(вместо предисловия)[править]
Вы — писатели, актеры и живописцы! Вы все (да и я тоже) пишете, играете и рисуете для того многоголового таинственного зверя, который именуется публикой.
Что же это за таинственный такой зверь? Приходило ли кому-нибудь в голову математически вычислить средний культурный и эстетический уровень этого «зверя»?
Ведь те, с которыми мы в жизни встречаемся, в чьем обществе вращаемся, кто устно по знакомству разбирает наши произведения, — эти люди, в сущности, не публика. Они благодаря именно близости к нам уже искушены, уже немного отравлены сладким пониманием тонкого яда, именуемого «искусством».
А кто же те, остальные? Та Марья Кондратьевна, которая аплодирует вам, Шаляпин, тот Игнатий Захарыч, который рассматривает ваши, Борис Григорьев, репродукции в журнале «Жар-Птица», тот Семен Семеныч, который читает мои рассказы.
Таинственные близкие незнакомцы — кто вы?
Недавно я, сидя на одном симфоническом концерте, услышал сзади себя диалог двух соседей по креслу (о, диалог всего в шесть слов).
— Скажите, это — Григ?
— Простите, я приезжий.
Этот шести-словный диалог дал мне повод вспомнить другой диалог, слышанный мною лет двенадцать тому назад; не откроет ли он немного ту завесу, за которой таинственно прячется «многоголовый зверь»?
Двенадцать лет тому назад я сидел в зале Дворянского собрания на красном бархатном диване и слушал концерт симфонического оркестра, которым дирижировал восьмилетний Вилли Вилли Ферреро[2].
Я не стенограф, но память у меня хорошая… Поэтому постараюсь стенографически передать тот разговор, который велся сзади меня зрителями, тоже сидевшими на красных бархатных диванах.
— Слушайте, — спросил один господин своего знакомого, прослушав гениально проведенный гениальным дирижером «Танец Анитры». — Чем вы это объясняете?
— Что?
— Да вот то, что он так замечательно дирижирует.
— Простой карлик.
— То-есть, что вы этим хотите сказать?
— Я говорю — этот Ферреро — карлик. Ему, может быть, лет сорок. Его лет тридцать учили-учили, а теперь вот — выпустили.
— Да не может этого быть, что вы! Поглядите на его лицо! У карликов лица сморщенные, старообразные, а у Вилли типичное личико восьмилетнего шалуна, с нежным овалом и пухлыми, детскими губками.
— Тогда, значит, гипнотизм.
— Какой гипнотизм?
— Знаете, который усыпляет. Загипнотизировали мальчишку и выпустили. Махай, мол, палочкой.
— Позвольте! Все ученые заявили, что под гипнозом человек может делать только то, что он умеет делать и в нормальной жизни. Так, например, девушку можно под гипнозом заставить поцеловать находящегося вблизи мужчину, но никак нельзя заставить говорить ее по-английски, если она не знала раньше английского языка.
— Серьезно?
— Ну конечно.
— Тогда все это очень странно.
— В том-то и дело. Я поэтому и спрашиваю: чем вы объясняете это?
— Может, его мучили?
— Как мучили?
— Да вот, знаете, как маленьких акробатов… Рассказывают, что их выламывают и даже варят в молоке, чтобы у них кости сделались мягче.
— Ну что вы! Где же это видано, чтобы дирижера в молоке варили?
— Я не говорю в буквальном смысле — в молоке. Может быть, просто истязали. Схватят его за волосы и ну теребить: «Дирижируй, паршивец!» Плачет мальчик, а дирижирует. Голодом морят тоже иногда.
— Ну что вы! При чем тут истязания. Вон даже клоуны, которые выводят дрессированных петухов и крыс, и те действуют лаской.
— Ну что там ваша ласка! Если и добиваются лаской, так пустяков — петух, потянув клювом веревку, стреляет из пистолета, а крыса расхаживает в костюме начальника станции. Вот вам и вся ласка. А здесь — маленький мальчуган дирижирует симфоническим оркестром! Этого лаской не добьешься.
— Значит, по-вашему, его родители истязали? Странная гипотеза! — Он обиженно пожал плечами.
— Значит, по-вашему выходит так: берем мы обыкновенного мальчика миловидного, начинаем истязать, колотить его по чем попало — и мальчишка через год-два уже дирижирует симфоническим оркестром так, что все приходят в восторг?!.. Просто же вы смотрите на вещи.
— Виноват! Вы вот все меня спрашиваете: объясни, да объясни. А как вы сами объясняете?
— Что? Вилли Ферреро?
— Да-с.
— Тут если и может быть объяснение, то гораздо сложней. Последние завоевания оптической техники…
— Вы думаете, посредством зеркал?
— То-есть?
— Знаете, зеркало под известным углом… Фокусники достигают того, что…
— Нет-с, это пустяки. А видел я летом в «Аквариуме» механического живописца. Маленький человек, который собственноручно портреты с публики писал. Представьте себе, я узнал, как это делается: он соединен электрическим проводом с настоящим живописцем, который сидит за кулисами и рисует на другой бумаге. И что же вы думаете! Устроено так, что маленький живописец гениально точно повторяет все его движения и рисует очень похоже.
— Позвольте! Механического человека можно двигать электричеством — но ведь Ферреро живой мальчик! Его даже профессора осматривали!
— Гм! Пожалуй. Ну, в таком случае я прямо отказываюсь понимать: в чем же тут дело?!..
Я не мог больше слушать этого разговора.
— Эй вы, господа. Все, что вы говорили, может быть, очень мило, но почему бы вам не предположить что-либо более простое, чем электрические провода и система зеркал…
— Именно?
— Именно, что мальчик — просто гениален!
— Ну, извините, — возразил старик — автор теории об истязании. — Вот именно, что это было бы слишком простое объяснение!
Подумайте только: на красном диване позади меня сидели люди, для которых мы пишем стихи, рассказы, рисуем картины, Шаляпин для них поет, а Павлова для них танцует.
Не лучше ли всем нам, танцующим, поющим и пишущим, с Шаляпиным и Павловой во главе, заняться оптовой торговлей бычачьими шкурами? Я знаю немного бухгалтерию — возьму на себя ведение конторских книг.
А Вилли Ферреро будет у нас мальчишкой на посылках — относить счета заказчикам… А?