39[править]
Никогда над тундрой не стояло такое веселое солнце, как в эту весну. Недаром девушки так много пели о нем, готовя у ночных костров подарки любимым. Только песни их были грустные. Таули любил слушать их песни и понимал, почему девушки всех племен поют весной печальные песни.
А девушки пели:
Легким ветром у лица твоего
Быть бы мне.
Ночью звездой над чумом твоим
Быть бы мне.
Травою высокой у ног твоих
Быть бы мне.
Солнцем, глядящим в глаза твои,
Быть бы мне.
Но чум твой далеко…
Идти — не дойдешь…
Почему я не птица?
Прислонясь к нартам, Таули слушал песню девушек и сам подпевал ей. Он смотрел на горы, сторожащие стойбище с четырех сторон, и сердце его билось учащенно. Солнце обнажило от снега подножья гор, и утренние туманы поднимались к небу бледно-голубыми дымками.
Пятьдесят семь чумов стоят на берегу озера, и каждый из них тоже посылает к солнцу свой дымок, еле колеблющийся и прозрачный, как вода в озере. Собаки, поджав лапы, сторожат чумы, жмурясь на солнце.
Таули смотрит в горы, и на черном лице его, обожженном сверканием горных снегов, уже первые морщины, отмеченные временем.
В черных глазах его отражаются стойбище, озеро. Солнце, появившись на вершине горы, смотрит ему в лицо, и Таули опускает веки. Он долго стоит так, прислонясь к нартам и слушая картавое наречие ручьев, бегущих к озеру.
Неожиданно слышится лай собак и выстрелы в седловине между гор. Таули резким движением выхватывает свой нож, и лицо его мрачнеет.
Из чума с турецкими пистолетами в руках выскакивают Микола и Янко Муржан. Они смотрят на гору напряженно, точно во тьму. С горы медленно спускается аргиш.
Неняги, выскочив из своих чумов, окружают Таули. Все смотрят на гору.
Аргиш приближается. Впереди его идут Окатетто и несколько пастухов.
Когда аргиш въезжает в стойбище, мужчины расступаются перед ним и обнажают головы. Семь убитых ненягов лежат на нартах, ничем не покрытые лица их в крови и ранах.
— Окатетто, — тихо говорит Таули, подходя к ясовею, — говори, Окатетто.
— Слушай меня, ненця! — говорит старый Окатетто, задыхаясь от гнева. — Слушай меня, неняги! Смотрите!
Молчаливо-суровые стоят неняги. Они смотрят на убитых, и руки их судорожно сжимают ножи.
— Мы пришли к тебе, Таули, — взволнованно, точно боясь не успеть высказать все, что заполняет его душу, говорит Окатетто. — Мы пришли, чтобы ты вел нас мстить. Мы решили бросить стада князей-многооленщиков, но князья узнали об этом и поехали к русским в Березов. С ними поехал и князь Тэйрэко. Они привели русских в наше стойбище, и те как дикие волки напали на нас. От горя сердце мое горит, неняги. Сколько же нам терпеть неволю, ненця?
И неняги закричали:
— Правда твоя, старик!
— Пришел конец терпению!
— Веди нас в Березов, Таули!
А Таули всматривался в трупы ненягов, и на лице его рождалась решимость. Он подошел к первой нарте и поправил висящую над землей руку одного из убитых, положив ее к нему на грудь.
Резко повернувшись к ненягам, он крикнул:
— Запомните лица убитых, неняги! Запомните все! — И, приказав с почестями похоронить товарищей, Таули вернулся в свой чум и сказал Миколе: — Обучи, друг, ненягов стрелять не хуже русских и позови Окатетто.
Микола вышел из чума. Он нашел Окатетто, отвязывавшего мешок с мясом от передка нарт.
— Иди к Таули, — сказал Микола и поразился ненависти, появившейся на лице Окатетто.
— Русский…
— Иди, иди, — добродушно сказал Микола и стал снимать оружие с нарт, стоявших посреди стойбища.
Окатетто в замешательстве вошел в чум Таули.
— Русский… неняги… — проворчал он и растерянно замолчал.
Таули пристально следил за ним. Из мешка его высовывался конец лука. Окатетто сел у костра и, не глядя на Таули, произнес:
— Пани послал… — И передал Таули лук Пани, лишенный тетивы.
Зрачки Таули стали глубокими и большими. Он стиснул челюсти и потер виски.
— Янко, — сказал он спокойно, — мой друг Пани в тяжелой опасности. Ты возьмешь сколько хочешь ненягов и вернешь мне его живым.
— Будет так, — сказал Янко Муржан.
— Ты отомстишь обидчикам.
— Будет так, — сказал Янко Муржан и кивнул головой Окатетто. — Идем, старик.
— Ой, беда! — покачал головой Окатетто. — Таули даже остяков ненягами сделал.
Но Таули, казалось, оцепенел от горя. Он упал лицом на шкуру и молчал.
