Конец мира (Фламмарион; Предтеченский)/1-VI
| ← Глава V | Удар — глава VI (VII) первой части романа «Конец мира» | Часть вторая → |
| Оригинал: фр. Le choc. — Перевод опубл.: 1895 г.. Источник: Камиль Фламмарион. Конец мира. С.-Пб. Типография Ю. Н. Эрлих, 1895. • В русском переводе VI глава «La croyance à la fin du monde à travers les âges» стала прибавлением «Конец мира по верованиям минувших веков». |
VI. Удар
[править]Неумолимо подобно слепому року, которого нельзя отвратить никакими силами, подобно тому как ядро, вылетевшее из жерла пушки, неизбежно попадает в цель, так неизменно подвигалась комета, идя по своему правильному пути и все с большей и большей скоростью приближаясь к той точке пространства, в которую должна была прийти земля в ночь с 14 на 15 июля. Последние вычисления не заключали в себе ошибки ни на одну йоту. Два небесных тела, земля и комета шли, летели со страшною быстротою, навстречу друг другу. Представьте себе два поезда, пущенных один против другого со всею чудовищною и слепою силой, присущею пару; они стремглав несутся друг на друга, и вот-вот разобьются вдребезги, истолкутся как в ступе при этом чудовищном ударе, пожрут друг друга в бешеной ярости. Но здесь скорость при встрече должна была оказаться в сто шестьдесят пять раз больше чем при столкновении самых быстрых поездов, несущихся друг против друга со скоростью ста верст в час — каждый.
В ночь с 13-го на 14-е июля комета распростерлась почти по всему небу, и даже простым глазом можно было видеть огненные вихри, кружившиеся около оси, направленной косвенно к отвесной линии. Казалось, тут были целые беспорядочные полчища огненных метеоров, схватившихся между собою в яростной битве и швырявших друг в друга электричеством и молниями. Пламенное светило как будто поворачивалось вокруг себя и волновалось в своей внутренности, точно было одарено жизнью и испытывало жестокие мучения. Громадные огненные струи вылетали из разных фокусов и были то зеленоватыми, то огненно-красными, то ярко-белыми и столь ослепительными, что на них невозможно было смотреть. Очевидно, солнечный свет действовал на паровые вихри, вероятно разлагая некоторые тела, производя взрывчатые смеси, электризуя ближайшие части и отталкивая пары и дым за пределы громадной головы, надвигавшейся на нас. Но само светило несомненно горело собственным огнем, весьма отличавшимся от отраженного солнечного света, и выбрасывало из себя все более и более длинные огненные языки, подобно какому-то страшному чудовищу, бросившемуся на землю, чтоб пожрать ее и испепелить своим огненным дыханием.
Что всего более пожалуй поражало при этом зрелище, так это отсутствие всяких звуков, полная тишина. Париж и всякие другие многолюдные города были в эту ночь совершенно безмолвны; люди как будто замерли в ожидании, тщательно прислушиваясь и всячески стараясь уловить какие нибудь отзвуки надвигавшейся небесной грозы; но ни малейшаго шума не доносилось из этого ужасного кометного пандемониума.
На небе стояла полная луна, казавшаяся зеленою среди этой красной огнедышащей печи; она не имела никакого блеска и не давала теней. Ночь не походила более на ночь. Звезды совершенно исчезли. Небо как будто горело, испуская всюду сильный свет.
Комета приближалась к земле со скоростью 138 тысяч верст в час, и в то же время наша собственная планета перемещалась в пространстве с быстротою 97 тысяч верст в направлении от запада к востоку и косвенно по отношению к пути кометы, которая для любого меридиана в полночь расстилалась на северо-востоке. Сочетание этих двух скоростей в каждый час сближало между собою оба небесные тела на 162 тысячи верст. Когда наблюдение, строго подтверждая вычисление, показало, что наружная поверхность кометной головы находилась не далее, как на расстоянии луны, всем сделалось известно, что через два часа станут обнаруживаться первые признаки начавшегося столкновения.
Вопреки всяким ожиданиям, в пятницу и субботу 13 и 14 июля стояли великолепные, ясные дни, совершенно такие же, как и предыдущие: на безоблачном небе ярко сияло солнце, воздух был спокоен, температура оставалась довольно высокой, но жар был умеряем легким ветерком; вся природа представляла праздничный вид: плодородные нивы стояли во всей роскоши своей красы, ручьи весело журчали в глубине долин, птички оглашали своими песнями леса; и только жилища людей, их города и селения производили удручающее впечатление; человеческий род совершенно пал духом и с ужасом ждал своего конца. Спокойное равнодушие природы составляло самый прискорбный, самый возмутительный контраст с тяжелою тоской, охватившею все сердца.
Миллионы европейцев покинули Париж, Лондон, Вену, Берлин, Петербург, Рим, Мадрид и бежали в Австралию. По мере того как приближался день встречи, Главное Общество трансатлантических воздушных сообщений должно было утраивать, учетверять, удесятерять число отправлений своих гондол, которые разлетались как птицы во все стороны, опускаясь в С.-Франциско, Гонолулу, Нумее, в главных австралийских городах — в Мельбурне, Сиднее, Либерти и Паксе. Но эти бежавшие миллионы представляли лишь счастливое меньшинство, так что их отсутствие осталось почти незаметным — до такой степени европейские города переполнены были растерявшимися и беспорядочно бродившими всюду людьми.
Уже несколько ночей как никто не спал; страх пред неизвестностью удерживал мысль в постоянном напряжении и не давал забыться. Никто не решался лечь в постель: всем казалось, что это будет уже последний сон, после которого никому не суждено уже испытать радость пробуждения. Лица людей были мертвенно бледны, глаза глубоко ввалились, волосы были растрепаны, все смотрели угрюмо и растерянно, на всех лицах глубоко отпечаталось самое страшное горе, какое приходилось когда либо испытывать людям.
Воздух становился все суше и горячее. Накануне никто и не подумал подкрепить свои силы какой-нибудь пищей, и желудок, этот орган, столь мало склонный к забывчивости, на этот раз совершенно молчал. Но жгучая жажда была первым физиологическим следствием крайней сухости воздуха, так что даже самые терпеливые и хладнокровные не в состоянии были удержаться от того, чтобы не утолять этого невыносимого чувства всеми возможными средствами, хотя это не приводило к цели. Физические страдания делали свое дело и по-видимому скоро должны были заглушить душевную боль. С каждым часом все труднее и труднее становилось дышать; люди метались в изнеможении, почти задыхались; маленькие дети плакали, страдая от какой-то неизвестной боли, и звали матерей.
В Париже, в Лондоне, в Риме, в Берлине, в Петербурге, во всех столицах, во всех городах, во всех деревнях перепуганный народ бродил по улицам, подобно растерявшимся муравьям, беспорядочно снующим туда и сюда, когда разорено их общее жилище. Все занятия обыденной жизни были запущены, брошены, забыты; все предприятия были оставлены. Теперь никто не заботился ни о чем, ни о хозяйстве, ни о своих близких, ни о собственной своей жизни. Это было полное душевное угнетение, еще более сильное, чем то, какое производит самая ужасная морская болезнь.
Католические церкви, реформатские храмы, иудейские синагоги, греческие и православные церкви, мусульманские мечети, буддийские храмы, спиритические святилища, залы теософических, оккультных, психософических и антропософических собраний, «корабли» новой галликанской религии — все места собраний людей самых разнообразных мнений в области благочестия и веры, разделявших человечество до сих пор, были переполнены в этот памятный день, в пятницу 13 июля, накануне роковой субботы 14 июля. В самом Париже громадные толпы народа, теснившиеся у входов, не давали возможности никому подойти к церквам, в которых все верующие лежали, распростертые ниц на земле. Все шепотом читали молитвы, но хоры, органы и колокола совершенно безмолвствовали. Исповедные комнаты со всех сторон были осаждаемы кающимися, ожидавшими своей очереди, как это было в древние эпохи искренней и простодушной веры, о которых рассказывают историки средних веков.
По улицам, на бульварах везде царила такая же тишина. Не слышно никаких криков, незаметно никаких признаков торговли, даже продажи газет, которые перестали печататься. Все воздушные гондолы, корабли, управляемые шары исчезли из воздуха. Единственные колесницы, которые еще можно было видеть, это были всевозможные похоронные дроги, развозившие по кладбищам первые жертвы кометы, уже очень многочисленные.
Дни 13-го и 14-го июля прошли без приключений. Но с какой тоскою ждали все наступления последней ночи!
Никогда может быть закат солнца не был так великолепен, никогда кажется небо не представлялось столь чистым. Дневное светило погрузилось как будто в волны расплавленного золота и пурпура. Вот красный диск его давно уже скрылся под горизонтом, но звезды не появлялись, ночь не наступала! На смену солнечному дню пришел день кометный и лунный, озаренный ярким светом, напоминавшим сильное северное сияние, но только светлее его; этот свет исходил из громадного очага огня, которого не было видно днем, так как он приходился тогда под горизонтом, а между тем свет его был столь силен, что мог соперничать с солнечным. Этот световой фокус поднимался на востоке почти одновременно с полною луною, которая на ряду с ним казалась какою-то погребальною жертвою на заупокойном алтаре и тем еще более отягчала великую скорбь природы. Чем выше поднималась комета, тем все более и более бледнела луна, но блеск кометного ядра напротив делался все сильнее и сильнее по мере того как солнце погружалось под горизонт все глубже и глубже, и теперь, когда должна была бы начаться ночь, комета единодержавно царила над миром, подобно новому туманному солнцу ярко-красного цвета с желтыми и зелеными огненными струями, представлявшими собою как бы распростертые гигантские крылья этого чудовища. Устрашенные взоры людей действительно видели в ней какого-то невообразимого и страшного гиганта, ставшего теперь верховным властителем неба и земли.
Вот уже передняя часть кометных волос проникла внутрь лунной орбиты; с минуты на минуту нужно было ждать, что она коснется верхнего разреженного слоя земной атмосферы на высоте около 200 верст от земли.
В этот момент у всех помутилось в глазах; обезумев от страха, все заметили, что вокруг горизонта занялся как будто обширный пожар, и небольшие сперва огненные языки фиолетоваго цвета, поднимавшиеся к небу, со всех сторон окружили горизонт. Почти тотчас же вслед за этим яркость кометы уменьшилась, без сомнения потому, что в момент прикосновения к земле она проникла в тень нашей планеты и потеряла часть своего света, именно ту, что она получала от солнца. Это видимое помрачение главным образом происходило вследствие контраста, потому что когда глаза привыкли к новому свету, он стал казаться почти столь же сильным, как и прежде, но только представлялся бледнее, зловещее и еще более напоминал свет погребальных факелов. Никогда еще земля не была озарена подобным печальным светом. Это был как бы свет безпредельно-глубокой багровой тучи, чрез которую просвечивали вспышки молний. Сухость воздуха сделалась невыносимой, сверху как из раскаленной печи обдавало жаром, и ужасный серный запах, вероятно принадлежавший чрезмерно наэлектризованному озону, совершенно заразил собою воздух. Каждый полагал, что переживает последние минуты.
Страшный, единодушный крик вырвался из стесненных грудей: «Земля горит! Земля горит!» раздавалось всюду среди всеобщего смятения.
Действительно, весь горизонт теперь был охвачен пламенем и представлял собою как бы гигантский венец из голубых огней. Очевидно, это горела окись углерода в воздухе, как предсказывали заранее, и производила угольный ангидрид. Без сомнения к этому присоединялся также мало-по-малу и кометный водород. Свет этот всем казался настоящим похоронным огнем факелов.
Вдруг, когда перепуганный народ неподвижно, молча, затаив дыхание, точно заколдованный, смотрел на небо, свод небесный как будто разорвался сверху до низу, и зияющее отверстие представило собою как бы громадную пасть, изрыгавшую целые снопы ярких зеленых огней; этот ослепительный свет до такой степени поразил всех зрителей, не спрятавшихся еще в погребах, что все без исключения мужчины, женщины, старики и молодые люди, все, кто до сих пор находил еще в себе силы сопротивляться страху, теперь опрометью бросились к первым попавшимся на встречу дверям и подобно лавине валились в подземелья, уже переполненные людьми. Здесь многие были уже мертвы; всего более было задавленных другими, затем подвергшихся апоплексическому удару, погибших от разрыва сердца и от мгновенных помешательств, повлекших за собою воспаление мозга. Разум как будто вдруг был отнят у людей и заменен каким-то оцепенением — безумным, бессознательным, покорным, немым.
Только лишь некоторые, крепко обнимавшиеся пары как будто чужды были всеобщего страха и жили лишь для себя, забываясь в очарованиях взаимной страсти.
Между тем на террасах домов и в обсерваториях астрономы продолжали оставаться на своих постах, и многим из них удалось получить фотографии непрестанных изменений вида неба. С этих пор они были единственными свидетелями столкновения с кометой, хотя впродолжении очень недолгого времени; кроме их лишь немногие из самых отважных осмеливались еще смотреть на страшную гибель через стекла окон в верхних помещениях домов.
Вычисление показывало, что земной шар должен был проникнуть внутрь кометы, подобно пушечному ядру, погружающемуся в облачную массу, и что считая с момента первого прикосновения крайних слоев кометной атмосферы с верхним слоем атмосферы земной, прохождение земли чрез комету должно было продолжаться четыре с половиной часа; это не трудно и сообразить: в самом деле комета была около шестидесяти пяти раз больше земли в поперечнике, и нашей планете приходилось пройти чрез нее не центрально, а в четверти расстояния от центра со скоростью по 165 тысяч верст в час. Около сорока минут после первого прикосновения страшный жар, как от раскаленной печи, и невыносимый запах серы сделались до того убийственными, что если бы эта казнь продолжилась еще несколько минут, то вся жизнь на земле непременно прекратилась бы. Сами астрономы с трудом держались на ногах внутри обсерваторий, которые они старались герметически закупорить, и почти ползком тоже спускались в погреба. Одна лишь отважная вычислительница, с которою мы уже познакомились раньше, одна во всем Париже оставалась на террасе несколько минут дольше и могла быть свидетельницей низвержения страшного болида, в пятнадцать или двадцать раз превышавшего кажущуюся величину луны и упавшего где-то на далеком юге со скоростью молнии. Но производить дальнейшие наблюдения и у ней не хватило сил.
Дышать было нечем. К страшной жаре и сухости воздуха, действовавшим разрушительно на все жизненные отправления, присоединялось еще заражение атмосферы вследствие примеси окиси углерода, что мало-по-малу начало происходить. В ушах раздавался внутренний звон, подобный погребальному, сердца усиленно бились… и всюду этот страшный, удушающий запах серы! В то же время почти непрерывно низвергался огненный дождь падающих звезд, громадное большинство которых впрочем не достигало почвы, хотя многие из них взрывались подобно бомбам, ударяли в крыши домов и пробивали их насквозь, производя пожары во многих местах. Теперь огням на небе соответствовали огни на земле, как будто целые полчища молний внезапно зажгли весь мир. Оглушительные удары грома следовали друг за другом без перерыва; они происходили частью от взрывов болидов, но всего более от страшной грозы, свирепствовавшей в атмосфере, так как все тепло ея повидимому преобразовалось в электричество. Непрерывные грозовые раскаты, напоминавшие как бы отдаленные звуки исполинских барабанов, неумолкаемо стояли в ушах, прерываясь лишь потрясающими ударами и зловещим шипением огненных змей.
На этот раз это уже было концом всего. Все отдались на произвол судьбы; никто не искал помощи ни на одну минуту, готовясь погибнуть под развалинами мира в пламени всеобщего пожара. Все остававшиеся еще в живых и не лишившиеся сознания заключали друг друга в крепкие объятия, утешаясь последнею радостью умереть вместе.
Но главная сила небесных громов уже прошла; в атмосфере образовалось какое-то разрежение, пустота, может быть вследствие многочисленных метеорных взрывов, потому что оконные стекла в домах вдруг разлетелись вдребезги, вышибленные изнутри наружу, а двери сами собою раскрылись. Свирепствовала страшная буря, ускоряя действие пожара, но в то же время и оживляя людей, которые как-то вдруг вернулись к жизни и моментально стряхнули с себя овладевший всеми кошмар. Вслед затем начался проливной дождь.
— Берите «XXV Век»! Гибель папы и всех епископов! Падение кометы на Рим! Покупайте газету!
Едва успело пройти полчаса, как миновала небесная буря, люди стали вылезать из погребов, чувствуя, что они возвращаются к жизни; мало-по-малу они освободились от остолбенения, хотя не могли еще хорошенько понять, почему видны были еще в воздухе вспышки огня, несмотря на проливной дождь. А между тем визгливые голоса молодых газетчиков без умолку раздавались уже на каждом шагу в Париже, Лионе, Марсели, Брюсселе, Лондоне, Вене, Турине, Мадриде — во всех едва очнувшихся от смерти городах. Повсюду это были те же самые крики и возгласы, и все, прежде чем подумать о тушении пожара, торопились покупать большую дешевую газету по копейке за нумер. Это был целый ворох печатной бумаги в шестнадцать страниц с рисунками, только-что вышедший из-под печатного станка.
— Читайте о гибели папы и кардиналов, задавленных кометой. Священная коллегия уничтожена. Невозможно выбрать нового папу! Покупайте газету!
Одни выкрикивания сменялись другими; каждый желал знать, сколько правды в этих известиях, и все покупали дешевую социалистическую газету.
Вот что такое в действительности произошло.
Американский еврей, с которым мы уже познакомились выше и который нашел средство в прошлый вторник собрать много миллиардов путем открытия биржи в Чикаго и Париже, далеко не отчаивался в возможности вести дела, и подобно тому как в древности монастыри охотно принимали завещанные им в виду кончины мира имущества, точно также и наш неутомимый делец, запершийся в виду опасности в обширной подземной, герметически закупоренной галерее, считал самым подходящим для себя занятием в это время не выпускать из рук своего телефона. Будучи собственником нескольких проволок, соединявших Париж с главными городами всего мира, он ни на минуту не прерывал сообщения с ними.
Кометное ядро в массе раскаленных газов, из которых оно состояло, заключало скопления уранолитов, из которых иные имели по нескольку верст в диаметре. Одна из таких глыб достигла земли и упала по-видимому недалеко от Рима. Фонограммы римского корреспондента сообщали следующее:
Все кардиналы, все епископы, участвовавшие на Соборе, собрались на торжество, происходившее под куполом Св. Петра по случаю всенародного провозглашения догмата о папской божественности. Самый обряд поклонения папе был назначен на священный час полуночи. И вот, среди первого во всем христианском мире храма, залитого светом и огнями, внимая благочестивым призываниям и молитвам священнослужителей, возносившимся вверх вместе с курившимися на жертвенниках благовониями, вместе с могучими, заунывными и потрясающими звуками органов, наполнявшими собою всю беспредельную глубину церкви, папа, восседая на своем золотом престоле, смотрел на распростертый у его ног христианский народ верных изо всех пяти частей света и наконец поднялся, чтоб дать всем свое первосвященническое благословение… В этот именно момент с неба обрушивается тяжелая железная глыба величиною с половину Рима. С быстротою молнии она падает на храм и погребает под собою всех торжествующих, в глубокой бездне образовавшегося под нею провала, как будто в самой глубине преисподней! Вся Италия затрепетала от страшного землетрясения, и звуки небесного грома слышны были даже в Марсели.
Этот страшный болид видели во всех городах Италии среди громадной массы падающих звезд и общего воспламенения атмосферы. Он осветил пространство подобно новому солнцу ярко красным светом, а вслед за его падением раздался раздирающий уши шум, как будто небесный свод на самом деле разорвался сверху до низу. Этот именно болид и был предметом последнего наблюдения юной вычислительницы Парижской Обсерватории в тот момент, когда, несмотря на ее научную ревность, ей уже было невозможно оставаться на воздухе, зараженном смертоносными парами.
Между тем известный нам делец получал отовсюду депеши, рассылал приказы из своего телефонического кабинета и диктовал сенсационные известия в свою же газету, одновременно печатавшуюся как в Париже, так и во всех главных городах всего света. Всякий приказ и сообщение, исходившее от него, через четверть часа появлялось на первом месте «XXV Века» в Нью-Йорке, Петербурге, Мельбурне в то же время, как и в ближайших к Парижу столицах.
Через полчаса по выходе первого издания начались выкрикивания о втором.
— Описание пожара Парижа и почти всех городов Европы. Окончательная гибель католической церкви. Папа, наказанный за свою гордость. Рим, обращенный в пепел… Спрашивайте «XXV Век», второе издание.
В этом новом издании можно уже было читать целое рассуждение, правда очень сжатое, написанное компетентным корреспондентом, о последствиях уничтожения священной коллегии кардиналов. Редакция прибавляла от себя, что по постановлениям соборов Латеранскаго в 1179 г., Лионскаго в 1274 г. и Венскаго в 1312 г., а также по указам Григория X и Григория XIII первосвященники римские не могут быть избираемы никем, кроме собрания кардиналов. Эти Соборы и папские указы не предвидели случая смерти всех кардиналов одновременно. Таким образом в силу самого церковного права никто не мог занять место папы. Очевидно это являлось концом католической церкви — в том виде, в каком она сложилась и существовала уже столько веков.
— Берите «XXV Век», четвертое издание. Появление нового вулкана в Италии. Восстание в Неаполе. Покупайте газету!
Это четвертое издание тотчас же последовало за вторым, о третьем же никто не заботился. В газете сообщалось, что болид весом в 600 пудов, а может быть и больше, ударил с выше упомянутою скоростью в сернистую почву Пуццол и пробил тонкую кору, на которой была расположена древняя арена; вся эта местность теперь обрушилась; из-под земли показались огненные языки, и таким образом к Везувию присоединился еще другой вулкан, освещавший теперь своим светом флегрейския поля. Мятеж, подготовлявшийся незаметно и скрывавшийся от глаз вследствие правительственного террора в Неаполе, теперь внезапно вспыхнул, так как предводители его, фанатические монахи, увидели в этом указание свыше и повели народ грабить королевский дворец.
— Берите «XXV Век», шестое издание. Появление нового острова в Средиземном море. Увеличение английских владений…
Осколок кометного ядра погрузился в Средиземное море к западу от Рима и образовал неправильный остров, выступавший на 50 сажень над уровнем воды и имевший 700 сажень в длину и 300 в ширину. Море кругом его начало кипеть, и образовавшиеся волны значительно наводнили его берега. Тем не менее тут как раз находился один англичанин, первою заботою которого было войти в одну из бухт нового острова, высадиться на него и сейчас же занять эту скалу, водрузив английский флаг на самой высокой из ее вершин.
Во все места земного шара наш неутомимый делец в одну эту ночь 14 июля разослал целые миллионы экземпляров своей газеты со статьями, продиктованными по телефону из кабинета издателя, сумевшего монополизировать все известия об ужасном событии. Повсюду с жадностью набрасывались на эти известия, даже прежде чем были приняты необходимые меры для тушения пожаров. На первых порах деятельным помощником в этой борьбе с огнем был дождь, но причиненные опустошения оказались громадными, не смотря на то, что почти все постройки были из железа.
— Берите «XXV Век», десятое издание. Чудо в Риме. Покупайте газету!
Какое же чудо? Очень простое. XXV Век в этом новом издании объявлял, что его римский корреспондент был верным эхом народной молвы, которая к счастью оказалась неосновательною, и что болид вовсе не задавил собою ничего в Риме, но упал довольно далеко за городом. Собор святого Петра и Ватикан чудесным образом были спасены. Но газета уже была распродана по всему миру на целые сотни миллионов. Ловкое дело было уже сделано.
Кризис миновал. Человечество мало-по-малу очнулось, счастливое тем, что оно осталось в живых. Ночь по прежнему оставалась освещенной странным светом кометы, которая, как и прежде, расстилалась по всему небу; точно также все еще вспыхивали метеоры, и то там, то здесь показывалось пламя пожаров. Когда настал день, т. е. когда было около трех с половиной часов, то уже прошло почти три часа с тех пор, как ядро кометы наскочило на земной шар, и теперь голова этого чудовища была уже на юго-востоке, но земля всецело оставалась еще погруженною в кометный хвост. Удар произошел чрез 18 минут после полуночи по парижскому времени, то есть чрез 58 минут по полуночи в Риме, согласно с совершенно точным предсказанием председателя французского астрономического общества, заявление которого может быть еще не забыли наши читатели.
Большая часть земного полушария, обращенного к комете в час столкновения, была поражена захватывающею дух сухостью воздуха, удушающею жарою, зловонием серных паров, летаргическим оцепенением животных и людей, происшедшим от сопротивления движению светила со стороны земной атмосферы, от чрезмерной наэлектризованности воздуха и развития озона, наконец от примеси закиси азота к верхним слоям воздуха. Между тем другое, противоположное полушарие земли не испытало почти никакого вреда, если не считать неизбежного возмущения в атмосфере вследствие громадного нарушения равновесия. По счастью комета только задела землю, и удар далеко не был центральным. Без сомнения само притяжение земного шара принимало деятельное участие в падении болидов на Италию и Средиземное море. Во всяком случае орбита кометы была совершенно изменена произведенным в ней возмущением со стороны земли, между тем как земля и луна спокойно продолжали свое движение вокруг солнца, как будто ровно ничего не произошло. Путь кометы из параболического обратился в эллиптический, причем его афелий оказался не далеко от той точки эклиптики, в которой комета была захвачена земным притяжением,
Когда впоследствии собраны были статистические сведения о числе жертв кометы, то оказалось, что количество умерших достигло до сороковой части европейского населения. В одном только Париже, который занимал теперь часть древних департаментов Сены и Сены-Уазы, заключая в себе девять миллионов жителей, умерло за этот день более двухсот тысяч человек.
Из этого числа более половины сделались жертвами самой ужасной из всех эпидемий — страха и умерли от внезапных обмороков, от разрыва сердца и мозговых ударов.
Однако это несчастное приключение не повлекло за собою конца мира. Произведенные в рядах человечества опустошения не замедлили пополниться, благодаря проявлению того особого избытка жизненности, который всегда наблюдается в подобных случаях, как это случалось в прежние времена после войн. Земля продолжала вращаться, по прежнему греясь в солнечных лучах, и человеческий род не переставал по прежнему жить и стремиться к целям все более и более высоким, выполняя свое назначение.
Комета послужила преимущественно предлогом для всевозможных обсуждений этого величайшего и важнейшего вопроса о конце мира.