Конец мира (Фламмарион; Предтеченский)/2-II
← Глава I | Метаморфозы — глава II второй части романа «Конец мира» | Глава III → |
Оригинал: фр. Les métamorphoses. — Перевод опубл.: 1895 г. Источник: Камиль Фламмарион. Конец мира. С.-Пб. Типография Ю. Н. Эрлих, 1895. |
II. Метаморфозы
[править]Около двухсотого века христианской эры род человеческий освободился от последних остатков дикости и животности, так долго не покидавших его. Нервная чувствительность его достигла необыкновенного развития.
Древние шесть чувств: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание и чувство бытия постепенно развивались и брали верх над грубыми первобытными ощущениями, пока не достигли наконец удивительной тонкости. Путем изучения электрических свойств, обнаруживаемых живыми существами, создано было, так сказать, седьмое чувство — электрическое, и всякий человек обнаруживал теперь в большей или меньшей степени и силе способность производить притяжение и отталкивание как на тела живые, так и на неодушевленные; способность эта зависела от темперамента и других причин и проявлялась весьма неодинаково. Но преобладающее значение между всеми этими чувствами имело восьмое чувство, игравшее величайшую роль во взаимных отношениях людей; это было без сомнения чувство психическое, делавшее возможным душевное общение между людьми на расстоянии.
Предвиделось также возникновение двух других чувств, но оба они подверглись роковой задержке в своем развитии, так сказать, при самом своем рождении. Первое из них относилось к возможности видеть ультрафиолетовые лучи солнечного спектра, столь ощутимые при разных химических процессах, но совершенно невидимые для человеческого глаза. К сожалению, все упражнявшиеся в различении этих лучей почти совсем ничего не приобретали в смысле новой силы, но много теряли в прежних своих зрительных способностях. Второе чувство имело целью способность ориентироваться в пространстве, но также не привело к заметным успехам, несмотря на все исследования по приложению земного магнитизма.
Тем не менее земные люди не дошли до возможности закрывать свои уши, чтобы не слышать надоедливых разговоров, подобно тому как мы можем по произволу закрывать свои глаза, а между тем во вселенной есть такие привилегированные миры, где уши обладают этой завидной способностью закрываться по произволу. Что делать, наша несовершенная организация роковым образом противится многим желательным улучшениям.
Открытие новой периодичности в женских яичках в течение некоторого времени произвело возмущающее влияние на число обычных рождений и грозило изменить соразмерность в отношении между появлением на свет мальчиков и девочек, так как можно было опасаться, что теперь будут родиться исключительно мальчики. Равновесие могло восстановиться только вследствие глубокого изменения, происшедшего в обществе. Оказалось, что во многих странах светские женщины мало-по-малу почти совсем перестали делаться матерями, предоставив эту обязанность и возложив все бремя материнства, считавшегося не совместимым с ложно понимаемым женским изяществом, на женщин простого народа и сельского населения. Это было естественным последствием крайней роскоши утонченной и извращенной цивилизации.
Ознакомление с явлениями гипноза дало возможность с большою выгодою заменить старые, нередко совершенно варварские и бессмысленные приемы медицины, фармацевтики и даже хирургии способами гипнотическими, магнитическими и психическими. Телепатия, то есть общение между людьми на расстоянии, сделалась предметом обширной и весьма плодотворной науки.
Вместе с родом человеческим преобразилась и обитаемая ими планета. Промышленная деятельность была очень оживлена, но ограничивалась производством эфемерных предметов. В тридцатом веке море было подведено к самому Парижу посредством широкого канала, так что электрические корабли из Атлантического океана, а также и из Тихого, проходившие чрез Панамский канал, приставали теперь на набережной у аббатства Сен-Дени, за которое далеко простиралась теперь к Северу великая французская столица. Теперешние суда употребляли лишь несколько часов на переход от аббатства Сен-Дени до Лондонскаго порта, и очень многие путешественники еще пользовались ими, несмотря на правильные воздушные сообщения, а также несмотря на соединительный туннель под Ламаншем и мост над ним. За пределами Парижа царила такая же оживленная деятельность. Морской канал соединял между собою Атлантический океан и Средиземное море от Бордо до Нарбонны и таким образом делал совершенно ненужным длинный обходный путь через Гибралтарский пролив. С другой стороны металлическая труба, по которой непрерывно сновали поезда, приводимые в движение воздухом, соединяла Иберийскую республику (древние Испанию и Португалию) с западною Алжирией (древний Марокко). Париж и Чикаго имели в это время по девяти миллионов жителей, Лондон — десять, а Нью-Йорк — двенадцать миллионов. Постоянно продолжая свое движение к западу по все более и более расширявшемуся кругу, Париж подвинулся тогда до слияния Сены с Марной, далее прежнего Сен-Жерменскаго предместья. Все большие города продолжали разрастаться на счет селений и деревень; земледельческие работы производились электрическими машинами; из воды морей в громадном количестве добывался водород; речные водопады и морские приливы состояли теперь на службе человечеству, и их сила передавалась на большие расстояния, служа для освещения и приведения в действие машин. Солнечная теплота, запасенная летом, правильно распределялась по земле зимою, благодаря чему резкость времен года почти исчезла, особенно с тех пор, когда устроены были почти бездонные колодцы, проводившие на поверхность земного шара теплоту, скрытую внутри его и казавшуюся неистощимой.
Но что такое значит тридцатый век в сравнении с сороковым, сотым и двухсотым! Известна легенда об арабе, рассказываемая одним путешественником тринадцатого века, не имевшим впрочем никакого понятия о продолжительности многовековых периодов в естественной истории земли.
«Проезжая однажды, рассказывает он, через один очень древний и страшно населенный город, я обратился к одному из его жителей и спросил, давно ли основан этот город.
„Разумеется, отвечал тот, это очень богатый и могущественный город, но мы не знаем, с какого времени он существует, да и наши предки в этом отношении знали не больше нас.“
«Через пять веков мне вновь пришлось проезжать чрез эту местность, и я не мог заметить здесь никаких признаков города. Я увидал крестьянина, вязавшего снопы среди поля, раскинувшегося на месте древнего города, и спросил его, давно ли разрушен бывший здесь город.
— Вот так действительно странный вопрос, отвечал он. Эта земля никогда не была ничем другим и всегда оставалась такою, как теперь.
— Но разве не было здесь в древние времена великолепного города?
— Никогда, отвечал он, по крайней мере на сколько нам это известно, ничего подобного здесь не было, да и отцы наши никогда ни о чем таком не упоминали.
«Еще через пятьсот лет при моем возвращении я нашел эту местность занятой морем; на берегу его расположилась на отдых артель рыбаков; я спросил у них, давно ли земля эта затоплена морем.
— Ты, кажется, человек вполне зрелых лет, а задаешь такие странные вопросы. Это место всегда было таким, как теперь.
«Через новые пять сот лет я еще раз возвратился сюда. Моря не было уже и следа. На встречу мне попался один человек, случайно оказавшийся в этой пустынной местности. Я спросил его, давно ли произошла здесь такая перемена, и он мне дал такой же ответ, какие я получал и раньше.
«Наконец после нового промежутка времени, равного предыдущим, я возвратился сюда в последний раз и вновь встретил здесь цветущий город, еще более многолюдный и более богатый всякого рода памятниками, чем первый, виденный мною город. И когда я хотел узнать о времени его возникновения, жители его мне отвечали: начало его теряется в глубочайшей древности; мы не знаем, сколько времени он существует на свете, да и отцы наши в этом отношении знали не больше нас».
Не представляет ли это красноречивого примера того, на сколько коротка человеческая память, на сколько тесен наш горизонт как в пространстве, так и во времени? Все мы склонны думать, что земля всегда была такою, как теперь; лишь с большим трудом мы можем представить себе те вековые изменения, которым она подвергалась; громадность этого времени точно так же подавляет нас, как беспредельность пространства, открываемая нам астрономией.
А между тем все изменяется, все преображается. И вот наступил наконец день, когда Париж, этот центр притяжения для всех народов, лишился своего лучезарного света и перестал светить миру.
После того как западно-европейские народы слились в один Общий Европейский Союз, завершилось образование Русского государства, простиравшегося от Петербурга до Константинополя; оно довольно долгое время служило оплотом Западной Европы от нашествия китайцев, которые теперь имели уже многолюдные города на берегах Каспийского моря. Но с постепенным развитием человечества древние национальности мало-по-малу исчезали. Одни и те же причины последовательно разрывали и уничтожали знамена разных европейских народов — французов, англичан, немцев, итальянцев и иберийцев; сообщение между Востоком и Западом, между Европою и Америкой становилось все легче и удобнее, так что море перестало служить препятствием для людей двигаться в том же направлении, как и солнце. Промышленная деятельность предпочитала теперь истощенным землям Западной Европы новые земли обширного американского материка, и уже с двадцать пятого века центр цивилизации переместился на берега Мичигана, в эти новые Афины с девятью миллионами жителей, как и в Париже. Но мало-по-малу прекрасная французская столица последовала примеру своих великих предшественниц — городов: Рима, Афин, Мемфиса, Фив, Ниневии и Вавилона. В ней долго еще сосредоточивались впрочем громадные богатства и всякие средства к жизни, равно как и разные другие сильные приманки.
Иберия, Италия, Франция мало-по-малу совершенно опустели; древние города их лежали в развалинах среди обширных и безлюдных пустынь. Лиссабон давно исчез, разрушенный атлантическими волнами; Мадрид, Рим, Неаполь, Флоренция обратились в груды развалин; Париж, Лион, Марсель, хотя несколько позднее, постигла та же судьба. Типы людей и их языки подверглись таким переменам, что никакой этнолог или лингвист не могли бы разобрать, какую связь имели они с далеким прошедшим. Европа переселилась на другой берег Атлантики, а Азия перешла в Европу. Китайцы в числе целого миллиарда мало-по-малу наводнили собою всю Западную Европу. Смешавшись с англо-саксонской расой, они до некоторой степени создали новую породу людей. Их главная столица простиралась подобно бесконечной улице по обоим берегам канала, соединявшего собою два моря, от Бордо до Тулузы и Нарбонны. Тех причин, которые обусловили собою основание Лютеции на одном из островов Сены и постепенно развили древний город паризийцев до блестящей мировой столицы двадцать четвертого века, уже не существовало более, а вместе с исчезновением условий, зажегших этот великий светоч мира, должен был погаснуть и он. Торговля и промышленность перешли теперь, как в отдаленные века, вновь на Средиземное море и на великие океанские пути, причем канал, соединяющий два моря, сделался мировым торжищем и рынком.
Все народы, называвшие себя новейшими, исчезли подобно древним. Франция перестала существовать в двадцать восьмом веке, проживши на свете около четырех тысяч лет; Германия погибла в тридцать втором веке; Италия — в двадцать девятом, Англия распространилась по всему земному шару и овладела всеми океанами. Древняя Европа представляла теперь взору и мысли путешественника те же зрелища, как равнины Ассирии, Вавилона, Египта и Греции в XVIII и ХIХ-м столетиях. Прежняя воинственная слава уступила мирному умственному развитию и совершенствованию.
Морские берега на юге и западе Франции ограждены были большими плотинами от наводнений, но что касается до северо-западных и северных берегов, то они были запущены и оставлены без внимания вследствие отлива населения отсюда на юг и юго-запад. Медленное и постоянное понижение материков и береговых стран, замеченное еще со времен Юлия Цезаря, мало-по-малу опускало прежние равнины под океанские волны, так что Ламанш постепенно расширялся и размывал берега, начиная от Гавра до мыса Эльдера, а так как голландские плотины теперь были заброшены, то океан мало-по-малу наводнил всю Голландию, Бельгию и север Франции. Амстердам, Утрехт, Роттердам, Антверпен, Брюссель, Лилль, Амьен, Руан один за другим постепенно погрузились в море, и теперь корабли носились над ними по волнам, поглотившим их развалины.
Самый Париж, долгое время служивший морским портом и представлявший потом часть морского берега, в один несчастный день увидел, что океан поднялся до высоты башен древнего храма Нотр-Дам и залил своими беспощадными волнами всю эту достопамятную равнину, на которой в течение стольких лет решались судьбы всего земного шара.
Да, Парижа, этого прекрасного Парижа не было теперь более на свете!
Мало-за-малым берега древней Франции изрезались в разных направлениях заливами, образовав из себя множество полуостровов. Продольная линия этой провинции Объединенной Европы, провинции, заменившей собою древнюю исчезнувшую Францию, шла в направлении от Кельна к каналу двух морей. В это время город Париж, как и вся Франция уже совершенно изгладились из истории нашей планеты.
Естественная история земли считается не пятисотлетними периодами, как считал ее араб тринадцатого столетия, легенду о котором мы только что напомнили читателю. Если даже удесятерить этот период, то и тогда его едва лишь будет достаточно, чтоб за это время могли заметным образом обнаружиться изменения в очертаниях земных материков, потому что какие-нибудь пять тысяч лет не более как рябь на океане веков. Не менее как десятками тысячелетий нужно считать время, чтобы заметить, как одни материки опустятся на дно морей и как другие земли вынырнут из морских бездн на свет божий, вследствие вековых изменений в уровне земной коры, толщина которой и плотность изменяются, смотря по местности, и давление которой на мягкое еще и подвижное ядро служит причиною колебательного движения даже обширных стран. Небольшого изменения равновесия, незначительного качательного движения менее чем в 50 сажень, при диаметре земного шара в 12 тысяч верст, достаточно, чтобы все лицо земли изменилось до неузнаваемости.
И если мы будем измерять историю земли не периодами в десять, двадцать или даже тридцать тысяч лет, но например промежутками по сотне тысяч земных годов, то заметим, что за каждый десяток таких промежутков, то есть в течение миллиона лет поверхность земного шара подвергалась многократным видоизменениям преимущественно в известных местностях, где особенно сильно проявлялась деятельность внутренних и внешних сил.
Заглядывая в будущее за один или за два миллиона годов, мы оказываемся свидетелями поразительного и чудесного прилива и отлива в предметах и существах. В течение этих десяти или двадцати тысяч веков сколько раз океан покрывал своими волнами древние города, в которых жили некогда люди! Сколько раз твердая земля, девственно чистая и обновленная, выступала вновь из бездн всемирного океана! И все такие великие преобразования совершались незаметно с крайнею медленностью.
Постоянно, безостановочно, не зная ни срока, ни отдыха, изменялось географическое очертание берегов, море занимало место твердой земли, а земля многократно выступала из глубин морских. Наша планета для своего историка представилась наконец в виде совершенно нового мира. Все изменилось: материки, моря, географические очертания, племена людей, языки, сердца, тела и души, чувства и мысли — одним словом — все. Франция скрылась под водою, дно Атлантического океана выступило наружу, образовав новый материк; часть Соединенных Штатов Америки исчезла; образовался новый материк на месте Океании; Китай очутился на дне моря; смерть заменила собою жизнь, а жизнь заняла место смерти; и все то, что некогда составляло славу и величие народов, было навеки забыто. Если бы теперешнее человечество переселилось на планету Марс, оно оказалось бы там в лучшем положении, чем чувствовал бы себя кто-нибудь из нас, возвратившись на землю по истечении такого промежутка времени.