Н. В. Успенский
Однажды Некрасов, весь обложенный журналами и газетами, лежал в цветном халате и туфлях на низеньком широком диване и просматривал какие-то корректурные листы, а я сидел за круглым столиком и читал помещенное в «Свистке» стихотворение Добролюбова:
У ворот двора сквозного Бедный Ванька плачет…
— А я забыл вам сказать, Успенский, — прервал молчание Николай Алексеевич, — с вами желает познакомиться Тургенев… Он приехал из Парижа третьего дня… Если хотите, отправляйтесь к нему сейчас же… попадете как раз к обеду. Он остановился в гостинице «Демут» в Большой Конюшенной, рядом со знаменитой булочной Вебера… Там, вы увидите, около самого подъезда гостиницы висит исполинских размеров вызолоченный крендель…
Я немедленно нанял извозчика и отправился в Большую Конюшенную, стараясь запомнить существенный признак временного жилища Тургенева — вызолоченный крендель.
— Как об вас прикажете доложить? — вежливо и почти робко спросил меня Захар, белокурый и симпатичный лакей Ивана Сергеевича, служащий ему около тридцати лет.
Я сказал свою фамилию.
— Проси, — услыхал я мягкий голос знаменитого литературного корифея, тяжелые шаги которого раздавались в соседней комнате.
Вошедши в зал, я увидал необычайно величественную и богатырскую фигуру нашего неподражаемого беллетриста, который внезапно заключил в свои мощные длани мою руку. Хотя я и не был из числа малорослых, но должен был, подняв голову вверх, смотреть на приветливое и в высшей степени привлекательное лицо Ивана Сергеевича, причем меня немало поразил его тихий голосок, который вовсе не шел к его исполинскому организму.
— Мне очень хотелось с вами познакомиться, — начал Тургенев, опускаясь в кресло, — хотя заочно я знаю вас давно, по вашим рассказам, которыми всегда запасаюсь на дорогу, чтобы не скучать… Мы с вами, кажется, земляки?
— Я уроженец Тульской губернии, Ефремовского уезда.
— В Ефремовском уезде, близ села Каднова, у меня есть именье, где я, впрочем, почти никогда не бываю… Я люблю свою родину — село Спасское, на границе Чернского и Мценского уездов. У вас, я слышал, есть кто-то из родных в Чернском уезде?
— Мой дедушка, сельский дьякон…
— Представьте, ведь я его знаю… такой маленький, лысенький старичок… Раз как-то по пути из села Тургенева, где живет мой брат Николай, я со своим охотником Афанасием зашел к вашему дедушке, и он мне много интересного сообщил об одном однодворце, которого я в своем рассказе назвал Овсянниковым. Однако соловья баснями не кормят… Не хотите ли со мной обедать?
— С удовольствием.
Захар принялся готовить нам трапезу, украшая ее бутылками с вином и хрустальными вазами с фруктами.
— Вы, пожалуй, года уж три работаете у Некрасова, — наливая мне тарелку супа, заметил Тургенев.
— Да.
— А хорошо он вам платит?
— Не знаю, сколько он назначит за лист… Мы с ним не считались…
— Будьте осторожны!.. Это человек, которому, как говорится, пальца в рот не клади… Однажды он какую штуку со мной сделал? Проездом через Париж я встретил его на rue de Rivoli и спрашиваю: «Вы из Парижа куда думаете? В Питер?» — «Нет, заверну в Лондон». — «А скоро туда отправитесь?» — «Да хотел было завтра…» — «Ну вот и прекрасно! Пожалуйста, передайте моему приятелю… восемнадцать тысяч франков… а мне необходимо на днях быть во Флоренции…» Некрасов взял деньги, и мы расстались. Недели через две я приезжаю в Лондон и спрашиваю приятеля: «Получил деньги?» — «Какие?» — «От Некрасова». -«Никакого Некрасова и никаких денег я и в глаза не видал…» А этот скорбный поэт «мести и печали», как оказалось, вместо Лондона-то укатил в Петербург, где и пустил мои денежки в оборот…
— Это ужасно! — воскликнул я. — Неужели это правда? Тургенев только добродушно усмехался и счел за лишнее отвечать на мой вопрос.
— И вот теперь Некрасов чуть не со слезами просит у меня прощения, что так коварно поступил со мной…
— Но деньги, разумеется, возвратил вам?
— Незначительную часть…
— Почему же не все?
— Ну, уж, видно, такова натура русского дельца… Теперь я ему ни одной строки своей не дам…
После обеда Иван Сергеевич прилег на диван в кабинете, где ярко пылал камин; подкладывая себе под голову подушку, он сказал:
— Ну, Успенский, расскажите что-нибудь…
— Иван Сергеевич, — начал я, согретый обедом, вином, камином и радушием великого поэта, — отчего вы все пишете про любовь?
— А что же, что же, — вдруг, приподнимаясь с дивана, возразил Тургенев, — что же, скажите мне, интереснее любви?..
— Но почему вы оставили свои бессмертные «Записки охотника», которые вас так прославили…
— Не могу, не могу! — возразил Иван Сергеевич. — Не удовлетворяют меня более эти рассказы… вот в чем дело… А вы лучше мне скажите, где это вы списали такую чудесную картину «Ночь под Светлый день»?
— Мой отец, — объяснил я, — был сельский священник, и к нему все прихожане в ожидании заутрени под Светлый день сходились со всех деревень… В зале обыкновенно помещались мелкопоместные дворяне, приказчики, дворники, в средней комнате — лакеи, сапожники, зажиточные крестьяне, а кухню заполняли мужики, разряженные парни, бабы и девки…
— У вас один недостаток, — подхватил Тургенев, — вы пишете очень мало… Где вы больше работаете? В Питере или в деревне?
— Где придется…
— Разве у вас нет никакой оседлости, любимого уголка, где бы вам весело и легко работалось?
— Нет…
— Это очень жаль… Вам бы следовало обзавестись недвижимой собственностью… Хотите, я продам вам в своем Спасском десятин двадцать-тридцать?.. Вы себе выстроите домик и будете писать…
— Все это прекрасно, но у меня нет денег на покупку земли…
— Вздор! Мы с вами как-нибудь сочтемся…
Иван Сергеевич встал с дивана и начал размешивать в камине угли…
Опубликовано в сборнике: Успенский Н. В. Из прошлого. М., 1889.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/turgenev/uspenskiy_turgenev.html.