2[править]
В эту же ночь в соседнем стойбище родились: у пастуха Лаптандера сын, а у князя Тэйрэко дочь. Шаман назвал мальчика Пани, а девочку Нанук.
Про Пани он сказал:
— Если вырастет охотником — хорошо, если пастухом вырастет — тоже не худо…
А про Нанук, дочь князя, желая польстить отцу, спел хынос — былину:
— Среди гор Пай-Хоя в чуме богатого князя родилась дочь, синеглазая Певалэ. Она была так прекрасна, что князь не огорчился, что у него родилась дочь, а не сын.
И вот, когда над головой Певалэ пролетели гуси-годы и ей наступило пятнадцать лет, юноши со всех земель стали посылать к ней сватов. Женихи были богаты, красивы, сильны. Старый князь готов был выдать Певалэ за любого из них, но дочь у него была одна. Он любил ее и предоставил ей свободу в выборе жениха.
«Пусть сами женихи придут сюда», — сказала Певалэ сватам.
И пришли женихи. Их было так много, что от дыма их костров почернело небо.
Тут были князья, воеводы, богатыри и купцы.
И все они, увидев Певалэ, были поражены ее красотой. И когда Певалэ взошла на холм, чтобы ей лучше было видеть всех своих женихов, они закричали:
«Проси все, что хочешь, солнце наших тундр! Все для тебя сделаем».
Певалэ насмешливо обвела взглядом юношей и сказала:
«Вы не остяки, не тунгусы, не русские, но среди вас я не вижу Ялико. Посмотрим же, храбрее ли вы его».
«Мы все сделаем для тебя!» — закричали юноши.
«Мне немного надо, — засмеялась Певалэ, и глаза ее, напрасно ищущие в толпе Ялико, стали печальны. — Мне немного надо».
И, помолчав, Певалэ указала на солнце.
«Видите, — сказала она, — солнце прекраснее меня. Так пусть тот, кто хочет стать моим мужем, семь больших дней смотрит на него, не смыкая век.
Потрясенными стояли юноши, когда поняли, что́ хочет от них Певалэ. Потом они зароптали.
А Певалэ гордо рассмеялась им в лицо и ушла в свой чум.
Проводив ее взглядом, юноши с ненавистью погрозили ей кулаками и побежали к своим чумам. Они торопливо ломали их, и не успела Певалэ покормить отца, как все юноши до одного скрылись на горизонте, увозя непринятые подарки.
И вновь летели гуси-годы над чумом Певалэ. А она хорошела и становилась все прекраснее. Приезжали юноши свататься к ней и вновь уезжали. И когда не осталось на земле ни одного богатого жениха, который бы не попробовал свататься к Певалэ, к ней пришел Ялико — пастух ее отца.
«Я так долго ждала тебя, Ялико, — сказала Певалэ. — Я думала, что ты придешь раньше, но ты не приходил».
«Я бедный человек, — сказал Ялико, — а они богатые, и поэтому я не приходил раньше».
«Ты пришел свататься ко мне?»
«Да, — сказал Ялико, — я не могу жить без тебя. В ночь превратится день, если ты не будешь моей женой. Днем станет ночь, если ты будешь моей женой».
И они вышли из чума. Певалэ гордо указала на солнце и спросила юношу:
«Скажи, Ялико, сколько месяцев в большой день ходит солнце над тундрой не закатываясь?»
«В месяц Большого Обмана[1] солнце выползает из своей берлоги, которая спрятана в море; в месяц Отела[2] наступают длинные дни. Но в середине лета — Комариный месяц[3] и Мошкариный месяц[4] — солнце ходит вокруг твоего чума не закатываясь. Три месяца длится великий день», — сказал юноша.
«Правда, — прошептала Певалэ. — Теперь посмотри на меня и скажи, так ли уж я хороша, как тебе кажется».
И юноша посмотрел на девушку. Солнце три раза обошло вокруг стойбища, а он смотрел на нее и никак не мог насмотреться.
Лицо девушки стало печальным.
«Поцелуй меня, — сказала она, — мне жалко тебя, но так надо… — И когда юноша поцеловал ее, она указала на солнце: — Если ты любишь меня, то пять больших дней смотри на солнце, не смыкая век». — И, заплакав, девушка убежала в свой чум.
Юноша с грустью окинул взглядом родную землю, стада, низкое небо, чумы и тонкие, как волосы Певалэ, дымки над ними. Он горько улыбнулся и поднял голову.
Он поднял голову и стал смотреть на солнце.
Он смотрел три больших дня, не смыкая век, и солнце осердилось. Оно не терпело гордых и стало светить еще сильнее. Оно послало самые горячие лучи в глаза Ялико и сожгло их…
И через семь больших дней, спотыкаясь о рытвины и кусты тальника, вытянув вперед руки, пришел слепой юноша в чум Певалэ.
Он упал у костра и сказал:
«Что ты сделала со мной, моя любовь?»
И сказала девушка:
«Помнишь ли ты, какой я была, прежде чем солнце выжгло твои глаза?»
И сказал Ялико:
«Ты была прекраснее солнца. Оно тусклой звездой светит в моей душе, а ты как семьдесят семь солнц освещаешь ее. Твои глаза ярче звезды звезд Нгер Нумгы[5]. Твое лицо нежнее первого снега. Твои руки — два лебединых крыла, освещенных восходящим солнцем. Твои щеки — Стожары. Твои волосы нежнее тонких дымков над стойбищем. Твое лицо чудеснее северного сияния в месяц Большой Темноты»[6].
«Так вот, — сказала девушка, — пройдут годы, лицо мое покроется морщинами, руки будут дрожать, поседеют мои волосы и погаснут глаза. Я сгорблюсь, и голос мой будет хриплым, потому что время весны моей пролетит быстрее чайки над лодкой рыбака. Мимо тебя будут проходить сотни девушек и женщин прекраснее меня, но ты не узнаешь об этом, ибо глаза твои потухли. И по-прежнему в твоем сердце я останусь такой же, какой ты запомнил меня…»
И Певалэ стала женой Ялико, и до самой смерти она любила его, как никто никогда не любил своих мужей.
Вот какой хотел бы я видеть твою дочь, князь Тэйрэко, — сказал шаман и молча стал есть жирную оленину из котла.
Уже пот ручьями струился по его темно-желтому лицу, но он продолжал есть до тех пор, пока не уснул, так и не увидев дна котла…
