Взлелеянный на лоне вдохновенья,[1]
С дея́тельной и пылкою душой,
Я не пленён небесной красотой,
Но я ищу земного упоенья.
Любовь пройдет, как тень пустого сна,
Не буду я счастливым близ прекрасной.
Но ты меня не спрашивай напрасно:
Ты, друг, узнать не должен, кто она.
Навек мы с ней разлучены судьбою,
Я победить жестокость не умел.
Но я ношу отказ и месть с собою,
Но я в любви моей закоренел.
Так вор седой заглохшия дубравы
Не кается ещё в своих грехах:
Ещё он путников, соседей страх,
И мил ему товарищ — нож кровавый!..
Стремится медленно толпа людей
До гроба самого от самой колыбели,
Игралищем и рока и страстей,
К одной, святой, неизъяснимой цели.
И я к высокому в порыве дум живых,
И я душой летел во дни былые,
Но мне милей страдания земные:
Я к ним привык и не оставлю их...
1829
Примечания
↑Соч. 1873, т. 2, ст. 17—24. — РМ. 1881, № 12. — Печ. по автографу ПД, тетр. 2, где первоначальное загл.: «Эпилог (к Д.....у)», т. е. к Дурнову (см. примеч. 6). Ст. 7—8 — реминисценция строк ст-ния В. Астафьева «М. А. Д—ву» (альм. «Северная лира». М., 1827. С. 284).
См. также одноимённые страницы.