Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Капустник[править]
В Москве, после шумной и веселой Масленицы, блинов, катаний на тройках, ряженых, — сразу все изменилось.
Первый день Великого поста. Чистый понедельник. Лица у всех серьезные. Один колокол в церквах звонит однообразно и уныло. Старушки в платках идут в церковь. Гимназисты — в гимназию.
Притихла Москва.
Только у артистов по-другому. У них — праздник. На Масленице — театры полны, спектакли и утром и вечером. Лишь теперь можно вздохнуть. Всюду — капустники.
Артисты Бакшеев, Климов и другие устраивали капустник у моего приятеля, архитектора Васи Кузнецова. Его очень любили все артисты за твердый и общительный нрав.
За повара был Миша Климов. Он с утра возился в рубашке у плиты, приготовляя всякие необыкновенные яства — все постные.
На завтрак приходили гости — друзья артистов.
На загроможденном закусками столе стояли графины с разноцветными настойками. Была даже чесноковая пейсаховка, которую когда кто выпивал, то долго не мог перевести дух и, выпуча глаза, говорил:
— Н-невозможно…
Один только Юрий Сахновский презрительно пожимал плечами — «вы ничего не понимаете…» — и пододвигал бутылку к себе.
Жареный осетр на вертеле, разварной судак с капорцами и оливами. Расстегаи с бульоном из курицы, который называли ухой…
Актеры любили поесть и выпить.
Миша Климов торжествовал:
— Все постное, все законное…
Я в деревне встретил Чистый понедельник. Хорошо. У больших берез показались проталины, желтая трава. Оттепель. С крыши дома и сараев капает.
Уж теплыми лучами светит солнце. Ворота сарая открыты. Видна моя лодка, которую на зиму поставили в сарай.
Куры кудахчут, утки барахтаются в лужах, опускают в воду голову и купаются — рады солнцу.
Павел пришел из Любилок, принес свежей рыбы — линей. Сказал:
— С гор вода, знать, ранняя весна будет. Приметно песочная гора очистилась. Снега тают.
В веянии весны есть какая-то тайна, непонятная, охватывающая вас радостью. И больше всего мне нравилось в жизни начало весны. Я забывал все и всех. Меня охватывала лень, все казалось ненужным — только хотелось надеть сапоги, меховую куртку и бродить.
Приятелем бродяжничества моего был Василий Княжев.
— Глядите, как верба-то покраснела, а боярышник-то желтый! Черный дятел стучит.
Василий Княжев останавливается.
— Чего, — говорит, — лишь голова-то у него красная, сам-то он синий.
У орешника еще орехи остались кое-где. Василий собирает их, гнет кусты.
— Вот их на плиту — каленые будут. Ну и хороши.
Погост у церкви Утоли моя печали повеселел. Видны проталины и лужи. Резко выделяются на солнце старые деревянные кресты на могилах, и воркуют голуби на оттаявшей крыше деревянной церкви…
Вернувшись домой, я застал у себя приятелей. Приехали из Москвы.
— Москва надоела, — заявили они, — приехали к тебе спасаться.
— Заметь: наступил пост, — сказал Василий Сергеевич, — а тут капустники!.. И никакой капусты! А все то же самое. Расстегаи с рыбой — постные, да рыба-то с рябчиком. Уха к ним — куриная. Не угодно ли?.. А потом поехали на тройках в Всесвятское, в трактир к извозчикам капусту есть. Со мной — Софья от Керша, — я ведь ее два года знаю. Дорогой она мне говорит: «Петр Иванович, поедемте лучше с вами к Жану». — «Позвольте, — даже обиделся я, — я ведь не Петр Иванович». — «Ну Петр Сергеевич!» Уговорила. Поехали к Жану. Она омара с ветчиной заказывает! Не угодно ли? Вот и поживи-ка в Москве! Нет уж, довольно, сыт.
И Вася провел пальцем по горлу.
— Верно, — сказал Коля, — на капусту надо садиться, а то пропадем.
Василий Сергеевич с недоверием покосился на него и заявил решительно:
— Я, знаете ли, на неделю приехал, говеть буду.
Тетушка Афросинья подала на стол кислую капусту и конопляное масло.
— Вот это закуска! — восхитился Юрий Сергеевич. Подали грузди, рыжики.
Ленька поставил в горшке сметану.
— Это ты убери, — мрачно сказал Василий Сергеевич.
— Постой, постой, — запротестовал Юрий, — как же рыжики без сметаны?
Василий Сергеевич не удостоил его ответом.
— Убирай, говорю. И скажи Афросинье, чтобы огуречного рассолу графин дала. А то я вижу, к чему дело клонит. Если так пойдет, я в монастырь, в Ростов, уеду. Там говеть буду.
— Не сердись, Вася, — сказал я.
— «Не сердись». Надо же понять. Каждый человек имеет право прийти в себя.
— Это верно, — сказал Ленька.
— Хотя и верно, но не твое дело. Не с тобой говорю. Как вы Леньку распустили. Во все лезет!..
Ленька ушел.
— Вот это хорошо, — говорил Василий Сергеевич, попивая огуречный рассол и кушая капусту, политую конопляным маслом.
— Греха нет, ежели одну рюмку выпить и грибом закусить, — сказал Василий Княжев.
— Тирания какая-то! — вскинулся Юрий Сергеевич. — Я тоже должен выпить рюмку, рыжики!..
— Говею! Подумаешь! Не пьет!..
— В Новом-то Иерусалиме я говел, — сказал Василий Княжев. — Там строго. Вот до чего строго. Рыбы ни-ни. Хлеб да вода в этакие дни, как сейчас. А вино сам игумен разрешал, потому на Афоне разрешалось.
Ленька принес на блюде жареную утку и поставил на стол.
Василий Сергеевич молча посмотрел на нее, оделся, надел шапку и ушел.
— Ну и ну!.. — сказал доктор Иван Иванович. — Не пропадать же утке. Бог простит.
И все бессловесно принялись за утку.
Василий Сергеевич не возвращался.
Вечерело. Вошел Феоктист.
— К вечерне пошел Василий Сергеевич, ведь далеко Пречистое. Где реку-то перейдет? В полынью не попал бы. Тяжел ведь — провалится. Не поехать ли за ним?
— Поезжай, — сказал я.
Совсем стемнело. Месяц молодой показался за темными елями. В передней послышался шум, в комнату вошел мрачный Василий Сергеевич и стал быстро раздеваться. Кричал: «Ленька, скорей тащи сапоги! Попал в полынью…»
— Где же, Василий Сергеевич, здесь говеть-то трудно, — сочувственно сказал Феоктист. — Далече ходить. Да в такую ростепель.
Василий Сергеевич молчал.
— Ленька, разогрей-ка в кастрюльке водки! — крикнул доктор. — Надо его растереть, а то он праздник нам устроит, захворает сдуру. И на вот, выпей.
Он протянул Василию Сергеевичу стакан рому.
Василий Сергеевич мрачно взглянул на него, но покорно выпил.
Юрий Сергеевич посмотрел на него пустыми осоловелыми глазами и, мигая, сказал:
— Вот ведь как бывает. Как скоро-то Вася отговел…
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Капустник — Впервые: Возрождение. 1939. 24 февраля. Печатается по газетному тексту.