Перейти к содержанию

Канун праздника (Коровин)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Канун праздника
автор Константин Алексеевич Коровин
Опубл.: 1937. Источник: az.lib.ru

Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.

Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма

М.: Русский путь, 2010.

Канун праздника

[править]

Стояли морозные дни.

Москва стала как будто серебряная. Сады московские, Садовая улица покрыты инеем. К вечеру в окнах домов, за палисадниками, загорелись весело огоньки.

Домовладелец Сергеев ехал из Сущева на вороном жеребце в Сандуновские бани париться.

Долго парился купец Сергеев и банщику Петру, который третий раз ему мылил голову, поведал, весело смеясь, что приглядел себе к празднику обновочку:

— Хороша девчонка. Курносенькая, на щечках ямочки, дурочка, но хороша.

— Чего ж, при капитале можно, на холостом положении ежели…

— А ты что думаешь, дурак я, что ли? Женится буду? Нет, брат, погодишь.

— Это верно. В преудовольствии жисть легче. Вот только не родила бы… А то докажет — пятое-десятое, пойдет, в расстройство вас поставит. Ну, и платить тоже надоть. Вот, я тоже Осьмеркина мою, так тому одна за это самое обличие все расчеряпала. Дралась!.. На такую попал — не приведи Бог.

— Эх ты, я без дурачков, на дом не беру. В гости можно, а жить — нет. Не на такого напали. Понимаем. Не поддудит, знаем — образованные…

— Они тоже разум имеют, — сказал банщик, — надеются. Каждой охота найти счастье свое. Думает: ежели на сердце попадет, ну и обженит…

— Меня не обженишь, — засмеялся купец. — От скуки жизни их менять чаще надо, вернее выходит.

— Это верно, — соглашается банщик и поливает из шайки теплой водой. — С наступающим вас, Иван Петрович. У Володьки ноготочки стричь будете? Я мочалочку высушу, принесу.

И банщик Петр отворяет дверь бани.

Домовладелец выходит в предбанник, закутанный простыней. На диване предбанника Сергеев надевает согретое чистое белье. Володька подставляет к ногам его скамеечку, ставит на нее свечку и стрижет купцу ногти.

— Ишь, Володька, ты уж подрос. Поди жениться хочешь? Завертывает, поди, на ум это самое?.. — говорит Сергеев, допивая холодный баварский квас.

— Что вы… — отвечает Володька, — мне еще только шестнадцатый пошел. Мне ведь в солдаты надо будет идтить.

— Эка, я и в шестнадцать ухарь был, — говорил, ухмыляясь, Сергеев. Хорош квас после бани. Принято пить шипучий баварский квас.

Приехал из бани домой Сергеев. В передней снимают с него шубу, ботики. В столовой шумит самовар. Купец хотел сказать лакею: «Ну-ка, дай коньяку», но сразу так охрип, что и сказать ничего не может. Голос пропал.

Испугался Сергеев, подумал: «Знать, это от квасу у меня вышло. Как же я теперь на праздники без голосу остался… подумают, от вина, расскажут… Как же я теперь Акулю на праздниках охаживать буду…»

— Иди, Кузьма, — говорит он шепотом слуге, — иди за доктором скорее.

Старая нянька, наливая чай, говорит:

— Грех какой, ишь, охает-то как.

Приехал доктор Голубков.

— Сильно, — говорит, — охрипли вы, Иван Петрович, совсем сказать ничего не можете, голосу нет.

— Верно, — шепчет больной, — мне голос к празднику, сделай милость, а то неловко. Не поверят, что через квас, скажут — запой у его…

Хлопотал доктор Голубев, положил больного в постель. На горло компресс поставил, обернул ватой. А больной дрожит в лихорадке, задыхается, глаза выпучил.

— Доктор, — кричит, — запрягай лошадь.

И сам доктор едет звать профессора Захарьина, его высокопревосходительство.

*  *  *

Сердито встретил Захарьин доктора Голубева. Тот робко докладывал профессору про больного, про баню, про квас баварский. Захарьин молча слушал, потом сказал:

— Довольно, позвать хирурга Сорычева, профессора Попова и Голубева немедленно. В доме остановить все часы. Поднять меня на кресле во второй этаж к больному, чтобы все молчали, и вы тоже. А кто этот болван, который после бани пьет холодный квас?

— Иван Петрович Сергеев, домовладелец из купцов.

— Не то, — сказал резко Захарьин, — кто он, что он делает?

— Ничего не делает, — ответил Голубков, — кажется, жениться хочет.

— Ну довольно, — сказал Захарьин, — я приеду.

*  *  *

Доктора были в сборе, стояли около больного. Захарьин приехал в санях, на паре лошадей, покрытых толстой шелковой сеткой с кистями.

Его подняли в кресле к больному. Сидел, смотрел на больного, молчал. Больной бредил и тяжело вздыхал.

— Посадить его, — сказал Захарьин, показав на больного.

Доктора посадили больного.

— Покажите мне инструменты, — обратился он к хирургу Сорычеву. Сорычев развернул кожаный сверток, откуда блеснули длинные ножики. Захарьин посмотрел на них.

— Не терять времени, — сказал он хирургу, — с Богом.

Доктора держали больного, что-то ему вставляли в рот. Захарьин, позвав доктора Голубева, вышел с ним из спальни больного. И в столовой, увидав старую няньку Сергеева, сказал:

— Вот что, дорогая, захворал твой питомец. Он холостой? Да?

— Холостой, батюшка, — ответила нянька.

— А есть у него близкие кто?

— Сестра есть замужняя — в Замоскворечье живет, а вот теперь Акуля у его на уме тоже, за ей гоняет.

В спальне послышался крик.

— Ага! — сказал Захарьин. — Хорошо. Его надо оживить, — сказал он доктору Голубеву. — Узнайте, где эта Акуля живет, и привезите ее сюда.

Больной сидел на постели и напуганно посмотрел на Захарьина, когда тот вошел. Захарьин весело говорил:

— Да, любезный Иван Петрович, напугали вы нас. Квас баварский после бани мог наделать вам большого вреда.

В это время в спальню вошла нянька и с ней молоденькая девушка, Акуля, плохо одетая.

— Как ваше имя? — обрадованно спросил ее профессор.

— Акуля… — робко ответила девушка.

— А отчество как?

— Степановна.

— Акулина Степановна, — торжественно сказал профессор, — прошу вас, вот, видите ли, Иван Петрович имел несчастье захворать и мог умереть сегодня же ночью. Но наука, с помощью Господа, спасла его, так что вы пожаловали вовремя, и долг ваш — пробыть здесь час и давать ему вот это полосканье почаще, через каждые десять минут. А завтра с утра навестить его и помочь поухаживать за ним, помочь и врачу.

— Ведь это, кажется, ваша невеста? — спросил Захарьин больного.

— Невеста… да, невеста… — оробев, ответил Сергеев.

*  *  *

Доктора уехали, и Акуля помогала доктору Голубеву ухаживать за Сергеевым.

Наутро рано пришла Акуля, дала полосканье больному и сказала доктору Голубеву, что ей нужно на работу, — перед праздниками спешка. И, простившись с больным, ушла.

Когда Акуля ушла, больной стал жаловаться доктору:

— Вот ушла. Все они этакие-то. Гулять хотят. Не жалеют. Что им больной, скуплю…

*  *  *

И опять парится в бане домовладелец Сергеев и говорит с досадой банщику:

— Да, брат, этакое дело вышло. Ну-ка, еще окати меня холодненькой.

Банщик поливает из шайки купца.

— Ну-ка, еще! — требует Сергеев.

— И чего это вы нонче, Иван Петрович, в сурьезе таком паритесь? — с хитрой усмешкой говорит банщик. — Узнать вас нельзя… Не от женитьбы ли?

— Н-да… Дело такое вышло…

— Вижу я, что вы не в себе, вроде как огорчились.

— Огорчился? Нет, не огорчился. Даже в радость вроде… А только доктора — черт бы их побрал!.. Этак кого хочешь оженят!..

*  *  *

— Кваску не откушаете? Баварского, — подкатился к Сергееву в предбаннике Володька.

— Я те дам кваску!.. Мне квасок-то твой дорого стал.

Сергеев потрепал Володьку за вихры и сказал:

— Нынче чай пьем, с супругой…

ПРИМЕЧАНИЯ

[править]

Канун праздника — Впервые: Возрождение. 1937. 17 декабря. Печатается по газетному тексту.