* 1774 год. Фрегат Минерва. Командир капитан-лейтенант А. Воейков (Финский залив.) Обращённый в транспортное судно фрегат этот был послан из Ревеля в Кронштадт с гардемаринами и солдатами. Миновав Кокшхарский маяк в восемь часов вечера 10 октября и следуя от него с попутным ветром, к четырём часам утра вместо ожидаемого открытия острова Родшера влетел на камни Урренгрунта (острова Энскер) — 19 миль севернее счислимого пункта. Кажется, все спали. Командир при начавшемся крушении струсил и убежал на берег прежде всех. Фрегат разбился; погибло девяносто пять человек из ста шестидесяти четырёх. Спасшиеся провели на голом острове четверо суток без пищи, без воды и почти без платья. Воейков был разжалован в матросы до выслуги. Замечательно, что представляя этот приговор, Адмиралтейств-коллегия предлагала вице-президенту графу Чернышёву поднести экстракт из него на утверждение его высочества генерал-адмирала; но вице-президент отвечал, что «о подобных, до наказания принадлежащих делах, докладывать его императорскому высочеству я не могу, опасаясь оскорбить его чувствительность».
* 1774 год. Фрегат Минерва. Командир капитан-лейтенант А. Воейков. (Финский залив.). В дополнение к описанию крушения этого фрегата, исправлявшего, как сказано было, обязанность транспорта, прибавляю следующие впоследствии найденные подробности:
Команда его состояла из одного штурмана «прапорщичьего ранга» Слиткова, и пятидесяти одного человека нижних чинов; сверх того, для отвоза из Ревеля в Кронштадт находилось 14 гардемарин, армейский капитан Королли, 3 сержанта, 65 солдат, 7 служителей провиантского штата и 21 женщина.
В числе погибших были: штурман Слитков, капитан Королли, 3 сержанта и 12 гардемарин, имена которых, к сожалению, неизвестны, потому что шканечного журнала не сохранилось; кроме того, погибло: 18 женщин, 31 матрос и 22 солдата. Следственное дело не могло раскрыть истины всех обстоятельств этого крушения, потому что главные свидетели — штурман Слитков и капитан Королли, по-видимому, принявший по отъезде командира команду над оставшимися, потонули; а из оставшихся живыми, командир и вахтенный гардемарин Ознобишин показывали розно с показаниями команды, невзирая «на увещания богоявленского (в Кронштадте) священника». Нижние чины показывали, что в ночи на 10 октября, утром которого разбился фрегат, именно, с двенадцатого часа вечера, был виден верхний Гогландский маяк, сперва впереди, потом сбоку, в правой руке; но командир и гардемарин Ознобишин отрицали это свидетельство. Командир очередовался вахтою со штурманом; но как с первого до пятого часа ночи вахта была командира, а при крушении, последовавшем в исходе четвёртого, он выбежал наверх в одной рубашке, то и выходит, что на вахте оставался только гардемарин Ознобишин, если только он оставался на ней. Когда фрегат ударился о камень, то, полагая, что приткнулись к Родшеру (а были на NNW от него в девятнадцати милях, на камне Энскер, в группе Урренгрунд), сперва положили руля право на борт (ветер был SWtW, свежий, с пасмурностью и дождём; курс OtN; ходу семь узлов; лот проносило) и обрасопили паруса на правую сторону; но как фрегат не трогался с места, то срубили все мачты и бушприт, кидая запасный рангоут за борт, из которого, по словам командира, делали плот; однако ж это показание всеми было отвергнуто. Потом спустили осмёрку, и на ней гардемарин Илья Ознобишин поехал к ближнему камню, чтобы закрепить за него трос. Растерявшийся командир сам хотел было ехать на этой шлюпке, но его не пустили. Когда же поданных на осмёрку тросов не достало, и Ознобишин, привязав к концу выпущенного троса шлюпочную сходню, стал тянуться назад, а силы ему изменяли, с фрегата послали к нему другую, десятивёсельную шлюпку, с гардемарином Василием Домогацким. Воейков вскочил в эту шлюпку «в одной рубашке» — для того, говорил он, чтобы принудить команду скорее закрепить трос. Верный вестовой бросил ему шубу, а штурман три лотлиня. Надо полагать, что других тросов не было, или второпях отправления позабыли их взять. Только когда стали вытягивать закреплённый к тросу лотлинь, этот лотлинь лопнул, а другого уже не могли привязать, потому что обе шлюпки повредились. Вытащив шлюпки на берег, наскоро починили их, и пытались доехать до фрегата; однако ж безуспешно: ветер свежел. На фрегате, команду над которым по отъезде командира принял, кажется, капитан Королли, палили из пушек; но ничего более не могли предпринять для своего спасения. С первого часа дня фрегат стало разбивать: люди хватались за обломки и были выносимы с ними на каменья; многие погибли в бурунах, многие были изувечены; несчастный командир с бывшею у него командою перехватывали тех, которых волнение прибивало к берегу; однако ж таких было не много, и из тех некоторые вскоре умерли от полученных ими ушибов… Когда ветер, продолжавшийся ещё четверо суток, затих, спасшиеся, во всё это время не имевшие ни одежды ни пищи, переехали в город Ловизу, тогда принадлежавший шведам.
Комиссия военного суда обвинила командира, капитан-лейтенанта Воейкова: за небрежность в плавании, которая привела его к гибели, и за преждевременный отъезд с командуемого им транспорта без всякой нужды; определив, на основании Морского устава Петра Великого, книга V, глава 1, артикул 47 и глава 9, артикул 70, к расстрелянию. По этому приговору, на основании Воинского устава, глава 50, § 3, его «арестовали и заковали в железа». Однако ж Адмиралтейств-коллегия, принимая в соображение, что смертная казнь положена законом за съезд с корабля во время боя, смягчила приговор суда, определив «написать его до выслуги в матросы».