. Но для исходатаиствования чрез названный выше Комитет стипендии необходимо, если Вы фактически уже находились в Праге, иначе говоря, визу нужно получить независимо от вопроса о стипендии. Думаю, что это можно будет как-нибудь сделать чрез посредство Земгора, который может выписать Вас на время для какой-нибудь лекции или доклада, а по Вашем приезде тотчас двинется дело о стипендии.
Итак, обдумайте окончательно вопрос о переселении сюда из Берлина и дайте мне знать о своем решении. Тогда можно будет приступить к получению визы и затем и стипендии.
Все наши шлют сердечные приветы Вам и Наталье Федоровне.
Я с интересом отправляюсь в поездку в Прикарпатскую Русь. Придется пересечь всю Чехию. Недавно я ездил на один день на лекцию в городок Пшибрам (3 часа езды от Праги) и остался очень доволен. Красивая природа и очень приветливые чехи. Одна чешка читала мне наизусть Пушкина, очень недурно.
Будьте здоровы и благополучны.
ГА РФ. Ф. 5978. Оп. 1. Д. 256. Л. 29—30.
№ 4[править]
[Рига]
Дорогие мои, вот уже пятый день, как живу в Риге и испытываю большое удовольствие. Хожу по улицам и наслаждаюсь: все в снегу, солнце сияет и мороз 10—15. Россия. В ватной шубе мне очень хорошо. На улицах то и дело слышу радостные приветствия: встречаются бывшие мои ученики и ученицы.
Первая лекция прошла здесь, можно сказать, триумфально. Уже за час до начала лекции громадная зала была битком набита народом и многие так и не попали. Лекция понравилась, были большие овации. Сегодня читаю вторую лекцию, в среду третью и в пятницу четвертую, и последнюю, и в субботу уезжаю. В воскресенье буду в Берлине, а в понедельник (ровно через неделю) к вечеру явлюсь домой. Промежутки между лекциями все заполнены посещениями. Все зовут к себе, не знаю, как успею. Вчера был обед от прессы, а вечером был в театре, смотрел «Блоху». Сегодня перед лекцией буду у одной ученицы-москвички. Завтра обедаю у Пенерджи, потом обед у Грузенберга21 и т. д. и т. д. Получил приглашение выступить с лекциями в Ревеле, в Юрьеве, в Ковно, но всюду должен отказать за неимением времени. Был у здешнего епископа Иоанна 22. Оказалось, что он приятель с дядей Ваней, с которым подружился в Вильне. Я с ним долго беседовал. Это богатырь по наружности и очень интересный человек, смелый, решительный, энергичный.
Лида читает твой журнал, Наташечка, и очень тебя благодарит. Она и ее муж очень милы, ухаживают за мной всячески, так что чувствую себя в родном гнезде. Они шлют всем Вам поцелуи и приветы. Тебе, Катюша, шлют приветы Пенерджи (он потолстел) и Брусиловский. Буду еще у Зиберт (Алферовская гимназия). Ну, крепко целую Вас, мои дорогие, будьте здоровы. Открытку Вашу получил.
РО РГБ. Ф. 566. К. 28. Д. 54. Л. 6.
№ 5[править]
[Прага]
Дорогие мои, крепко Вас всех целую и поздравляю с праздником. Только вчера утром вернулся из трехнедельной поездки по Югославии и Болгарии, где читал публичные лекции. Проехался чрезвычайно приятно. Получил массу впечатлений, ибо места, мною посещаемые, очень разнообразны и по природе и по складу жизни. Вот, например, в Сараеве, в центре Боснии, — так много турецкого колорита. Город полон мечетей. На улицах среди толпы скользят фигуры турчанок в халатиках и с лицами, густо задрапированными черною тафтою. А еще курьезнее: турчанки, которые одеты в самый новомодный европейский костюм: юбка до колен, чулки телесного цвета, туфельки, декольте, а лицо все-таки закрыто черною тафтою! А сколько неожиданных встреч было у меня с людьми, которых я знал в далекой моей юности и с тех пор не встречал! Были частые встречи и в Белграде, и в Софии. Лекции мои везде прошли с огромным успехом и всюду убедительно просят приехать еще.
Теперь все лето буду сидеть у себя на месте. Буду отдыхать и заниматься. А осенью, быть может, поеду в Польшу читать лекции, куда меня приглашают. В Болгарии поразительно широко распространена русская культура. Почти все говорят по-русски, и русские профессора читают в университетах лекции на русском языке. Болгарские профессора давали мне обед и были в высшей степени радушны. Из Софии я приехал в Хорватию, в Загреб, а оттуда обратно в Прагу по очень живописной дороге, которая идет долиною речки Савы, среди горных ущелий. Но как ни приятна была эта поездка, хорошо и домой приехать. Своих нашел благополучными. Через два дня будем встречать праздник. Везде, где я был, при мне была великолепная погода, солнце светило и грело с полной щедростью, все деревья в цвету, особенно прелестные розовые цветы на персиковых деревьях. Но здесь, в Праге, сейчас свежевато и настоящей весны еще нет. Троекратно целую всех Вас троих. Передайте мои приветы родным, друзьям и знакомым. Надеемся к празднику получить от Вас весточку. Неужели Вы этой надежды не оправдываете?
РО РГБ. Ф. 566. К. 28. Д. 53. Л. 1—2.
№ 6[править]
[Юрьев]
Дорогие мои, вот я уже в Юрьеве. Сегодня получил Ваше письмо от 19 февраля, пересланное мне сюда из Ревеля. Как я рад, что морозы у Вас спали! В Ревеле лекции прошли с шумным успехом. Народу было очень много. После лекции о Москве публика пришла в такое возбуждение, что и уходить не хотела и хлопала и вызывала меня без конца. Потом устроили чай в мою честь и было там очень мило и сердечно. Один местный русский доктор произнес речь, поцеловал у меня руку. А один местный старый актер поклонился мне в ноги. Вот какие были восторги! Чернышка и он после обеда сами проводили меня на вокзал и вообще был в высшей степени мил и любезен. Я выехал из Ревеля в Нарву в 4 часа дня, а в 10 часов вечера был уже в Нарве. Хорошо выспался в гостинице. Проснувшись утром, испытал удивительное чувство: точно я волшебством перенесен прямо в Россию. В коридоре все слышались русские голоса, а с улицы доносился звон колоколов православной церкви. Мороз стоял порядочный, тем не менее я с большим удовольствием утром гулял по городу, был в домике Петра Великого. Потом пошел к родственникам Шмурло24 и, там встретил удивительное радушие, меня тут оставили на весь день, накормили обедом — чудною рыбою, — потом уложили отдыхать, потом повезли на лекцию. Читал о Москве и опять вызвал энтузиазм. Потом в той же семье ужинал, а в 10 часов вечера выехал в Юрьев. Нарва всего 3 часа езды от Петербурга по железной дороге! Здесь все русское. Сегодня в 7 часов утра прибыл в Юрьев. Меня встретил Иван Давидович25 и отвез в гостиницу. Номер прекрасный. Русская печь во всю вышину комнаты. Натоплено так, что Наташа была бы в восторге. Я разделся и до 11 часов утра выспался всласть. К 1 часу дня явился опять Иван Давидович и повел меня обедать к Гриммам. У них большие комнаты, но в квартире свежевато. Вера Ивановна сильно постарела, часто повторяет одно и то же, забывает сказанное. Иван Давидович мало изменился. Жена Ивана Давидовича бледна и худа. Сын их — ему 6 лет — вынес мне все свои игрушки. Я там обедал, потом пошли мы все на собрание профессоров и студентов в мою честь. Там было много речей. А оттуда — опять к Гриммам ужинать. После ужина долго разговаривали, и вот, наконец, я — в номере гостиницы и пишу Вам. Сейчас лягу спать. А в 7 часов утра 28-го выеду в Печоры, где все ощущают уже подлинную, настоящую Русь. Здесь в Юрьеве погода прекрасная, мороз самый мягкий и ветру нет, так что и воротника не поднимаю.
2 марта приеду в Берлин и надеюсь застать там письмо от Вас. Ничего еще не могу сказать наверное, но, может быть, в Берлине задержусь, чтобы вставить зубы. Гессен26 рекомендовал мне хорошего врача. Однако, если окажется, что на это потребуется много времени, то уже не останусь в Берлине.
Из Ревеля я съездил в Гапсаль к Изгоеву (это близко) и ночевал у него. Он живет там с больной психически женой. Она обрадовалась моему приезду и оживилась.
Крепко-крепко целую Вас, мои прелестные, будьте здоровы.
РО РГБ. Ф. 566. К. 28. Д. 54. Л. 26—27.
№ 7[править]
[Прага]
Дорогой Венедикт Александрович, позвольте мне мысленно поцеловать Вас за Ваши дружеские строки. К моему удовольствию, мне удалось достигнуть того, что «юбилей» превратился в собрание тесного кружка близких и дорогих мне лиц, которые меня посетили в прошлый четверг, и мы провели время в задушевной беседе. Скажу Вам с полной и чистосердечной откровенностью, что при этом мне очень недоставало Вашего присутствия и тем более отрадно мне было получить вчера Ваше письмо.
Благодарю Вас от всего сердца. Позвольте выразить Вам искреннее сочувствие мое к Вашему горю. Изюмов28 сообщил мне, что Вы недавно потеряли сестру. В июне надеюсь видеть Вас в Праге. А пока — вот какая к Вам просьба. Народный университет решил ввиду изменения характера здешней русской колонии за отъездом из Чехии многих учащихся, — в предстоящем учебном году не объявлять курсов, а заменить их всецело эпизодическими отдельными лекциями на сюжеты, по возможности прямо или косвенно сопроикасающиеся с вопросами, имеющими для широкой публики интерес современности, но при условии научного подхода к этим вопросам. Так вот, будьте добры теперь же прислать мне несколько тем для таких Ваших лекций.
Крепко жму Вашу руку, будьте здоровы.
ГА РФ. Ф. 5917. Оп. 1. Д. 113. Л. 18.
№ 8[править]
[Прага]
Дорогой Владимир Александрович.
Только вчера вернулся домой из Белграда и был обрадован найти у себя Ваше письмо. Очень это хорошо, что Вы поехали в Падебрад. Посидите там подольше. Надеюсь, что Вы пользуетесь ваннами по совету с доктором — относительно количества ванн и высоты температуры воды. Чириков29 там брал ванны по своему усмотрению, не советуясь с доктором, и затем зимою чувствовал себя очень скверно.
Как интересно было мне узнать из Вашего письма, что песенка про П. Милюкова30, которую я слышал некогда на берегах Урала из уст приезжавших в Оренбург из столицы студентов, — принадлежит Вам! Но ведь это значит не более, не менее как то, что Вы могли бы стать русским Беранже, если бы взглянули серьезно на Ваши отношения к Музе! Шутка ли сказать: Ваша политическая песенка распевалась по всем закоулкам России.
Мне очень приятно, что Вы заглядываете в мою книжку. Очень прошу Вас, если заметите какие-либо ошибки или неточности — сообщите мне, буду Вам очень благодарен.
В Белграде я провел время очень хорошо. Главное — нагрелся основательно, солнце там пекло во все лопатки и мне это было вдвойне приятно: 1) погрелся после здешней стужи и 2) живо вспомнил детство и юность, прошедшие у меня под знойным солнцем Оренбурга. Приятно было также покататься по Дунаю. Ездил на пароходе в русскую больницу — в расстоянии часа езды от Белграда, — посетил больного Челнокова31. Он все еще речист и задорен. Но дело его скверно. Туберкулез во всем разгаре, температура высокая, на ребре какой-то нарыв и проч.
Новый режим в Королевстве С. X. С.[2] уже вызывает большое недовольство и особенно в кругах коренного сербского крестьянства; так что, по упорным слухам, в правящих кругах уже сочиняют новую конституцию. А митрополит Антоний32 уже до того зарапортовался, что заявляет с амвона, что в церкви могут находиться только кирилловцы, а прочие «да изыдут», как недостойные присутствовать, при богослужении.
Пришлось там читать много лекций; теперь до осени буду молчать и с приятностью предвкушаю эту перспективу.
Шлю Вам и Наталье Федоровне сердечные приветы. Отдыхайте и укрепляйте силы.
ГА РФ. Ф. 5978. Оп. 1. Д. 256. Л. 43—44.
№ 9[править]
[Прага]
Очень я был обрадован весточкой от Вас. Чрезвычайно приятно было узнать, что Вы сдали значительную часть Вашей работы. Надеюсь, она будет напечатана на русском языке.
А я ничего путного не пишу. Пишу всякую всячину только для заработка. Хотя литературный заработок теперь почти равен математической точке, но времена подошли такие, что и математической точкой пренебрегать не приходится.
Здешняя русская колония опять охвачена паникой ввиду зловещих сведений о предстоящих новых сокращениях.
Я все прыскаюсь инсулином. По-видимому, это будет продолжаться очень долго. Инсулин мне хорошо помогает. Я чувствую себя вполне хорошо. Но при инсулине нужно (простите за кляксы) во всей строгости соблюдать весьма точно предписанный режим. Инсулин-то дороговат, а между тем в связи с этим мнением придется отказаться от заработка, от лекционных поездок, ибо в поездках этого режима соблюдать невозможно.
Зовут меня на осень в Эстонию и в Прикарпатскую Русь и придется отклонить оба предложения. Очень это досадно. Могилянский33 в очень плохом положении. Все лежит и говорит, что на выздоровление надежды очень мало. Ульяницкая свою дочь выдала замуж. Какому несчастному досталось это сокровище.
Шлю Вам и всей Вашей семье сердечные приветы. Катюша и Евгений Филимонович34 просят передать их поклоны.
Передайте мой привет Бицилли35.
ГА РФ. Ф. 5917. Оп. 1. Д. 113. Л. 28.
№ 10[править]
Прага
Я, Катюша и Евгений Филимонович шлем Вам и всему Вашему семейству пожелание всего доброго в наступившем году. Мы здесь все встречаем Новый год лишь с одной мыслью: «как бы не стало еще хуже». С иждивением по установившемуся уже обыкновению в январе — задержка. Бог 'знает, на сколько времени и при полной неизвестности — сколько нам в конце концов выдадут. В разных учреждениях — массовые увольнения и сокращения. Со Шкодовки почти все русские уволены, в том числе даже и Ломшаков36. В архиве, к счастью, никто не увольняется, оклады же уменьшают только управляющему и заведующим отделами. В общем, год начинается при общей меланхолии. При том еще немало больных. Францеву37 делали операцию (как у Пуанкаре38), и он еле выкарабкался. Петров39 лежит в параличе. Чириков тоже лежит — в печени что-то нехорошее, Немирович-Данченко40, слава Богу, несокрушим.
В сочельник была сильная гололедица. Несмотря на это, юный старец и его племянница отправились вечером пешком в гости. По дороге несколько раз падали. Наконец, упали так, что не могли встать и лежали, пока их не подняли прохожие. У нее оказалась сломанной ключица, а он встал себе и пошел, как ни в чем не бывало. Могилянский поправился, но стал похож на свою тень.
Я отдал легкую дань гриппу, провалялся почти весь ноябрь, ну и в связи с этим и сахар несколько поднялся, все прыскаю инсулином. Однако, довольно о столь непраздничных сюжетах.
А, впрочем, вне этих сюжетов почти нечего рассказать. Выпустил я книжку своих статей в берлинском издательстве «Петрополис»41. Но это лишь одна забава. Условия Шейлоковские: никакого аванса, а гонорар: шесть крон с проданного экземпляра. Можете себе представить, какие золотые горы я загребу. Да еще огорчительно, что я не могу дать экземпляры приятелям, ибо таковых не получил от издательства. Весьма мне жаль, что не могу поднести ни Вам, ни Петру Михайловичу42. Это теперь входит в моду. Лосский43 издал книжку в издательстве «Современные записки»44 и тоже не может оделить приятелей!
Третьего дня приехал Милюков. Говорят, что пробудет в Праге несколько месяцев, будет заниматься в библиотеках для 1-го тома своих «Очерков»45.
Здесь весной должен был состояться съезд историков Восточной Европы. И представьте, пришлось его отменить, так как на! разосланные приглашения ответила лишь ничтожная горсточка. По-видимому, инициаторы этим даже довольны, так как ввиду кризиса (это слово висит в воздухе и провозглашается поминутно и к месту и не к месту) было бы очень накладно устроить сколько-нибудь приличный прием съезду. Таким образом, решено перенести этот съезд на 1933 г. и устроить его не в Праге, а в Варшаве, одновременно с международным съездом историков, который должен там собраться в 1933 г.
В Прагу приехал советский писатель Замятин46. Он читал публичный доклад о советской литературе и театре. В первом ряду восседали Аросев47 и прочие господа с виллы Терезии. Но неожиданно Замятин читал доклад в таких тонах, что советская публика сидела, как на иголках, а прочая публика была чрезвычайно довольна. «В СССР писателю думать не приходится, за него все обдумано уже правительством» — вот образчик того, в каком духе был составлен доклад. Или еще: «Теперь я буду говорить о душе русского театра. В СССР слово душа вообще не в авантаже. Но здесь мы ведь в Европе, и потому я могу говорить и о душе театра». Он говорил далее, что все, что есть ценного в театре, создано до большевиков. Все это весьма отдавало «невозвращенством».
У меня вполне точные сведения, что Платонов — в Саратове, Любавский — в ' Уфе, Яковлев — в Минусинске, Бахрушин — где-то тоже в Сибири48, а более молодые некоммунистические историки — в Соловках.
Вот, кажется, я и высказал Вам весь запас здешних фактов и сведений, касающихся русской колонии.
Будьте здоровы, примите наши сердечные приветы. Передайте мой поклон Петру Михайловичу. Выберите свободную минутку да напишите несколько строк о себе. Очень буду благодарен.
ГА РФ. Ф. 5917. Оп. 1. Д. 113. Л. 34—37.
Примечания[править]
1 Розенберг В. А. (1860—1932) — публицист, один из редакторов газеты «Русские ведомости».
2 Речь идет о Г. В. Вернадском (1887—1973), сыне В. И. Вернадского, известном историке-евразийце, жившем в начале 20-х гт. в Праге.
3 Екатерина Александровна Кизеветтер (1896—1991) — дочь А. А. Кизеветтера, в замужестве Максимович.
4 Наталья Александровна Кудрявцева-Кизеветтер (1886—1931) — падчерица А. А. Кизеветтера.
5 Новгородцев П. И. (1866—1924) — историк права, философ, член ЦК партии кадетов, один из основателей Русского юридического института в Праге, преподавал в Русском славяноведческом институте в Праге и в Карловом университете.
6 Наталья Федоровна — жена В. А. Розенберга.
7 В Берлине Е. Я. Кизеветтер-Кудрявцевой, жене А. А. Кизеветтера, была сделана операция в связи с болезнью рака, однако улучшение было временным, и в 1924 т. она скончалась.
8 В Бутырской тюрьме Кизеветтер находился во время ареста в 1918 г. (см.: Кизеветтер А. Мой первый арест при большевиках // Сегодня. 1932. 1 января; он же. Первый день в Чека // Там же. 17 января; он же. Из чеки в Бутырскую тюрьму // Там же. 18 февраля).
9 Татьянин день — 25 января дата основания Московского университета (1755).
10 Русский институт (1922—1938) — Институт славяноведения в Праге, начавший работать под руководством академика В. А. Францева.
11 Земгор — Объединенный комитет Земского и Городского союза, создан 10 июля 1915 г. для помощи правительству в организации снабжения русской армии; упразднен советской властью; возрожден в эмиграции во Франции, имел филиалы в разных странах, оказывал содействие эмигрантам.
12 «Еднота» — русско-чешская организация (1919—1928). Ее председателем был Р. Ч. Таборский. Из русских ученых в работе «Едноты» принимали участие Е. А. Ляцкий, А. А. Кизеветтер, В. А. Мякотин.
13 Зайцев М. М. — племянник В. А. Розенберга.
14 Матусевич И. А. (1879—?) — художник, сотрудник газет «Последние новости», «Дни», «Руль».
15 «Крестьянская Россия» — сборник статей по общественно-политическим и экономическим вопросам, выходил в Праге в 1922—1924 гг. и 1926 г. под редакцией А. А. Аргунова, А. Л. Бема и С. С. Маслова.
16 Кизеветтер Е. Я. (? — 1924) — жена А. А. Кизеветтера, урожденная Фраузенфельдер.
17 Струве П. Б. (1870—1944) — экономист, теоретик легального марксизма, редактор нелегального журнала «Освобождение», член ЦК партии кадетов. В эмиграции редактировал издания «Возрождение», «Русская мысль», «Россия и славянство».
18 Ляцкий Е. А. (1868—1942) — литературовед, преподаватель Московского, с 1922 г. профессор Карлова университета.
19 Сорокин П. А. (1889—1972) — социолог, лидер правых эсеров, личный секретарь А. Ф. Керенского, профессор Гарвардского университета.
20 Изгоев А. С. (Ланде) (1872—1935) — публицист.
21 Грузенберг О. О. (1866—?) — юрист, популярный защитник по политическим и литературным процессам.
22 Епископ Иоанн (Максимович М. Б.) (1896—1966) — богослов.
23 Кудрявцев В. А. — математик, профессор Московского университета; пасынок А. А. Кизеветтера.
24 Шмурло Е. Ф. (1854—1934) — историк, профессор Дерптского университета, член-корреспондент Российской Академии наук, ее ученый корреспондент в Риме, один из основателей Русского исторического общества в Праге.
25 Иван Давидович — брат Д. Д. Гримма (1864 — ?), профессора права Петербургского университета, члена Государственного совета.
26 Гессен С. О. (1887—1950) — профессор Томского университета, в эмиграции — профессор Русского научного института в Берлине, Русского института в Праге, редактор журнала «Русская школа за рубежом».
27 Мякотин В. А. (1867—1937) — профессор Александровского лицея и Петроградского университета, сотрудник Русского заграничного исторического архива, профессор Софийского университета.
28 Изюмов А. Ф. (1855—1950) — главный инспектор архивного управления (Москва). С 1925 г. в Праге заведующий отделением документов Русского заграничного исторического архива.
29 Чириков Е. Н. (1864^1937) — писатель.
30 Милюков П. Н. (1859—1943) — историк, приват-доцент Московского университета, председатель ЦК партии кадетов, министр иностранных дел Временного правительства, редактор газеты «Последние новости», профессор Софийского университета.
31 Челноков М. В. (1863 — ?) — фабрикант, земский деятель, депутат II и III Государственных дум, московский городской голова.
32 Митрополит Антоний (Храповицкий А. П.) (1863—1936) — в эмиграции возглавлял Русскую зарубежную церковь (синодальную).
33 Могилянский Н. М. (1871 — ?) — публицист, сотрудник «Последних новостей» и «Общего дела», профессор Высшей школы в Париже.
34 Максимович Е. Ф. (1896—1965) — профессор Харьковского университета, работал в Русском заграничном историческом архиве в Праге, позднее сотрудник Славянской библиотеки в Праге, зять А. А. Кизеветтера.
35 Бицилли П. М. (1879—1953) . — профессор Новороссийского университета, профессор Софийского университета.
36 Ломшаков А. С. — профессор Петербургского политехнического института, в эмиграции — один из инициаторов создания «Русской акции в Праге», организации комитетов помощи русским студентам, профессорам, ученым.
37 Францев В. А. (1867—1942) — академик, доктор славянской филологии Киевского университета, профессор Варшавского и Карлова университетов, возглавлял Русский институт в Праге.
38 Пуанкаре Р. (1860—1934) — президент Франции в 1913—1920 гг., премьер-министр в 1912 — январе 1913, 1922—1924 гг. и 1926—1929 гг..
39 Петров А. Л. (1859—1932) — доктор славянской филологии, профессор Петроградского университета. С 1922 г. работал в Праге и в архиве Венгрии и Словакии.
40 Немирович-Данченко Вас. И. (Г848—1936) — русский писатель, брат Вл. И. Немировича-Данченко. С 1921 г. в эмиграции.
41 Речь идет о книге А. А. Кизеветтера «Исторические силуэты. Люди и события» (Берлин, 1931).
42 См. примечание 35.
43 Лосский Н. О. (1870—1965) — доктор философии, профессор Петроградского университета, с 1922 по 1945 г. жил в Праге и Братиславе, в 1947—1950 гг. — профессор Русской духовной академии в Нью-Йорке.
44 «Современные записки» (1920—1940) — самый крупный эмигрантский журнал. Редакторы — издатели М. В. Вишняк, И. И. Фондаминский-Бунаков, В. В. 1Руднев, Н. Д. Авксентьев, А. И. Гуковский. Журнал имел свое издательство, где публиковались труды русских эмигрантов.
45 Речь идет о парижском издании «Очерков по истории русской культуры» П. Н. Милюкова, первый том которого вышел в Париже в 1937 г., второй — в 1931 г.
46 Замятин Е. И. (1884—1937) — русский писатель.
47 Аросев А. Я. (1890—1937) — член РСДРП с 1907 г., писатель, в начале 30-х гг. — полпред СССР в Чехословакии.
48 Речь идет об арестах и гонениях, которым в 1920—1930-е гг. подвергались М. К. Любавский, А. И. Яковлев, С. В. Бахрушин, С. Ф. Платонов и другие историки.