Красный Гакенкрейц (Жаботинский)
Красный Гакенкрейц[2][править]
Пора назвать вещи по имени: хозяйничание левых в Палестине приведет к поножовщине между евреями. Не к дракам просто, а к поножовщине;.. и еще не вижу ручательства, что процесс остановится на холодном оружии. Это предсказание звучит неприятно: но надо быть слепыми ротозеями, чтобы в нем сомневаться. Если этой тучной, на мещанских подачках жиреющей саркоме, в теле ишува, которая носит имя Гистадрут, дадут вспухать и дальше, она задушит все живое в сионизме; а кто не даст себя задушить без отпора, против того будут пущены в ход все без исключения меры кулачного насилия.
Подробностей безобразных побоищ между рабочими на кирпичном заводе Фрумина я еще не знаю, газеты еще не дошли. Одну подробность знаю, главную: кто зачинщик кулачного классенкампфа. Меньшинство против огромного большинства не могло начать физической драки. Было опять то же, что было в Кефар Сабе и всюду, — то, что на моих глазах произошло в собрании Асефат га-Нивхарим 1929-го года. Там их было сто, а нас двенадцать: мы им мешали голосовать за фифти-фифти, за мифических богачей, от которых они тогда еще ждали мифических взяток, — и эти сто, с неподдельным озверением холопской челяди, подвизающейся для ради пана, кинулись с кулаками на двенадцатерых, волочили одного по полу, пиная сапогами, рвали другого за волосы. Это их метод, это — пропорция, которая им по сердцу: сто против двенадцати. Теперь они продолжают.
Издали опять посылаю горячий поклон молодым моим братьям и учителям, рабочим ревизионизма и Бетара. Завтра придут тамошние газеты, с печатью профессии миссис Уоррен поперек каждого листа, и принесут триста басен о том, что избитые сами виноваты, не так поступили, не то сказали: но не только мы, их товарищи, ни одному слову этому не поверим, — на этот раз уже и просто читательская масса не поверит. Ясно для всех, в чем дело. Это борется против злокачественной опухоли малая струйка еще здоровой крови; горсть молодежи, для которой сионизм есть все, а красное знамя — тряпка, и притом чужая, — отстаивает свое право служить еврейскому государству по своему. За это их колотят, физически колотят; как завтра, когда еще немного оскотенеют нравы и вожаки будут колотить (на улице, в лавке, дома на террасе) колонистов, фабрикантов и купцов. Вы только подождите еще немного, кроличьи души из среднего сословия, — вы, что полжизни копили горькие пятаки и привезли сбереженное в Палестину; думали — на родину, а оказалось — в страну классовой злобы; думали — будете строителями, а оказалось — попали в чин эксплуататоров. Теперь еще колотят только эту молодежь, за то, что она не согласна видеть в нас только эксплуататоров, она хочет вас считать и строителями. Но вы подождите кроличьи души, поджатые хвосты, — скоро будет и ваша очередь. Я не революцией вам угрожаю; зачем, это еще далеко. Нет, безо всякой революции, просто ради нарастающего аппетита разгулявшейся руги, будут еще и вас колотить.
Здесь, в Париже, я слышал уже в оправдание этого внутреннего погрома слово «штрейкбрехеры». Вот как? Авторитетом честного человека и честного писателя снимаю нравственное пятно со слова «штрейкбрехер» на почве Палестины и строения еврейского государства. Рабочая стачка в Палестине: почти всегда дело гнусное, расшатывание молодых саженцев национальной колонизации, ради выгоды лиц или групп. Это можно проделывать в готовых государствах, где провал ста или тысячи предприятий не помешает тому, чтобы Италия осталась итальянской и Германия немецкой. Но в Палестине вся наша будущность зависит от устойчивости еврейских предприятий, которые и без классенкампфа пока держатся на слабом корню, на каменистой почве, окруженные и чиновничьей и арабской угрозой. В Палестине торговаться надо сговором, арбитражем, а не забастовкой, все равно — хозяйской или рабочей. Это дезертирство, а не пионерство. Только в редких, исключительных случаях может совесть сиониста оправдать такие приемы специального торга. Но это должна быть для каждого — своя совесть: не приказ Гистадрута, который стоит на пороге превращения в арабско-еврейскую организацию, а духовно уже давно в такую превратился. Это совесть — не наша совесть.
Еврейский труд в Палестине, конечно, должен быть организован. Но зарубите все у себя на носу, что Гистадрут не является и не будет единственной организацией еврейского труда в Палестине. Есть и другие организации; они будут расти; до решений Гистадруга им дела нет. Им дела нет до его бюро труда: они добиваются нейтральных бюро, управляемых национальной, а не классовой волей. Им дела нет до того, что объявил Гистадрут забастовку: они сами решают, руководясь интересами нации, а не выгодами групп, что полезно и что вредно для колонизации. Ни какого пятна нет на том, кто отказывается идти за дезертирами: это честь, а не срам. Так будет и дальше, каждый раз, как того потребует сионистская совесть рабочих, воспитанных в школе чистого сионизма.
Шлю им поклон и обещание, что борьбу мы доведем до конца. В самой Палестине уже глубоко подорвано прежнее нравственное обаяние продажной «левизны», лебезящей перед заграничными богачами и перед местными губернаторами. Начинает и диаспора понимать истинную природу этого нароста. Мы эту работу отрезвления доведем до конца и до победы.
Примечания[править]
|
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода. |