Лейкин Н. А. Шуты гороховые: Повести. Рассказы
М., «Русская книга», 1992.
Ялик только что отвалил от Гагаринского перевоза и направился через Неву к пристани у домика Петра Великого. Перевозчик поплевал на руки и принялся гресть. В ялике сидели: чиновник в замасленной фуражке с кокардой, рыбак с бадьей, поставленной на корме, не то артельщик, не то старший дворник в пальто и высоких сапогах бутылками, «ундер» в длиннополом сюртуке с нашивками на рукаве и женщина из класса прислуги в кофточке и в желтом фуляровом платке на голове. Общее молчание. Чиновник покуривал окурок рыже-зеленоватой сигары и сплевывал длинной слюной в воду, артельщик внимательно ковырял голенищу сапога, рыбак зевал и крестил рот, поглядывая вдаль. Артельщик первый оторвался от своего занятия, вздохнул и сказал:
— Сейчас в трактире читали, что Китай супротив Португалии поднялся.
— Супротив Португалии? — переспросил рыбак. — Что, кажись, такой земли прежде не слышно было. Должно быть, новая какая-нибудь да из махоньких.
— Само собой из махоньких, — отвечал артельщик и прибавил: — Где же Китаю супротив больших земель воевать — вот он и ищет махонькие земли. Задирать большую землю он не решится, а тут уж и бомбардировка началась. Канонерки китайцы подвели и бомбардируют ихний город Макао. Отражение в полном действии.
— Вот не было-то печали! — сказала женщина. — Значит, опять нашего барина воевать ушлют. То-то нашей барыне горя-то будет!
— А твой барин нешто китаец? — спросил рыбак.
— Ну, вот. Уж и вывез тоже! Да нешто я стала бы жить в няньках у китайца, чтобы китайское дитя нянчить? За кого ты меня считаешь? Наш барин русский офицер, антиллерист. Меня вот к жиду за восемь рублей в няньки звали, да я и то греха на душу не взяла. Я женщина православная и Бога помню твердо.
— Все это в ваших смыслах так, но зачем же вашего русского барина воевать ушлют, коли там Китай супротив Португалии воюет? — сказал артельщик.
— Да ведь уж война — все она война. Ведь на Дунай послали же его, и сколько тогда нашей барыне горя было! Ведрами слезы-то горючие лила. Бывало, начнешь постель перестилать, а наволочку на подушке хоть выжми.
— Дура с печи! Тогда русские воевали, а теперь нешто русские воюют? Теперь китаец с португальцем…
— А тогда турка с башибузуком, — не унималась женщина.
Артельщик презрительно скосил на нее глаза.
— С тобой разговаривать надо, миску щей съевши да хлеба фунта три.
— Супротив какого города бомбардировка-то? — спросил рыбак артельщика.
— Супротив Макао.
— И про город такой что-то не слышно было. Видно, тоже махонький.
— Нет, город такой есть. Я слыхал про него. В честь вот этой самой игры в макао прозван, что по клубам играют. И большой, богатый город. Там все шулера живут. Награбят деньги по клубам и по ярмаркам и сбегут туда. Китаец тоже хоть и с бабьей косой ходит, а хитер, чувствует, где денег много, ну, туда и лезет.
— Ежели там шулера в этом самом городе живут, то китайцу навряд выстоять, — заметил рыбак.
— Это еще отчего?
— А оттого, что шулера народ к драке привычный. Мало нешто ихнего брата по трактирам треплют! Шулеришке драка за обычай. Он человека в карты или в бильярд объегоривает, а сам всегда готов, что вот-вот по загривку ему перепадет. Ну, и сам привык сдачи давать. И выносливый же народ! Иного поймают да так исколотят, что вот не жить, кажется, вся душа вон выколочена, а он отлежится и ничего. Шулер живуч.
— Шулера, господа, надо бить против сердца, а то он в иных местах заговорен, — ввязывается в разговор ундер. — Только против сердца у него чувствительная жила и есть, а ежели по загривку ему полуду накладывать, то все равно, что в мешок картофелю.
— То-то я говорю, что в шулерах храбрость непомерная. Иной десятерых не боится, — поддакнул артельщик и спросил: — А вы, служивый, до Португалии-то походом не доходили?
— Нет, не доходили, хотя я и в венгерской и в крымской кампании воевал. С шестидесятого года вот уже я в отставке и при Петропавловской больнице служу.
— Значит, пожалуй, в вашу службу такой земли и не было?
— Как не быть, была. А только в то время замирение в ней было, так зачем нам ходить? Мы только усмирять ходили, кто бунтуется ежели. А так нам зачем же смирные земли трогать? Хоть ты и Португалия, а живи, Бог с тобой, — философствовал ундер. — Нам чужого не надо.
— Христианская земля эта Португалия или из неверных? — допытывался рыбак.
— Из неверных, так китаец ее не трогал бы. Зачем неверному неверного трогать? Неверный неверного для союза бережет.
Произошла пауза. Артельщик вздохнул.
— Да, вот Китай с Португалией дерутся, а русским купцам ущерб, — сказал он. — Сколько теперича они этого самого чаю-то растрясут! Уж и теперь вздорожал рублев двадцать на цибик, а для русского купца это куда чувствительно!
— А вы при чайном деле?
— Нет, мы рогожами существуем, а только чай-то все-таки пьем. Португальскому шулеру чай не нужен в этом самом Макао, а нам он вторая мать. Русский человек без чаю никаких делов иметь не может. Каждая торговая сделка при чае заключается. А вдруг и моря, и китайскую границу запрут? Что тогда поделаешь? Кофе пить не будешь с покупателем, — закончил артельщик и прибавил: — Надо статься, тут опять англичанин причинен. Он Португалию на китайца науськал.
— А то кому же больше-то? — поддакнул рыбак. — Конечно, англичанин. Ему тошно, ежели люди в благоденствии живут. Вот теперь у нас эдакие реки большие, а рыбы год от году меньше. Кто ее угнал? Англичанин. Бывало, об эту пору сигам ход был, а теперь к сигу-то приступу нет. Чем только и торговать! Купцы православные через это самое теперь по средам и по пятницам скоромь начали есть. Вот оно до чего дошло. Значит, англичанин через свои подвохи даже веру нашу развращает.
Лодка подплывала к пристани. Чиновник совсем докурил свой окурок сигары. Держать его в руках было совсем невозможно, но чиновник вздел его на булавку и все еще продолжал курить.
— Слушаю я, господа, ваши речи, и уши у меня вянут от ваших слов про Португалию, — прервал он молчание. — Нешто может быть такой город, где одни шулера живут? Макао… Да в игру макао и честные люди играют.
— И все-таки, барин, игроки. А где игрок, там и шулер гнездится, — отозвался артельщик. — Вон у нас есть город Осташков и назван он так за осташковские сапоги, так там больше половины сапожников. Кимра тоже при своем сапожном товаре вся сапожниками засажена. Городу по шерсти и кличку дают. Чем же, по-твоему, Португалия-то занимается?
— Чем-чем…-- замялся чиновник. — Португалия цигарки дорогие вертит и на всю Европу продает, — закончил чиновник, поднялся с места и начал выходить из причалившей к плоту лодки.