M. ЦВЕТАЕВА[править]
<Из письма к Арсению Тарковскому>[править]
Анна Ахматова. Pro et contra
Антология. Том 1
Серия «Русский путь»
С.-Пб., Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2001
…Да, вчера прочла — перечла — почти всю книгу Ахматовой и — старо, слабо. Часто (плохая и верная примета) совсем слабые концы; сходящие (и сводящие) на нет. Испорчено стихотворение о жене Лота. Нужно было дать либо себя — ею, либо ее — собою, но — не двух (тогда была бы одна: она).
…Но сердце мое никогда не забудет
Отдавшую жизнь за единственный взгляд.
Такая строка (формула) должна была даться в именительном падеже, а не в винительном. И что значит: сердце мое никогда не забудет… — кому до этого дело? — важно, чтобы мы не забыли, в наших очах осталась —
Отдавшая жизнь за единственный взгляд…
Этой строке должно было предшествовать видение: Та, бывшая!.. та, ставшая солью, отдавшая жизнь за единственный взгляд — Соляной столб, от которого мы остолбенели. Да, еще и важное: будь я — ею, я бы эту последнюю книгу озаглавила: «Соляной столб». И жена Лота, и перекличка с Огненным (высокая вечная верность) в двух словах вся беда и судьба.
Ну, ладно…
Просто, был 1916 год, и у меня было безмерное сердце, и была Александровская Слобода, и была малина (чудная рифма — Марина), и была книжка Ахматовой… Была сначала любовь, потом — стихи…
А сейчас: я — и книга.
А хорошие были строки: …Непоправимо-белая страница… Но что она делала: с 1914 г. по 1940 г.? Внутри себя. Эта книга и есть «непоправимо-белая страница»…
Говорят, — Ива. Да, но одна строка Пастернака (1917 г.):
Об иве, иве разрыдалась, —
и одна моя (1916 г.) — к ней:
Не этих ивовых плавающих ветвей
Касаюсь истово, а руки твоей… —
и что остается от ахматовскои ивы, кроме — ее рассказа, как она любит иву, то есть — содержания?
КОММЕНТАРИИ[править]
Впервые: Анна Ахматова. Поэма без героя. М., 1989. С. 367. — Печ. по: Цветаева М. Т. 4. Воспоминания о современниках. Дневниковая проза. М.: Эллис Лак, 1994. С. 611.
Первоначально писалось как часть письма поэту и переводчику Арсению Александровичу Тарковскому (1907—1989). В это время Цветаева готовила к изданию сборник стихов, рукопись которого должна была получить две рецензии, так называемых внутренних рецензентов издательства.
С. 202. ..Да, вчера прочла — перечла — почти всю книгу Ахматовой. — Имеется в виду вышедший летом 1940 г. сборник «Из шести книг».
…Но сердце мое никогда не забудет… — неточная цитата (по памяти) стихотворения Ахматовой 1924 г. «Лотова жена». У Ахматовой «Лишь сердце мое…».
— я бы эту последнюю книгу озаглавила: «Соляной столб». И Лота и перекличка с огненным «Огненный» — имеется в виду последняя книга Н.Гумилева «Огненный столп»> (высокая вечная верность).-- жена Лота, по велению Бога, уходя из Содома, обреченного на разрушение, нарушила запрет, оглянулась «на красные башни родного Содома», за что была превращена в соляной столп (Быт., 19).
…был 1916 год, и у меня было безмерное сердце, и была Александровская Слобода. — Цветаева как бы объясняет и переоценивает свое давнее любовно-восторженное отношение к поэзии Ахматовой, отсылая к циклу стихов 1916 г., посвященных Анне Ахматовой и написанных в Александрове, где она проводила лето.
…и была Ахматовой. — Имеется в виду сборник стихотворений «Четки» (СПб., Гиперборей).
А хорошие были строки: …Непоправимо-белая страница… — из стихотворения Ахматовой «Вечерние часы перед столом…» (лето 1912, Слепнево. «Четки»). Раздраженно-негативная оценка сборника «Из шести книг» главным образом объясняется незнанием Цветаевой стихов, написанных Ахматовой и не печатавшихся, составивших позже книгу «Реквием», и других, пришедших к читателю через много лет после гибели Цветаевой. Столь же негативно оценила Цветаева первые фрагменты «Поэмы без героя», которые Ахматова прочла ей в дни их двухдневной встречи, в первой декаде 1941 г., когда они впервые увидели друг друга (первая встреча на Ордынке, 17 у писателя-сатирика В. Е. Ардова, вторая, на следующий день в Марьиной роще, у Н. И. Харджиева). Позже Ахматова заметила: «Когда в июне 1941 г. я прочла М. Цветаевой кусок поэмы (первый набросок), она довольно язвительно сказала: „Надо обладать большой смелостью, чтобы в 41 году писать об арлекинах, коломбинах и пьеро“, очевидно полагая, что поэма мирискусничная стилизация в духе Бенуа и Сомова, т. е. то, с чем она, м. б., боролась в эмиграции как со старомодным хламом» (Ахматова А. Т. 3. С. 254).