Вопросы о происхождении мифических представлений, об основаниях для научного толкования мифов не могут входить в задачу настоящей заметки, цель которой гораздо проще: привести несколько легендарных сказаний, циркулирующих в народе, в подтверждение положения, что поэтические предания старины глубокой и ныне имеют для народа часто реальный смысл и даже экономическое значение в обыденной жизни крестьян.
Обряды, обычаи, предания встречают человека при рождении, сопровождают его на жизненном пути, не оставляют даже у гроба. Они составляют наследство предков, в котором скоплено все умственное богатство их и в котором коренятся все национальные особенности потомков. Среди такого-то наследия арийского периода выделяется верование в превращения, в оборотничество, нашедшее себе полное выражение не только в сказках о превращениях героев, но и в современных сказаниях о ведьмах и вовкулаках.
Оставляя в стороне рассказы о ведьмах, как более известные и частию нашедшие уже себе место в сборниках Афанасьева, Чубинского, Драгоманова, мы остановим наше внимание на не менее распространенных в народе сказаниях о вовкулаках. Подобных рассказов в печати существует немного, да и из того, что стало уже известным, не всегда можно вывести определенное представление об этих оборотнях, черты которых собиратели народных поверий смешивают иногда с некоторыми чертами, характеризующими упырей или вампиров.
Афанасьев указывает, что на Украине различают вовкулаков двух родов. это или колдуны, принимающие звериный образ, или простые люди, превращенные чарами колдовства в волков. Колдуны рыщут волками обыкновенно по ночам, днем же снова принимают человеческие формы. Превращенные из простых людей вовкулаки — более страждущие, чем зловредные существа; они живут в берлогах, рыскают по лесам, воют по-волчьи, но сохраняют человеческий смысл. Средства, употребляемые колдунами и ведьмами для превращения людей в животненные образы, сходятся с теми, силою которых они сами становятся оборотнями. По народному поверью, колдуны или ведьмы, желая кого-либо превратить в волка, набрасывают на него звериную шкуру и нашептывают при этом волшебные слова. Чтобы превратить свадебный поезд в стаю волков, колдун берет столько ремней и мочал, сколько в поезде лиц, нашептывает над ремнями и мочалами заклятия, а потом подпоясывает ими по одиночке поезжан; подпоясанные тотчас становятся вовкулаками. Иногда, говорят, колдун кладет скрученный пояс под порог избы: кто переступит чрез этот пояс, тот и превращается в волка. Сами колдуны и ведьмы, желая преобразиться в зверей, набрасывают на себя кольцо из мочалы или кувыркаются чрез обручи. Само собою разумеется, что главная сила тут в нашептывании, в волшебных словах. Переступившие чрез заколдованный пояс и ставшие вследствие этого оборотнями не прежде могут получить прежний человеческий образ, как когда чародейский пояс протрется и лопнет. Есть, впрочем, и другой способ, которым во всякое время можно возвратить оборотню человеческий вид: нужно, чтобы кто-нибудь надел на него снятый с себя пояс, но предварительно навязал на этом поясе узлы, а при навязывании каждый раз говорил: «Господи, помилуй!»Говорят, будто бы при этом и звериная шкура, если она была наложена, спадет, и пред избавителем явится человек. Указанные сейчас способы превращения людей в волков принадлежат к простейшим и не всегда приводят к желаемой цели. Не всякий же допустит набросить на себя звериную шкуру, не всякий даст подпоясать себя наговоренным ремнем. Гораздо труднее бороться с чарами, производимыми заочно, с помощью какого-нибудь зелья. В одной песне народной так говорится о действии чар:
— Ой. мамо, мамо, що ж мини робити: |
Против чар можно действовать только чарами или заговорами; как во всяких других случаях, так в особенности в случае превращения кого-либо в валка заговоры в устах умелого знахаря способны не только уничтожить, но и предотвратить действие чар. В последнем случае они носят название оберегов или сберегательных.
В литературе заговоров мне известно только шесть свадебных оберегов, приведенных у Забелина. В Купянском уезде Харьковской губернии мне удалось записать еще несколько оберегов, которые и привожу здесь. Народ так верит в силу этих заговоров, что не считает нужным, чтобы они произносились знахарем: их может прочесть и всякий исполняющий на свадьбе роль дружка, если только знаком с текстом их. Вот эти заговоры, оберегающие молодых от превращения в волков.
1. «Стану я на чавуннее дно, закрыюся зализным небом, замкну я по тридевять замкив, по тридевять полузамкив та вкину я ключи в океан-море. Хто може з океана воду выпить и это може писки визбирать, той може и раба Божого (имя новобрачного) ззисти. Не знайдется ни с панских, ни з попивских дитей…»
К этому, так сказать, специальному заговору прибавляют слова из заговоров, употребляемых при нашептывании в болезнях: «Тут тоби не бувати, кости не ламати, крови не пити, серця не тошнити: пиды соби с нутра живота, и з жил, з пожил, з ногтив, з пазногтив,— пиди соби на пущ, де солнце не сходе, де христианский глас не заходе» (записано в сл. Нижней Дуванке Купянского уезда).
2. «Запрягаю я кони-ведмеди, ужакою загнуздую, гадюкою поганяю, од себе жило одвертаю. А хто все це поисть, той хрещених раб Божих: архитрыклына, молодого князя и молоду княгиню и весь поизд поисть».
Это читает дружко, запрягая лошадей, чтобы ехать за невестой.
3. «Миж трёма дорогами, миж трёма ланами лежить чоловик Ныкин без рук, без ниг, без очей, без ричей, без плечей. Як той чоловик, Ныкин, ничым не владие, так на хрещеному рабу Божому архитрыклыну (имя дружка) и на молодому князю (имя жениха) и на молодий княгини (имя невесты) и на его поизду нихто ничего не завладие. Во вики виков. Аминь» (сл. Преображенная Купянского уезда).
Таковы заговоры, употребляемые для предотвращения молодых и поезжан от обращения в волков; но раз, по неопытности дружка или по другой причине, несчастие случилось и весь поезд побежал волками, требуются другие средства и другие знающие люди.
«Як побачиш багацько вовкив и в якого-небудь билу смугу через плече,— говорил мне один из таких,— бери икону, воскову свичку, хлиб и иди назустрич, а пидийшовши близенько, простелы рушник, постав икону, засвиты свичку и положи хлиб, та так, як на аршин од рушника до вовкив, встроми ниж, та й кажи: „Просимо (имя дружка) до хлиба до соли и до святой иконы. Одверни тебе, Господи, и очисти твое тило святыми молитвами и своими духами!“ Тоди дружко пидойде до ножа, та нюх-нюх и перекинеця через нёго, а за ним и вси, и зараз поробляця людьми» (сл. Преображенная).
Козак или солдат может в силу своего звания возвратить вовкулакам человеческий вид. В Старобельском уезде мне рассказывали следующее предание.
В одной из станиц на Дону проживал богатый старый козак с дочерью, красавицей Машей, сын же отправился на войну. В красавицу Машу влюбился безобразный Фомка, сын ведьмы, и стал свататься за нее. Старый козак выгнал из хаты ведьму, явившуюся к нему за ответом на предложение сына. «Постой же, старый хрыч, не видать тебе твоей Машки замужем!»— вскричала взбешенная отказом ведьма. С того дня все коровы старого козака стали давать вместо молока кровь. Призвана была знахарка, что следует пошептала, поделала — коровы стали давать молоко, но за исключением одного дня в неделю, именно того, в который они были испорчены ведьмой; тогда у них по-прежнему появлялась кровь. Прошло несколько недель. Маша была сговорена за сына сотника. Все шло благополучно. Но вот когда жених и невеста стояли под венцом, в это самое время заметили старую ведьму, копающуюся на средокрестной дороге. По окончании венчания сказали об этом дружку, но он не обратил на предостережения никакого внимания. Окруженные богатым поездом, сияющие счастием, едут молодые из церкви. Но лишь только передние колеса повозки молодых коснулись перекрестка, молодой князь и молодая княгиня внезапно превращаются в волков и на глазах оцепеневшего поезда убегают в лес. Сверкнула ведьма глазами и убежала, а на перекрестке оказался нож, воткнутый в землю острием вверх.
Затужил старый козак, слег в постель и послал за сыном. Приехал молодой козак в отпуск и, разузнав обо всем обстоятельно, засел на ночь в загороде под тот день, когда коровы давали вместо молока кровь. В полночь явилась старая ведьма. Схватив ее за седые волосы, он одним ударом нагайки отбил ей нос, а потом начал учащать удары, требуя от ведьмы, чтобы она открыла ему секрет, как возвратить его сестре и зятю их прежний вид. «Ну,— говорит ведьма,— умел ты поймать меня и удержать, дай же теперь мне слово, что ты не убьешь меня, когда я открою тебе тайну». Козак дал слово. Тогда ведьма подала ему клок своих седых волос и сказала, чтобы он зарядил ружье и забил заряд этими волосами. Затем указала станицу, около которой бегали вовкулаками его сестра и зять, прибавив, что, найдя их там, он должен выстрелить в них и что при звуке выстрела они опять станут людьми. Действительно, слова ведьмы оправдались. Молодой козак сдержал слово, не тронул ведьмы, но станичники сожгли ее вместе с ее домом.
В народе циркулирует масса поражающих воображение слушателя рассказов о вовкулаках и в частности о том, чем они питаются, что едят. Приведу более характерные из них.
Возвращаются два брата с поля домой. «А що, Грицько, дуже боишся ты вовкив?» — спрашивает старший брат меньшего. «Не знаю, — отвечает тот, — я их зроду не бачив». «А от побачиш», — говорит старший брат. И тотчас ушел за находившуюся у дороги могилу. Там вынул из кармана два ножа, воткнул их в землю и перекувырнулся между ними через голову. Не успел Грицько и «почухаться», как из-за могилы показался большущий серый волк. Испугался Грицько и бросился за могилу в ту сторону, куда ушел его брат, но вместо брата увидел там два торчавшие из земли ножа. Он быстро выдернул их и стремглав пустился домой, а за ним бежал волк с жалобным воем, в котором он не мог узнать голоса брата. Не раз пытался несчастный вовкулака пробраться домой, но блестящие зубы с бешенством бросавшихся на него псов обращали его в бегство. Хуторяне часто потом встречали в окрестностях тощего, исхудалого волка, с слезящимися глазами, пристально устремленными на огонек в том месте, где готовилась вечеря для косарей.
Раз ночью страшный лай собак на дворе разбудил Грицька. Он вышел из хаты; смотрит — собаки неистово бросаются на забившегося в угол кошары волка. За Грицьком вышел и отец. Последний сразу догадался, что то за волк. Быстро подошел он к нему, схватил его за шиворот и сильно встряхнул. Шкура на волке треснула, и из нее вылез старший брат Грицька. Когда все поуспокоились и бывший вовкулака, сидя за столом в хате, утолил свой голод, то на вопрос матери: «Сыночку-голубчику, що ж ты ив, як вовкулакою був?» отвечал: «Облизував на деревьях ти миста, за котори люди брались руками, — тим только и жив».
Другие рассказы о жизни вовкулак добавляют, что они не едят падали, но подбирают куски и крошки хлеба, оставляемые пастушками, а иногда даже воруют у последних сумки с хлебом.
Один мальчик передавал мне, что года два тому назад к товарищам его пастухам, пасшим скот вблизи леса, приезжал верховой с ружьем за плечами. Расспросив их о том, не видали ли они волка, он дал им кусок «свяченого» хлеба и просил их, чтобы они, когда увидят волка, не пугались, а дали бы ему этого хлеба и, когда он начнет есть, разорвали бы на нем зеленый пояс, который у него под шерстью. «Это,— говорил он,— не волк, а вовкулака — жених, превращенный в волка».
Люди взрослые с полной верой рассказывали, что несколько лет назад в Волчанском уезде видели одного русского из Воронежской губернии, сопровождаемого волком. На вопросы удивлявшихся этому хохлов, он уверял их, что это не волк, а оборотень-жених. Когда еще более удивленный таким ответом хохлы спрашивали хитроумного москаля, зачем же он не возвратит вовкулаке прежнего его человеческого вида, то находчивый москаль озадачил их таким ответом: «Сделай его человеком, придется кормить, а до дому еще далеко, волком же добежит и без корму».
Некоторые из рассказов о вовкулаках приводят к заключению, что превращение в волка бывает не только невольное, но и совершенно добровольное; в последнем случае оно составляет развлечение молодых парней. Вот один такой рассказ, записанный мною.
«Шли два товаршии; один, знаете, такии, що всяку всячину знав, а другий такий, як оце и мы, гришни. От це той, що знае усе, и каже: „Давай, брат, вовкулаками поперекидаемся та полякаєм дивчат“. „Давай“. Ну. вин сам перекинувся и товарища перекинув, и пишлы дивчат лякать. Писля того, як полякали, пишлы до вербы, откидаются. Той же, що зна усе, откинувся и зробився опьять чоловиком, а другий откидавсь, откидавсь, та й не откинувся,— так вовкулакою и побиг у поле, и кожну нич оце и приходе до своей хаты та и дывитця в викно, що в хати робитця. И так вин доходив до самисенького Риздва. Як есть на голодну кутю прыйшов до хаты и дывитця в викно, а в хати батько й мати и браты сидают вечерять. Мати кладе ложки та й каже: „Оце, тоби, старый, а оце тоби, сынок“. А вовкулака пид викном: „ау“! Це, бач, не скаже: „А мини“ — та „ау!“ Тут уси полякались, повыбигали, застукали того вовки, почали его бить. Брат як ударе его по спыни, а вин и зробився чоловиком та й каже: „Постой, не быйся: я твий брат!“ Взяли его у хату, роздивились — аж вин справди брат».
Превращенные другими посредством чар или заклятий в волков во всех слышанных мною рассказах представляются несчастными, заслуживающими полного сострадания существами; превращающиеся добровольно, особливо колдуны и ведьмы, не испытывают от того никаких страданий, пользуются только этим превращением с выгодою для своих целей; рыская волками по ночам, к рассвету они снова принимают человеческий вид.
Верование в оборотничество, в существование вовкулак составляет один из архаических остатков мифологической стадии человеческой мысли, крепко сохраняющейся в той общественной группе, которая служит верной хранительницей вообще легендарной поэзии древнего человечества, но с сообщением ей местного колорита, местных красок.
Что же способствует сохранению, живучести этих сказочных преданий в народе? Что сообщает вид правдоподобия этим невероятным, глупым россказням? Общий склад народного мировоззрения, личная выгода некоторых и те печальные, хотя довольно редкие случаи умопомешательства, когда в расстроенном уме больного рождается представление о том, что превращение в волка действительно совершается или совершилось уже над его собственной личностью, что он, больной, стал волком. Сюда же следует отнести случаи полного идиотизма, соединенного с немотою и припадками болезни св. Витта. Года два тому назад в одном из южнорусских монастырей нам пришлось увидеть одного из подобных несчастных субъектов, пробегавшего на четвереньках мимо толпы крестившихся при виде его богомольцев, из среды которых доносились до нас восклицания: «Господи, спаси и помилуй!» вместе со словами: «перевертень! перевертень!» Действительно, жалкое создание, почти лишенное человеческого образа, производило на зрителей самое удручающее впечатление. Оно то каталось по земле, издавая какое-то рычание, то, схватившись, продолжало бег свой на четвереньках. Не удивительно, что появление его тотчас же вызвало в толпе представление об оборотне, перевертне.
К числу лиц заинтересованных поддержанием в простом народе верования в превращения людей, мы относим также не только тех, что слывут знахарями, колдунами, но и конокрадов, а равно занимающихся кражею скота. Они-то и есть те разъезжающие по утрам около хуторов всадники, рассказы, о встречах с которыми нам приходилось неоднократно слышать, и которые, будто бы ища убежавших волками жениха и невесты с целью возвратить им прежний человеческий их вид, на самом деле высматривают, где бы украсть коня или вола. Но, будучи захвачены врасплох, эти хищники, пользуясь наивной верой крестьян, несут им всякую всячину для отвода только глаз.