Инна (Каменев)

Опубл.: 1804. Источник: Русская сентиментальная повесть. — М.: Издательство Московского университета, 1979. — az.lib.ru • Напечатано в «Периодическом издании Вольного общества любителей словесности, наук и художеств», ч. 1. Спб., 1804.

Царица уныния, мрачная осень облекает природу в печальную свою мантию. Трава блекнет, цветы увядают, и холм, чернеющийся вдали, смотрит на опустевшую долину. Густые, сизые тучи закрывают лазурь небесную, и лес дремучий сыплет желтый лист на унылую землю. Умолкло пение жителей воздушных. Кусточки не манят меня под тень свою. Прозрачные источники не призывают к прохладе. Томная, печальная душа моя сетует вместе с природою, мрачные мысли ее волнуют.

Хожу я по полям безмолвным, питаю себя черными исчадиями моего воображения. Тихим шагом вступаю в рощу, окружающую монастырь Х...ч...ский, вхожу в сие святилище тишины и безмолвия и на хладных могилах с трепетом в сердце представляю себе тленность всего земного.

Древняя роща, ты, которой долговечные сосны посмеиваются бурям и свирепству зимы суровой, ты, которой темно-зеленый иглистый лист осеняет гробы, вмещающие в себе прахи любезных моему сердцу, ты часто принимаешь меня в густую тень свою!

Сюда, при наступлении нощи, прихожу я беседовать с умершими. Тихие могилы их и таинственное безмолвие, как будто бы усугубляемое томным шумом древес, склоняет душу мою к чувствам уныния и горести. Слезы текут из померкших очей моих, они текут и орошают траву увядшую.

Часто посещаю я могилу злосчастной Инны, которой жизнь, исполненная бедствий, и плачевная кончина начертываются в волшебном зеркале моего воображения. Я вижу печальную тень ее под сими древними соснами. Вижу пагубное острие в груди ее. Алая кровь струится по белоснежной одежде. Темно-русые растрепанные волосы развеваются дыханием ветра. Во мраке ночи отражается страшная бедность лица, на котором замерло отчаяние. С неподвижными впадшими глазами подходит она медленно к могиле, недавно землею засыпанной. Последний сердечный вздох ее нарушает глухое безмолвие кладбища. Сострадательная луна скрывается за облако, и смерть, сжалившись над нею, покрывает ее гробным покровом.

Инна жила в ближнем селении, принадлежащем к городу. Она была прекрасна, как майское утро. Томные, лазуревые глаза ее изображали кроткую ее душу; приятный голос, стройный стан возвышали ее прелести, и целомудрие обитало на полных, округляющихся грудях ее. Но тщетно, тщетно природа расточила на нее дары свои: неразборчивое счастие забыло добродетельную Инну, и, подобно душистой розе, цветущей в дебре пустынной, красота ее скрывалась во мраке бедности. Она одним рукоделием питала себя и мать свою, отягощенную слепотою и болезнями.

Русин, юноша с чистым, непорочным сердцем, увидел в уединенных прогулках своих младую Инну, Инна увидела Русина, и в душах их воспалился пламень первой страсти. Природа, ты руководствовала их сердцами, ты питала в них чувства, тобою влиянные.

Русин, предопределенный блистать дарами счастия, имеющий родителя, напыщенного высокомерными о себе мнениями, скрывал от него страсть свою. Он, не надеясь получить дозволения вступить в брак с Инною, томился неизвестностью и ожидал помощи от случая, благоприятного его намерению.

Зимою часто видались они в бедной хижине Инны, ибо слепота ее матери, от которой она также скрывала любовь свою, споспешествовала их тайной страсти. Безмолвные свидания ограничивались красноречивыми взглядами, нежными поцелуями и пламенными, душу потрясающими объятиями.

Но когда весна начала рассыпать свои прелести, когда величественная Волга, соединившись с Казанкою, разлилась по лугам окрестным, отделила город от сего предместия и гордые башни его, златоверхие церкви и мечети рисовались в струях ее зеркальных, тогда Русин каждую ночь под благосклонною завесою мрака в легкой рыбачьей лодке один, с милою Инною в сердце, вверял себя скромным волнам ее. Инна, на берегу его ожидающая, бросалась к нему с распростертыми объятиями. Молчаливые звезды были свидетелями сладких восхищений любовников. Они томились, истаевали, сгорали в пламени чувств своих. Сердца их бились в одну такту. Души их сливались в одну душу.

Частые свидания не потушали огня их страсти. Они находили друг друге оттенки новых прелестей, вкушали новые, дотоле еще не известные им восторги.

Некогда Инна по обыкновению ожидала его. Заря гасла уже на горизонте. Звезды показывались на темнеющей лазури неба, разноцветные лучи их, играя, прорывались сквозь сумрак воздушный, и западный ветер пробегал по сизой поверхности воды, подобной вспаханному полю Она посматривала в отдаленность взором, наполненным ожидания и надежды. Казалось, примечала чернеющуюся лодку милого друга своего и — обманывалась. Настала полночь, но Русин не лобызал еще унылую Инну. Наконец заалелась на востоке заря утренняя, и печальная обманувшаяся любовница, тяжко вздохнувши, возвратилась в свою хижину.

День показался ей веком горести. Наступил полдень, наступил вечер. Ночь провела она в размышлениях о Русине. Сон не спускался на зеницы ее, слезами орошаемые. Второй и третий день усугубили страдание Инны.

В душе ее свирепствовала буря лютых предчувствий. На четвертый день пришла она к берегу реки до восхождения солнца. Вскоре явилось оно во всем своем немерцающем великолепии. Природа улыбнулась ему во сретение; хор птиц воспел торжественную песнь, его славя, но взор и слух Инны не восхищались сими красотами. Томимая тайною горестию она сидела на камне, подобно бездушному истукану, и смутные неподвижные очи потупила в мелкие волны, взбегающие на плоский берег.

Вдруг из отдаленности несется по ветру надгробное пение. Инна, как молнией пораженная, вскакивает с своего места, устремляет глаза на город и видит по воде плывущие шлюпки. На первой из них яркие лучи солнца отражают блеск богатой парчи, гроб покрывающей. Светильники пылают. Лик полутонный повторяет унылое пение. Единообразное медленное движение весел усугубляет печальную важность сего обряда. Сердце Инны вострепетало грозным трепетом, прорекло ей, что это гроб Русина. Едва шлюпки пристали к берегу, едва гроб поставлен на одр черный, как она в исступлении, в отчаянии, с помертвелым лицом, с тусклым взором рвется сквозь толпу, его окружающую, в мгновение сбрасывает крышку, раздирает покров смерти, видит бледный окостенелый труп Русина и с тяжким, жизнь разрушающим вздохом повергается на нем бесчувственна.

Изумленные зрители совлекают несчастную с хладного трупа. Они свершают долг печальный и близ монастырской ограды, под тремя густыми соснами, вверяют земле плачевные остатки юноши, увядшего во цвете лет своих.

Инна долго пребыла бесчувственна. Сие подобие смерти долго держало ее в страшных своих объятиях. Наконец приходит она в себя, но не облегчая вздохами стесненной груди. С геенною отчаяния, терзающего душу ее, идет она вечером в сию рощу. Ее сердце указывает на могилу Русинову. Место, поглотившее всю драгоценность жизни ее, приковывает к себе окаменелые ее взоры. Она подходит и вдруг с ладным размахом руки вонзает смертоносную сталь в грудь свою, где пылал пламень любови непорочной. Казалось, тяжкий стон ее потряс древние сосны. Кровь сверкнула из раны глубокой. Инна пала на могилу любимца души своей. Мертвеющими устами лобызала сырую землю, его покрывающую, и последний вздох ее, казалось, искал соединиться с его прахом.

Утро начинало освещать рощу сосновую. Прохожий увидел несчастную Инну, ужаснулся и объявил жителям селения. Злополучная мать, беспокоящаяся об ее отсутствии, поражается плачевным известием. Она просит, чтоб повели ее к трупу дочери. Осязает в последний раз хладное тело ее и с пламенным благоговением, без пролития слез (ибо старость иссушила сей благодетельный источник природы) падает она подле усопшей на колена и молит всевышнего о успокоении души ее.

Бедную злосчастную Инну погребли на косогоре, обросшем кустарником. Не слышно было плачевных песен. Никто не шел за ее гробом. Могила вскоре обвалилась, и суеверный бежит от нее, а сострадательный кропит слезой сердечной.