Акмеизм в критике. 1913—1917
СПб.: Изд-во Тимофея Маркова, 2014.
И. В. Игнатьев[править]
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ТЕНИ.
О «ПОЭЗИИ ДНЯ». О «ЦЕХЕ ПОЭТОВ». О «КУБИЗМЕ», «ЭГО-ФУТУРИЗМЕ» И «ФУТУРИЗМЕ»[править]
X[править]
Давая иллюстрацию «чудищам» поэзного пути к самоутверждению, я поставлен в до крайности благоприятные условия. До иллюстрации рукой подать. Те же Городецкий и Гумилев как «оригиналы», те же Сергей Митрофанович и Николай Степанович в качестве «критиков», те же «синдики» забрали руководство в одном из коллективов поэтов — «Цехе».
О качестве синдиков как мастеров мы упоминали своевременно. Скажем несколько слов о их «критической» деятельности.
Сравнительно недавно московское издательство «Гриф» выпустило книжку стихов Ал. Ив. Тинякова (Одинокого) «Navis nigra». Вот что писал в «Речи» критический г. Городецкий:
«…Эта книга вышла с большим опозданием. Яд ее давно уже сделался безвредным, недействительным. Смаковать подполье вряд ли кому интересно теперь, когда вся поэзия так дружно устремилась к стройности в форме и величию в содержании.
Очень неприятно читать „Цветочки с пустыря“, проникаться психологией „плевка-плевочка“, плывущего в „канавке“, или „обглоданной кости“, которой „брезгают собаки“, падали или „старого сюртука“. А, главное, не нужно. Ужасно дико звучит в наши дни стих:
„Все к пустырю мы близки“.
Как бы ни была пустынна современность, она все-таки не пустырь с плевочком…
…Нам очень бы хотелось позвать этот талант, обладающий чарами зоркого реализма, не чуждый музыке, к творчеству иному, утверждающему жизнь, а не „сукровицу“».
Но, очевидно, г. Городецкому присуще мыслить совсем иным органом, нежели тот, в коем находится всуеболтливый его язык.
В «Гиперборее» (№ 2), неофициальном «цеховом» «официозе», выходящем «при непосредственном участи Сергея Городецкого и Н. Гумилева» (читайте --редактировании), находим:
…И при питье на сточную кору,
Наросшую из сукровицы, кала,
В разрыв кишок, в кровавую дыру
Сочась, вдоль по колу вода стекала…
(М. Зенкевич. «Посаженный на кол». Стр. 9).
Платформу «беспристрастной» «критики» можно определить так: — «Если ты наш, свой (т. е. в данном случае из „Цеха“), — будь написанное тобою — непроходимо бездарно, — мы выскажемся в самом благоприятном тоне. Напиши о том же талантливый чужой, не наш, — кроме поголовной брани огулом ничего не заслужишь».
Впрочем, о «критике Городецком» серьезно не говорят. И это радостно. Печально то, что Гумилев — человек большой эрудиции и не меньшего вкуса, допускает «передержки», не уступающие передержкам друга — «синдика» Сергея Городецкого.
Конечно, гумилевские «манипуляции» и тоньше, и обдуманней, и дипломатичней.
Дипломатичностью и можно только объяснить невпуск Гумилевым Сергея Городецкого на столбцы «Аполлона», поэзным корифеем коего является Аякс второй — Н. Гумилев.
XI[править]
Из вышеприведенного мы видели «величие содержания» поэзии Цеха.
А вот и «стройность формы»:
Камнем когда-то коснулся ноги твоей,
Позже, когда проснулся душой своей,
Песни пел птицею, вольные песни полей,
С каждым рожденьем любил, все любил сильней.
Облаком легким от солнца тебя закрывал,
Средь тростников тихо на флейте играл,
Валом встречал тебя, в плаваньи бурных морей,
С каждым рожденьем любил, все любил сильней.
Встретились снова, и снова тебе свою душу отдал,
Путь, по которому шел, не колеблясь, избрал,
Чувствую скоро закат моих жизненных дней,
С новым рожденьем любить тебя буду сильней.
(Сергей Гедройц, «Гиперборей», № 1, стр. 25).
«Ужель натуру ты видывал тупее и короче?» — спросим мы словами Городецкого[1].
Построение стихов, действительно, «потустороннее», «Гиперборейское».
Первый куплет:
Дактиль, дактиль, дактиль, хорей, ударяем<ый> слог
,, ,, ,, ,, ,, ,,
,, ,, ,, дактиль ,, ,,
,, ,, ,, хорей ,, ,,
Второй куплет:
Дактиль, дактиль, дактиль, дактиль, удар<яемый> слог
,, , нет 2 слогов ,, ,, ,, ,,
,, , дактиль ,, ,, ,,
,, ,, ,, хорей ,, ,,
Третий куплет:
Дактиль, дакт., дакт., дакт., дакт<иль>, удар<яемый> слог
,, ,, ,, ,, , удар<яемый> слог
,, ,, ,, ,, ,,
,, ,, ,, ,, ,,
XII[править]
Я писал настоящий очерк, когда мне с иногородней почтой передали, между прочим, книгу т. и. «московских» кубофутуристов — «Пощечина общественному вкусу. В защиту свободного искусства. Стихи. Проза. Статьи». Издан этот в своем роде ценный для современья сборник Г. Л. Кузьминым. По образцу «Садка Судей», печатанного на обороте шпалер, «Пощечина» эстампирована на коричневой оберточной бумаге и переплетена куском грубого холста.
В книжке много московского предтечи Велимира Хлебникова, в высшей степени содержательная статья о «Кубизме» Д. Д. Бурлюка, opus’ы Бенедикта Лившица, Николая Бурлюка, В. В. Кандинского, А. Крученых, Владимира Маяковского.
«Пощечина» прибыла одновременно с другим, также содержательным и также своеобразно-прелестным томом Вадима Шершеневича — «Carmina»[2].
Последний автор — воплощенная безукоризненность в версификатных традициях, первые — сплошное презрение условностей вчерашнего.
Но ни того, ни другого не видно в «Гиперборее». Там ни горячо, ни холодно, там минуэтное «шаг вперед, два назад»; там правое умеренное ка-детство, или, что вернее, детство, опекаемое семью няньками; там цыплята, как увидим, только механической высадки.
Печатается по: И. В. Игнатьев. Литературные тени. О «поэзии дня». О «цехе поэтов». О «кубизме», «эго-футуризме» и «футуризме» // Нижегородец. 1913. 8 февраля. С. 2. Поэт Александр Иванович Тиняков (1886—1934) относился к акмеизму и большинству акмеистов отрицательно. На Михаила Зенкевича как автора стихотворения «Посаженный на кол» Игнатьев позднее написал эпиграмму (см. ниже в нашей подборке).