К биографии П. А. Ровинского[править]
Оставаясь одним из весьма немногих очевидцев начала 60-х гг., считаю не лишним поделиться с читателями теми обстоятельствами, которые, как мне кажется, имеют некоторое значение для биографии скончавшегося на днях Павла Аполлоновича Ровинского.
Моя первая встреча с П. А. относится к концу 1862 г. или самое позднее к началу 1863 г. Тогда П. А. жил в Петербурге без определенного положения; но известно было, что он находился в близких отношениях с кружком «Современника», был в дружеских отношениях с Чернышевским, А. Н. Пыпиным. П. А. был уже женат, кажется, имел детей. И тем не менее, когда вышли «Положения» 19 февраля, он отдал даром своим бывшим крестьянам всю землю, себе же оставил лишь соответственное по своей семье количество душевых наделов. Раз я спросил его:
— А что вы собираетесь делать на своих наделах?
— Да начинаю разводить табак.
Не могу точно сказать, когда П. А. вступил в тогдашнее тайное общество «Земля и воля», но осенью 1862 г. он был уже выдающимся членом и, если можно так выразиться, главным представителем всех кружков этой организации, имевшихся на Волге. В начале 1863 г. ему были поручены переговоры с польским делегатом Кеневичем (расстрелян в Казани 6 июля 1864 г.), который настаивал на необходимости со стороны «Земли и воли» какой-нибудь активной демонстрации на Волге, с целью отвлечения от Польши хоть некоторой части военных сил. На основании доклада Ровинского и через него же комитет «Земли и воли» дал Кеневичу отрицательный ответ.
В том же 1863 г. в конце весны комитету «Земли и воли» надо было во что бы то ни стало устроить побег за границу Николая Утина. Так как западная граница тогда находилась под особенным наблюдением, то по совету П. А. решено было отправить Утина на юг России и там из какого-нибудь порта препроводить за границу. Эту операцию взял на себя П. А. и благополучно выполнил ее.
Осенью 1863 г. П. А. приехал в Петербург. На основании его сообщений о плохом положении дел «Земли и воли» в провинции — да и в Петербурге они были не лучше — комитет решил на время закрыть организацию, и на П. А. было возложено поручение довести об этом до сведения провинциальных кружков, главным образом в поволжских городах.
Ходил тогда П. А. в русском костюме, и в нашем кружке был известен под прозванием Шишкина — по милости большой шишки у правого глаза. Впоследствии она у него прошла. В моих «Воспоминаниях» (кн. I) П. А. встречается под инициалами Р-ий (стр. 324, 328).
Этнографическая поездка П. А. в Сибирь (1870 г.) не была предпринята с одной только научной целью. Под покровом последней П. А. должен был собрать сведения о Чернышевском, находившемся тогда еще в Забайкалье на каторге, если окажется возможным, добраться до него и подготовить способы к его освобождению. В этом отношении П. А. ничего не удалось сделать.
Первая поездка П. А. в славянские земли состоялась в 1860 г., но кончилась неудачно. На одном народном празднике или митинге в Моравии он был арестован и выслан из Австрии. По словам П. А., повод к вмешательству полиции подал его спутник Ник. Петр. Лыжин (автор диссертации о Столбовском мире), который под влиянием чешского пива, излишне выпитого, позволил себе какую-то демонстративную выходку. Очень может быть, что этот эпизод и был причиною отказа нашего министерства внутренних дел к выдаче П. А. заграничного паспорта, когда в 1864 г. Казанский университет решил командировать П. А. на два года в славянские земли.
По моем возвращении из Сибири я встречался с П. А., был у него в колонии малолетних преступников. Там П. А., вообще крайне нетребовательный, вел самый упрощенный образ жизни, ничем не отличавшийся от жизни колонистов. К слову, г. Арепьев ошибочно утверждает, что П. А. пять лет был директором колонии. А. Я. Герд, место которого занял П. А., оставил колонию в декабре 1874 г., а П. А. покинул ее в первой половине 1878 г., значит, он пробыл с небольшим три года. Кроме несогласия с советом колонии, на выход того и другого из колонии имело еще влияние и крайнее переутомление.
В 1904 г. я нашел П. А. в Цетинье. Нельзя себе представить, до какой степени он сроднился с Черногорией за двадцать пять лет. Знал он ее, как никто, и его все знали; и было у П. А. бесчисленное множество крестников во всех углах Черногории. Но насколько он любил народ, настолько же ему претили порядки, которые все более и более укоренялись в Черногории по мере развития автократизма и его неразлучного спутника бюрократизма. Вот что он говорил мне: «Все пока держится международным престижем князя; но когда его не станет, можно заранее предвидеть, что глухое неудовольствие народных масс прорвется; и к чему это приведет — трудно сказать».
Источник текста: Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. — М.: ГИХЛ, 1958. — 848 с.