В Сардах пир. Дворец раскрыл подвалы.
Блещут камни, жемчуги, фиалы, —
Сам Эзоп, недавний раб, смущён, —
Нет числа треножникам, корзинам:
Дав законы суетным Афинам,
К Крёзу прибыл странником Солон.
— Посмотри на эти груды злата:
Здесь и то, что нёс верблюд Евфрата,
И над чем трудился хитрый грек;
Видишь рой моих рабынь стыдливый?
И скажи, — промолвил царь кичливый, —
Кто счастливый самый человек?
— Царь, я вспомнил при твоём вопросе, —
Был ответ, — двух юношей в Аргосе:
Клеобис один, другой Битон.
Двух сынов в молитвах сладкой веры
Поминала жрица строгой Геры
И на играх славу их имён.
Раз быки священной колесницы
Опоздали к часу жертвы жрицы,
И народ не ведал, что начать;
Но ярмо тяжёлое надето, —
Клеобис и Битон, два атлета,
К алтарю подвозят сами мать.
«О, пошли ты им всех благ отныне,
Этим детям!» — молится богине
Жрица-мать и тихо слёзы льёт;
Хор умолк, потух огонь во храме,
И украсил юношей венками,
Как победу чествуя, народ.
А когда усталых в мир видений
Сон склонил, с улыбкой тихий гений
Опрокинул факел жизни их,
Чтоб счастливцев, и блажен и светел,
Сонм героев и поэтов встретил
Там, где нет превратностей земных.
— Неужель собрал я здесь напрасно
Всё, что так безценно и прекрасно? —
Царь прервал Солона, морща лоб. —
Я богат, я властен необъятно!
Мне твоё молчанье непонятно.
— Не пойму и я, — сказал Эзоп.
— Царь, — сказал мудрец, — всё прах земное!
Без богов не мысли о герое;
Кто в живых, счастливцем не слыви.
Счастья нет, где нет сердец смиренных;
Нет искусств, нет песен вдохновенных
Там, где нет семейства и любви.
