ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:
[править]Актеры:
Эрастъ, любовникъ Люциліи — Бежаръ старшій.
Альберъ, отецъ Люцили и Асканія — Мольеръ.
Гро-Рене, слуга Эраста — дю-Паркъ.
Валеръ, сынъ Полидора — Бежаръ младшій.
Люцилія, дочь Альбера — M-lle Де-Бри.
Маринетта, служанка Люциліи — Маделена Бежаръ.
Полидоръ, отецъ Валера — * * *
Фрозина, наперсница Асканія — * * *
Асканій, дочь Альбера, переодѣтая мужчиной — * * *
Маскариль, слуга Валера — ***
Метафрастъ, педантъ — Дю-Круази.
Ла-Рапьеръ, бреттеръ — де-Бри.
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
[править]Признаться тебѣ, какая-то смутная тревога не даетъ мнѣ покоя. Да, что ты ни возражай, а моя любовь боится быть обманутой, опасаясь, чтобы твоя вѣрность не измѣнила мнѣ для соперника или, по меньшей мѣрѣ, чтобы тебя самого не обманули вмѣстѣ со мной.
Да не посердится на меня ваша госпожа любовь, но я скажу, что подозрѣвать меня въ какомъ-нибудь дурномъ поступкѣ значитъ несправедливо оскорблять мою честность и выказывать плохое знаніе физіономій. Людей съ такимъ лицомъ, какъ мое, слава Богу, не обвиняютъ ни въ плутовствѣ, ни въ лукавствѣ, и я во всѣхъ отношеніяхъ оправдываю эту лестную для насъ репутацію. Что касается того, чтобы меня обманули, то это скорѣе возможно; но я этому не вѣрю. Да и не вижу я, съ чего бы вы могли забрать себѣ это въ голову, — или ужъ я совсѣмъ глупъ. Люцилія, на мой взглядъ, выказываетъ къ вамъ достаточно любви; она видится и разговариваетъ съ вами во всякое время дня. И наконецъ, Валера, котораго вы боитесь, терпятъ теперь, повидимому, неохотно.
Часто влюбленнаго питаютъ ложной надеждой; тотъ, кто лучше всѣхъ принятъ, не всегда всѣхъ милѣе; иногда вся страсть, выказываемая женщиною, служитъ только хорошимъ прикрытіемъ для любви къ другому. Наконецъ, еслибы любовь Валера была отвергнута, то онъ не былъ бы такъ спокоенъ, какъ съ нѣкотораго времени. Его самодовольство, или, пожалуй, равнодушіе, при видѣ ея благосклонности ко мнѣ, въ которую ты вѣришь, ежеминутно отравляетъ для меня всю прелесть этой любви, причиняетъ мнѣ эти непонятныя для тебя огорченія, держитъ подъ сомнѣніемъ мое счастіе и затрудняетъ для меня полную вѣру въ Люцилію. Еслибы онъ ревновалъ хотя немного, я былъ бы счастливѣе и въ выраженіяхъ его неудовольствія и нетерпѣнія почерпнулъ бы полную увѣренность. Да неужели же ты думаешь, что можно смотрѣть на выказываемую сопернику любовь и оставаться довольнымъ, какъ это онъ дѣлаетъ? А если это не такъ, то скажи, пожалуйста, что же мнѣ думать объ этомъ обстоятельствѣ?
Можетъ быть, увидавъ, что вздыхаетъ понапрасну, онъ полюбилъ другую.
Отвергнутый влюбленный, порывая со своей привязанностью, старается избѣгать предмета своей любви и никогда не разрываетъ своихъ цѣпей такъ легко, чтобы оставаться невозмутимо-спокойнымъ. Роковое присутствіе женщины, которая была намъ дорога, никогда не даетъ намъ оставаться равнодушными, и если это зрѣлище не пробуждаетъ въ насъ презрѣнія, то наша любовь близка къ тому, чтобы возвратиться. Наконецъ, повѣрь, что, какъ бы хорошо мы ни потушили свое пламя, въ нашей душѣ остается еще немного ревности, и невозможно безъ горести видѣть утраченное для тебя сердце во власти другого.
Моя философія не заходитъ такъ далеко: я попросту довѣряюсь тому, что видятъ мои глаза. Я вовсе не такой смертельный врагъ самому себѣ, чтобы терзать себя безъ причины. Къ чему выкапывать и выдумывать причины для своего собственнаго несчастія? Зачѣмъ тревожиться безосновательными подозрѣніями? Чего гулять, коли праздника еще нѣтъ! Горе мнѣ кажется неудобной вещью, и я не горюю безъ основательной причины; если даже передъ моими глазами часто открываются сотни причинъ для горя, я и то стараюсь не замѣчать ихъ. Въ любви меня ожидаетъ таже участь, что и васъ, и то, что вы получите, получу и я. Обманетъ ваше довѣріе госпожа, тоже самое продѣлаетъ со мною и служанка; но я всячески стараюсь избѣгать этой мысли. Я хочу вѣрить людямъ, когда мнѣ говорятъ: я люблю тебя, и для того, чтобы считать себя счастливымъ, не стану интересоваться, рветъ ли на себѣ волосы Маскариль или нѣтъ. Пусть даже Маринетта въ шутку позволяетъ Жодле наслаждаться ея ласками и поцѣлуями и пусть мой милый соперникъ радуется этому, какъ безумный, я "тоже буду хохотать по его примѣру, и мы увидимъ, кому больше пристало смѣяться.
Ты вѣчно такъ разсуждаешь!
А вотъ она идетъ.
Эй, Маринетта!
А, ты тутъ что дѣлаешь?
А вотъ спроси, мы только что толковали о тебѣ.
И вы тутъ, баринъ! За этотъ часъ вы уходили меня до смерти, точно Баска.
Какимъ образомъ?
Чтобы найти васъ, я сдѣлала десять тысячъ шаговъ, и даю вамъ честное слово…
Въ чемъ?
Что васъ нѣтъ ни въ церкви, ни въ рядахъ, ни дома, ни на большой площади.
Да, въ этомъ стоило поклясться.
Но скажи, пожалуйста, кто послалъ тебя ко мнѣ?
Кое кто, кто о васъ, правду сказать, не очень дурного мнѣнія, — словомъ, моя барышня.
Ахъ, дорогая Маринетта, неужели твои слова — истолкователи ея сердца? Не скрывай отъ меня роковой тайны, я не разсержусь за это на тебя. Заклинаю тебя всѣми богами, скажи мнѣ, не обманываетъ ли меня твоя прелестная госпожа притворной нѣжностью?!
Э, э! откуда у васъ такая забавная мысль? Неужели же она мало выказываетъ свое чувство? Да какія же вамъ еще нужны доказательства? Чего вамъ еще?
Доказательства ему нужны пустячныя, — чтобы Валеръ, ну, хоть повѣсился, а то онъ все не будетъ увѣренъ.
Какъ?
Онъ до того ревнуетъ…
Къ Валеру? Вотъ такъ удачная мысль! Она только и могла родиться у васъ въ головѣ. До сихъ поръ я думала, что вы въ здравомъ умѣ, и была хорошаго мнѣнія о вашемъ благоразуміи, но, какъ теперь вижу, я жестоко ошиблась! Неужели и твою голову поразило это бѣдствіе?
Я, ревновать? Избави меня Господи! Я не настолько глупъ, чтобы худѣть изъ-за такого горя. Во-первыхъ, ты поклялась мнѣ въ вѣрности, а во-вторыхъ, я настолько хорошаго мнѣнія о себѣ, что не стану думать, чтобы тебѣ могъ понравиться кто-нибудь другой, кромѣ меня. Гдѣ, чортъ возьми, найдешь ты другого такого, какъ я?
Дѣльно сказано; вотъ какъ нужно вести себя. Никогда чтобы не было этихъ ревнивыхъ подозрѣній! Они только дѣлаютъ человѣка несчастнымъ и такимъ образомъ помогаютъ намѣреніямъ противника. Ваши гореванія часто открываютъ глаза возлюбленной на достоинства, блеска которыхъ вы опасаетесь, и я знаю одного человѣка, который обязанъ своей счастливой судьбой излишнему безпокойству ревниваго соперника. Во всякомъ случаѣ, выказывать подозрѣніе значитъ играть дурную роль въ любви и въ концѣ концовъ терять довѣріе. Это будь вамъ сказано мимоходомъ, господинъ Эрастъ.
Ну, ладно! будетъ объ этомъ. Зачѣмъ ты пришла ко мнѣ?
Васъ бы стоило заставить подождать и въ наказаніе скрыть отъ васъ важный секретъ, ради котораго я васъ такъ искала. Возьмите, прочтите это письмо, и не сомнѣвайтесь. Да читайте вслухъ, здѣсь никто не услышитъ.
Давно ли вы клялись, что страстью безъ конца
Вы любите меня, что сердце въ мукахъ таетъ;
Такъ будьте же смѣлѣй; согласіе отца
Ее сегодня же, быть можетъ, увѣнчаетъ.
Вы можете сказать, я разрѣшаю вамъ,
Какъ нѣжно любимъ мы давно другъ друга оба,
И, если будетъ рокъ благопріятенъ намъ,
Я ваша спутница послушная до гроба.
Ахъ, какое счастіе! Я долженъ смотрѣть на тебя, принесшую мнѣ его, какъ на божество!
Моя правда: вы мнѣ не вѣрили, но я рѣдко ошибаюсь въ своихъ предположеніяхъ.
Вы можете сказать, я разрѣшаю вамъ,
Какъ нѣжно любимъ мы давно другъ друга оба,
И, если будетъ рокъ благопріятенъ намъ,
Я ваша спутница послушная до гроба.
Если я ей разскажу о вашихъ сомнѣніяхъ, она сейчасъ же откажется отъ своего письма.
Ахъ, скрой отъ нея, ради Бога, мимолетный страхъ, въ которомъ душа моя, казалось, видѣла нѣкоторый свѣтъ; еслиже ты ей это разскажешь, то прибавь, что я готовъ искупить смертью мою безумную ошибку и у ея ногъ принести мою жизнь въ жертву ея справедливому гнѣву, если она разлюбитъ меня за это.
Не будемъ говорить о смерти, теперь не время.
Однако я тебѣ много обязанъ и хочу въ скорости отблагодарить заботы столь благородной и прелестной вѣстницы.
Знаете ли, между прочимъ, гдѣ я васъ еще искала?
Ну?
Около самаго рынка; знаете гдѣ?
Гдѣ же?
А въ той лавочкѣ, гдѣ еще въ тотъ мѣсяцъ ваше великолѣпное сердце сдѣлало мнѣ милость обѣщать кольцо.
А, понимаю.
Плутовка-же!
Правда, я слишкомъ долго не исполнялъ своего обѣщанія; но…
Я васъ не тороплю.
Ну, конечно!
Можетъ быть, это чѣмъ-нибудь тебѣ понравится; прими его взамѣнъ того, которое я тебѣ долженъ.
Вы, баринъ, шутите, мнѣ стыдно взять его.
Застѣнчивая бѣдняжка, бери, не теряя времени: отказываться отъ подарковъ пристало только дуракамъ.
Только для того, чтобы имѣть какую нибудь вещицу на память отъ васъ.
Когда я могу поблагодарить моего обожаемаго ангела?
Старайтесь склонить на свою сторону отца.
А если онъ откажетъ, что тогда?..
Утро вечера мудренѣе; на вашу пользу будутъ употреблены всѣ усилія. Такъ или иначе, она должна быть вашей: дѣлайте, что вы можете, мы же будемъ дѣлать, что мы можемъ.
Прощай, мы сегодня же узнаемъ, чѣмъ все это кончится. (Перечитываетъ письмо про себя).
А мы то, мы что скажемъ о нашей любви? Ты мнѣ ничего не говоришь о ней.
Желанный бракъ между нашимъ братомъ дѣлается живо. Я хочу тебя; а ты меня хочешь?
Съ удовольствіемъ.
Ладно, по рукамъ.
Прощай, Гро-Рене, мое желанье.
Прощай, моя звѣзда.
Прощай, прелестное топливо моего огня.
Прощай, дорогая комета, радуга моей души. (Маринетта уходитъ). Слава тебѣ Господи, дѣла наши идутъ хорошо. Альберъ вамъ не откажетъ.
Къ намъ идетъ Валеръ.
Зная положеніе дѣла, мнѣ становится жалко бѣдняжку.
Ну что, господинъ Валеръ?
Ну что, господинъ Эрастъ?
Въ какомъ положеніи ваша любовь?
Въ какомъ положеніи ваша страсть?
Ростетъ со дня на день.
Моя любовь тоже. Къ Люциліи?
Къ ней.
Ну, признаюсь, вы образецъ рѣдкаго постоянства.
Ваша стойкость тоже будетъ рѣдкимъ примѣромъ для потомства.
Что касается меня, то такая самоотверженная любовь, которая довольствуется одними взглядами, не въ моемъ характерѣ; мои чувства не настолько возвышены, чтобы постоянно переносить унизительное обхожденіе; словомъ, когда я полюблю, я хочу, чтобъ и меня любили.
Весьма естественно, и я того же мнѣнія. Самое совершенное существо, очаровавшее меня, не пользовалось бы моимъ поклоненіемъ, еслибы меня не любило.
Однако, Люцилія…
Люцилія въ душѣ отвѣчаетъ на мою любовь такъ, какъ я хочу.
Вы, однако, довольствуетесь малымъ!
Большимъ, чѣмъ вы думаете.
Но я, не тщеславясь, могу полагать, что пользуюсь ея благосклонностью.
А я знаю, что занимаю въ ея сердцѣ довольно хорошее мѣсто.
Не обольщайтесь, повѣрьте мнѣ.
Повѣрьте мнѣ, не ослѣпляйтесь излишнею увѣренностью.
Еслибы я рѣшился показать вамъ вѣрное доказательство того, что ея сердце… Нѣтъ, это совсѣмъ сразитъ васъ.
А я, еслибы я открылъ вамъ секретъ… Но лучше промолчу, а то вы разсердитесь.
Право, вы заставляете меня, противъ моего желанія, унизить ваше высокомѣріе. Читайте.
Нѣжныя слова.
Рука вамъ знакома?
Да, это рука Люциліи.
Ну-съ? Такъ что же ваша увѣренность?
Прощайте, господинъ Эрастъ.
Этотъ милѣйшій господинъ съ ума сошелъ. Что тутъ для него смѣшного?
Право, онъ меня изумляетъ; и между нами будь сказано, тутъ скрывается какая-то дьявольская тайна.
Кажется, сюда идетъ его слуга.
Да, вотъ онъ, вижу. Заставимъ его хитростью разговориться о любви своего господина.
Да, нѣтъ ничего хуже, какъ служить у влюбленнаго по уши молодого человѣка.
Здравствуйте.
Здравствуйте.
Куда это направляется Маскариль? Что онъ дѣлаетъ? возвращается ли, идетъ ли, или остается?
Нѣтъ, я не возвращаюсь, такъ какъ никуда не ходилъ; не иду, такъ какъ меня задерживаютъ; и не остаюсь, такъ какъ хочу сейчасъ же уйти.
Суровость необычайная; потише, Маскариль.
Ахъ, сударь, честь имѣю кланяться.
Торопишься же ты уйти отъ насъ! Неужели я тебя пугаю?
Я считаю васъ слишкомъ благовоспитаннымъ для этого.
Пойми, что у насъ болѣе нѣтъ повода къ ревности, мы становимся друзьями, я оставляю свою страсть и освобождаю мѣсто для вашихъ счастливыхъ плановъ.
Дай-то Богъ!
Гро-Рене знаетъ, что я направился въ другую сторону.
Вѣрно, и я тоже уступаю тебѣ Маринетту.
Оставимъ это; наше соперничество не дойдетъ до такой крайности; но вѣрно ли, что ваша милость разлюбили, или это только шутка?
Я узналъ про успѣхи твоего господина, и было бы глупо съ моей стороны требовать чего нибудь отъ этой красавицы послѣ прямыхъ выраженій ея благосклонности въ нему.
Ну, вы меня радуете этимъ извѣстіемъ, — не потому только, что я побаивался васъ при нашихъ планахъ, но потому, что вы поступаете благоразумно, извлекая изъ игры вашу ставку. Да, вы хорошо сдѣлали, что бросили мѣсто, гдѣ васъ ласкали только для вида. Зная ходъ дѣла, я тысячу разъ жалѣлъ, что въ васъ возбуждали невѣрную надежду. Обманывая хорошаго человѣка* его оскорбляютъ. Однако, откуда же, чортъ возьми, вы провѣдали про этотъ обманъ? Вѣдь свидѣтелями ихъ взаимныхъ обѣтовъ были только ночь, да я, да они двое, и мы до послѣдняго времени были увѣрены, что союзъ, удовлетворившій страсти нашихъ влюбленныхъ, остается глубокой тайной.
Какъ! что ты сказалъ?
Я говорю, сударь, что меня поражаетъ, кто бы могъ вамъ сказать, что подъ этой обманчивой внѣшностью, которая обманываетъ всѣхъ, и васъ въ томъ числѣ, ихъ любовь безпрепятственно заключила узы тайнаго брака.
Ты лжешь!
Я бы этого хотѣлъ, сударь.
Ты мерзавецъ!
Согласенъ.
И за свою дерзость заслуживаешь здѣсь на мѣстѣ сто палочныхъ ударовъ.
Вы можете все сдѣлать.
Ахъ, Гро-Рене!
Сударь?
Я отрицаю то, чего слишкомъ боюсь. (Маскарилю). Ты хочешь бѣжать?
И не думаю.
Какъ! Люцилія — жена…?
Нѣтъ, сударь, я пошутилъ.
А! ты шутишь, мерзавецъ!
Нѣтъ, я не шучу.
Такъ это правда?
Нѣтъ, я этого не говорю.
Что-же ты говоришь?
Ахъ! Я ничего не говорю изъ боязни сказать что-нибудь не такъ.
Говори, правда это, или ложь?
Это какъ вамъ будетъ угодно: я ни въ чемъ вамъ не противорѣчу.
Заговоришь ли ты? Вотъ что, безъ всякаго торга, развяжетъ тебѣ языкъ.
Этоть языкъ наболтаетъ еще какихъ-нибудь глупостей. О, сжальтесь, или, если ужъ вамъ такъ хочется, дайте хнѣ поскорѣе нѣсколько палочныхъ ударовъ и позвольте убраться по добру по здорову.
Ты умрешь, если не скажешь мнѣ сейчасъ же чистѣйшую правду.
Ахъ, я скажу; но, можетъ быть, сударь, вы разсердитесь?
Говори; но обдумай то, что хочешь сдѣлать. Если ты скажешь хоть одно лживое слово — ничто не защититъ тебя отъ моего справедливаго гнѣва.
Согласенъ, обломайте мнѣ руки и ноги, хуже того, убейте меня, если во всемъ томъ, что я сейчасъ сказалъ — хотя одно слово ложь.
Такъ бракъ этотъ — истина?
Тутъ, какъ я вижу, языкъ мой сказалъ лишнее; но дѣло такъ, какъ вы говорите: послѣ пяти ночныхъ посѣщеній, между тѣмъ какъ вы служили для того, чтобы лучше скрывать эту игру, они третьяго дня соединились брачными узами; съ тѣхъ поръ Люцилія еще менѣе выказываетъ свою бурную любовь къ моему господину, и положительно желаетъ, чтобы все, что онъ увидитъ и всѣ выраженія благосклонности ея къ вамъ, онъ считалъ дѣломъ высокаго благоразумія для сохраненія ихъ тайны. Если же вы все еще сомнѣваетесь въ правдѣ моихъ словъ, то пусть какъ-нибудь ночью Гро-Рене пойдетъ со мной, и я, стоя на часахъ, покажу ему, что ночью мы имѣемъ къ ней свободный доступъ.
Прочь съ глазъ моихъ, мерзавецъ!
Съ величайшей охотой. Мнѣ этого только и нужно.
Ну, что?
Что сударь? Если онъ сказалъ правду, такъ мы оба въ накладѣ.
Увы! онъ слишкомъ правъ, негодный мучитель! Его слова слишкомъ правдоподобны, и выходка Валера при видѣ ея письма вполнѣ согласуется съ ними. Все это хитрость, служащая любви, которою неблагодарная его награждаетъ.
Я пришла сказать вамъ, что сегодня вечеромъ моя госпожа разрѣшаетъ вамъ видѣть ее въ саду.
Ты еще смѣешь говорить со мной? двоедушная обманщица! Уйди съ глазъ моихъ и скажи своей госпожѣ, чтобы она оставила меня въ покоѣ со своими письмами. Я вотъ что съ ними дѣлаю, гадина! (разрываетъ письмо и уходитъ).
Скажи, пожалуйста, Гро-Рене, какая это муха его укусила?
Ты еще смѣешь говорить со мной? Скверная женщина, лживая крокодилица, чье невѣрное сердце хуже сатрапа и даже лестригона! Ступай! передай отвѣтъ твоей госпожѣ и скажи ей коротко и ясно, что, не смотря на ея хитрость, ей больше не одурачить ни моего господина, ни меня, и что пусть она убирается къ чорту вмѣстѣ съ тобой.
Не сонъ ли это, бѣдная Маринетта? Какой демонъ обуялъ ихъ сердца? Такъ принимать наши преданныя заботы! О, какъ это поразитъ нашихъ!
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
[править]Я, славу Богу, не болтливая дѣвушка.
Но удобно ли намъ вести здѣсь такой разговоръ? Какъ бы кто-нибудь не засталъ насъ врасплохъ, или не подслушалъ насъ откуда-нибудь.
Дома мы въ гораздо меньшей безопасности; здѣсь всѣ стороны открыты, и мы можемъ говорить смѣло.
Ахъ, какъ мнѣ трудно прервать молчаніе!
О, такъ это, значитъ, важный секретъ?
Такой важный, что даже вамъ открываю его неохотно, и еслибъ я могла долѣе хранить его, вы такъ и не узнали бы его.
Вы меня обижаете. Затрудняться открыть тайну мнѣ, которая умѣла такъ сохранить все, что касается вашихъ интересовъ!.. Мнѣ, вскормленной вмѣстѣ съ вами и умалчивающей о вещахъ, для васъ столь важныхъ! Мнѣ, знающей…
Да, вы знаете тайную причину, скрывающую отъ всѣхъ мой полъ и мое происхожденіе; вы знаете, что я выросла и остаюсь въ этомъ домѣ для того, чтобы удержать наслѣдство, отходившее отъ него со смертью молодого Асканія, котораго я возрождаю своимъ переодѣваньемъ. Потому-то я и рѣшаюсь открыть вамъ мое сердце съ большею увѣренностью. Но прежде чѣмъ мы перейдемъ къ нашему разговору, разъясните мнѣ, Фрозина, постоянно возникающее во мнѣ сомнѣніе. Можетъ ли быть, чтобы Альберъ ничего не зналъ о тайнѣ, скрывшей мой полъ и сдѣлавшей его моимъ отцомъ?
По правдѣ сказать, это обстоятельство и меня затрудняетъ; суть этой интриги для меня также непонятна, и моя мать не могла лучше разъяснить мнѣ этого дѣла. Когда умеръ этотъ любимый сынъ, судьбу котораго еще до рожденія съ особенной заботливостью обезпечилъ щедрымъ завѣщаніемъ богатый дядя, мать скрыла эту смерть отъ своего супруга, бывшаго тогда въ отлучкѣ, боясь его отчаянія при видѣ того, какъ все наслѣдство, изъ котораго домъ его могъ извлечь большія выгоды, перейдетъ въ другія руки; для этого ребенокъ былъ подмѣненъ, васъ взяли отъ моей матери, которая была вашею кормилицей; ваша мать сама участвовала въ подмѣнѣ этого мальчика, бывшаго на ея попеченіи; и при помощи подарковъ тайна была куплена. Отъ насъ Альберъ не узналъ объ этомъ; а жена его, двѣнадцать лѣтъ хранившая эту тайну, умерла скоропостижно, не успѣвъ ничего открыть. Однако, я знаю, что онъ поддерживаетъ сношенія съ вашей матерью; онъ даже тайно помогалъ ей; и это, можетъ быть, не даромъ. Съ другой стороны, онъ хочетъ васъ женить, и увѣряетъ, что все это сплетня. Можетъ быть, онъ знаетъ о подмѣнѣ, но не знаетъ о переодѣваніи. Но это отступленіе незамѣтно поведетъ насъ слишкомъ далеко; вернемся къ вашей тайнѣ, которую я жажду узнать.
Такъ знайте, что Амура обмануть нельзя, что мой полъ не могъ укрыться отъ его глазъ, и что его тонкія стрѣлы съумѣли найти подъ носимой мною одеждой слабое сердце дѣвушки. Словомъ, я люблю.
Вы любите!
Подождите, Фрозина; не удивляйтесь черезъмѣру; еще не время; мое вздыхающее сердце поразитъ васъ другимъ сообщеніемъ.
Какимъ?
Я люблю Валера.
Какъ! Вы любите того, семью котораго вашъ обманъ лишаетъ крупнаго наслѣдства, того, который немедленно воротилъ бы его себѣ, если бы имѣлъ малѣйшее подозрѣніе насчетъ вашего пола! Это еще болѣе удивительно.
А все-таки, я поражу васъ еще болѣе. Я — его жена.
О, боги! его жена!
Да, его жена.
Ну, ужъ это свыше всякой мѣры и я совсѣмъ теряю голову.
Это еще не все.
Еще не все?
Да, я его жена безъ его собственнаго вѣдома, и онъ не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о томъ, кто я такая.
О, продолжайте; эти послѣдовательные удары сбили меня съ толку до такой степени, что я совсѣмъ перестаю разсуждать. Я ничего не могу понять въ этихъ загадкахъ.
Я объясню вамъ, если хотите. Валеръ, бывшій плѣнникомъ въ оковахъ моей сестры, казался мнѣ влюбленнымъ, стоющимъ того, чтобы его выслушивали. При видѣ его отвергнутой любви, въ моей душѣ пробуждалось нѣкоторое сочувствіе къ нему. Я хотѣла, чтобы Люциліи нравились его бесѣды; я порицала ея суровость, и порицала такъ хорошо, что сама, противъ воли, была охвачена недоступными ей чувствами. Говоря ей, онъ убѣждалъ меня, теряемые имъ вздохи покоряли меня, и обѣты, отвергнутые ею, побѣдоносно овладѣли моей душой. Такъ мое сердце, увы, слишкомъ слабое, Фрозина, отдалось чувствамъ, посвященнымъ не ему; оно было поражено стрѣлой, отскочившей отъ другого сердца, и заплатило за него съ лихвой. Наконецъ, моя дорогая, я захотѣла открыть ему мою любовь, но подъ именемъ другой. Разъ, ночью, этотъ очаровательный влюбленный встрѣтилъ въ моемъ лицѣ, какъ онъ думалъ, благосклонную къ его обѣтамъ Люцилію, и я такъ ловко умѣла повести разговоръ, что онъ не узналъ ничего объ обманѣ. Подъ этимъ обманчивымъ покрываломъ, ласкавшимъ его мечты, я сказала ему, что онъ ранилъ мою душу, но что я, видя какъ относится къ нему отецъ, должна была прибѣгнуть къ обману, чтобы принадлежать ему; что, такимъ образомъ, наша любовь останется тайною, которую будетъ знать одна только ночь, что днемъ, чтобы не испортить дѣла, мы должны избѣгать всякихъ разговоровъ съ глазу на глазъ, что онъ тогда найдетъ меня столь равнодушной, какъ будто между нами не существуетъ ни малѣйшей привязанности, и чтобы онъ съ своей стороны такъ же, какъ и я, никогда не говорилъ мнѣ ничего ни знаками, ни словами, ни на письмѣ. Наконецъ, опуская подробности, съ которыми я провела нить этого обмана, я довела смѣлый замыселъ до конца, и вотъ, онъ сталъ моимъ супругомъ, какъ я тебѣ говорила.
Однако, вашъ умъ одаренъ большими талантами! Можно ли подозрѣвать ихъ въ васъ при этомъ холодномъ лицѣ? А все-таки вы слишкомъ поторопились; положимъ, дѣло вамъ сначала удалось; но, говоря объ исходѣ, развѣ вы не видите, что оно надолго не можетъ остаться неузнаннымъ?
Когда любовь сильна, ее ничто не удержитъ; она стремится только выполнить свои намѣренія; и разъ достигнувъ цѣли, она считаетъ все остальное пустяками. Но сегодня я открываюсь наконецъ вамъ, чтобы вы посовѣтовали… Но вотъ и мой супругъ.
Если вы вели какой нибудь разговоръ вдвоемъ и я вамъ помѣшалъ своимъ присутствіемъ, то я удалюсь.
Нѣтъ, нѣтъ, вы именно хорошо сдѣлали, что прервали нашъ разговоръ.
Я?
Именно вы.
Какимъ образомъ?
Я говорилъ, что будь я дѣвушка, Валеръ очень бы мнѣ понравился, и что я не замедлилъ бы составить его счастіе, еслибы былъ предметомъ его сердечныхъ обѣтовъ.
Эти увѣренія стоятъ не особенно дорого, когда ихъ выполненію препятствуетъ подобное «если»; но вы были бы поражены, еслибы какой нибудь случай превратилъ пріятный комплиментъ въ дѣйствительность.
Нимало; я говорю вамъ, что цари я въ вашей душѣ, я отъ всей души согласился бы увѣнчать вашу любовь.
А еслибы ваша помощь могла содѣйствовать моему счастью у избранной мною особы?
Я бы очень дурно отвѣтилъ на ваши ожиданья.
Это не особенно любезное признаніе.
А вы хотите, Валеръ, чтобы я, какъ нѣжно любящая васъ дѣвушка, связалась обѣщаніемъ служить вашей любви къ другой? Для меня такое тягостное усиліе невозможно.
Но разъ этого нѣтъ?
То, что я вамъ сказалъ, я говорилъ вамъ какъ дѣвушка, и вы такъ и должны это принимать.
Итакъ, Асканій, я не могу разсчитывать на ваше расположеніе иначе, какъ еслибы небо сотворило съ вами великое чудо; словомъ, если вы не дѣвушка, то прощай нѣжность и во мнѣ не остается для васъ ничего интереснаго.
Я впечатлителенъ гораздо болѣе того, чѣмъ можно думать, и когда дѣло идетъ о любви, меня оскорбляетъ малѣйшее сомнѣніе. Я люблю искренность, и отказываюсь служить вамъ, Валеръ, если вы мнѣ не обѣщаете положительно, что будете питать ко мнѣ то же самое чувство, что ваша дружба ко мнѣ будетъ также горяча, и что, еслибы я былъ дѣвушкой, болѣе сильное чувство не оскорбило бы того, которымъ бы я жилъ для васъ.
Я никогда не видалъ такой ревнивой щепетильности; но, какъ мнѣ это ни ново, высказанное вами побуждаетъ меня согласиться на все, чего вы требуете.
Это правда?
Да, правда.
Если это правда, тогда обѣщаю вамъ, что ваши интересы будутъ моими.
Я скоро открою вамъ важную тайну, гдѣ мнѣ понадобится исполненіе этихъ словъ.
Я вамъ тоже открою секретъ, послѣ котораго ваше сердце можетъ открыться мнѣ.
О! какимъ же образомъ это можетъ быть?
Я люблю и принужденъ скрывать свою любовь, а вы можете такъ повліять на предметъ моей любви, что сдѣлаете меня счастливой.
Асканій, объяснитесь, и будьте заранѣе увѣрены въ успѣхѣ, если только это въ моей власти.
Вы обѣщаете этимъ болѣе, чѣмъ ожидаете.
Нѣтъ, нѣтъ; на кого я долженъ дѣйствовать?
Еще не время; но это лицо вамъ близкое.
Ваши слова меня удивляютъ; если это моя сестра…
Еще не время объясняться, говорю вамъ.
Почему же?
А вотъ почему: вы узнаете мой секретъ тогда, когда я узнаю вашъ.
Мнѣ нужно для этого согласіе другого лица.
Такъ получите его; тогда мы объяснимъ другъ другу наши желанія и увидимъ, кто изъ насъ двоихъ сдержитъ слово.
Прощайте, я доволенъ.
И я доволенъ, Валеръ. (Валеръ уходитъ).
Онъ думаетъ найти въ васъ поддержку брата.
Рѣшено; этимъ я могу отомстить за себя, и если мой поступокъ огорчитъ его, то сердце мое будетъ удовлетворено. (Асканію) Братъ мой, вы видите во мнѣ перемѣну. Я хочу полюбить Валера, на котораго прежде смотрѣла свысока, а теперь мои желанія обращаются въ его сторону.
Сестра, что вы говорите? Какая перемѣнчивость! Это очень странно.
Я имѣю больше основанія поражаться вашей перемѣнчивостью. Когда-то Валеръ былъ предметомъ вашихъ заботъ, изъ-за него вы упрекали меня въ прихотливости, слѣпой жестокости, злобѣ и несправедливости; и вотъ, когда я хочу полюбить его, мое намѣреніе вамъ не нравится, и вы начинаете ратовать противъ него!
Я отступаюсь отъ него, сестра, для вашей пользы: я знаю, что теперь онъ находится во власти другой, и для васъ будетъ позорно, если вы его позовете, а онъ не возвратится.
Если дѣло только въ этомъ, то я позабочусь о моей чести; я знаю, что мнѣ думать о его сердцѣ; оно ясно высказывается передъ моими глазами; поэтому откройте ему мое чувство безъ опасеній; а если вы откажетесь исполнить мою просьбу, я сама скажу ему, что его страсть трогаетъ меня. Что это, братъ, васъ такъ смущаютъ мои слова?
Ахъ, если только я что нибудь значу для васъ, сестра моя, если на васъ дѣйствуютъ просьбы брата, оставьте это намѣреніе и не отнимайте Валера у любящей его молодой дѣвушки, счастье которой мнѣ дорого и которая, повѣрьте моимъ словамъ, имѣетъ право на ваше сочувствіе. Несчастная страдалица пламенно любитъ, мнѣ одному она призналась въ своей любви, и я знаю, что нѣжность ея сердца должна смирить гордость самыхъ суровыхъ чувствъ. Да, вы сжалитесь надъ ея сердцемъ, зная, какимъ ударомъ вы грозите ея чувству, я хорошо чувствую ея горе, и увѣренъ, сестра моя, что оно убьетъ ее, если вы отнимете ея дорогого возлюбленнаго. Эрастъ — партія, которой вы должны быть довольны, и взаимная любовь…
Довольно, братъ. Я совсѣмъ не знаю той, за кого вы хлопочете; но прошу васъ, ради Бога, оставить этотъ разговоръ и дать мнѣ нѣкоторое время подумать одной.
Идите, жестокая сестра, вы приведете меня въ отчаяніе, если исполните ваше намѣреніе.
Ваше рѣшеніе очень скоро, сударыня.
Оскорбленное сердце не разсчитываетъ; оно рвется отомстить, и прямо хватается за все, что можетъ, по его мнѣнію, послужить отплатой. Злодѣй! Такая крайняя дерзость!
Я все еще не могу успокоиться; сколько я ни думаю, не понимаю этого событія и теряю голову. Вѣдь никогда сердце не открывалось болѣе прекраснымъ образомъ при полученіи доброй вѣсти; все его сердце было преображено вашимъ привѣтливымъ письмомъ, и меня онъ назвалъ, ни больше, ни меньше, какъ божествомъ; а потомъ, когда я пришла къ нему во второй разъ, онъ обошелся со мною такъ оскорбительно, какъ это еще не случалось дѣвушкѣ; не знаю, что могло случиться въ эти краткія мгновенія, чтобы произвести столь большія перемѣны?
Ничего не могло случиться такого, что бы заставило его сомнѣваться, и поэтому ничто не должно защищать его отъ моего гнѣва. Какъ, ты хочешь искать тайныхъ побудительныхъ причинъ его недостойнаго поступка гдѣ-нибудь кромѣ его низости? Можетъ ли быть малѣйшее извиненіе его выходкѣ послѣ этого несчастнаго письма, въ которомъ я теперь раскаиваюсь?
Дѣйствительно; я понимаю, что вы правы, и что эта ссора есть чистая измѣна. Мы попадаемся, сударыня; мы открываемъ уши этимъ висѣльникамъ, которые напѣваютъ намъ чудеса и завлекаютъ насъ своимъ притворствомъ; наша суровость таетъ отъ ихъ ласковыхъ словъ, и мы, слабыя, отдаемся ихъ желаніямъ. Тьфу, довольно глупостей и чума побери мужчинъ!
Какъ, чтобы онъ вообразилъ о себѣ и сталъ смѣяться на нашъ счетъ! Ему не придется долго торжествовать; я ему покажу, что въ благородной душѣ отвергнутая любовь скоро замѣняется презрѣніемъ.
По крайней мѣрѣ, въ подобномъ случаѣ большое счастіе знать, что за тобою нѣтъ ничего, что отдавало бы тебя въ ихъ руки. У Маринетты было хорошее чутье, что бы тамъ ни говорили, когда разъ вечеромъ хотѣли пошутить и она ничего не позволила. Другая, въ надеждѣ на matrimonion, раскрыла бы уши искушенію; а я — nescio vos.
Какія глупости ты говоришь и какъ плохо ты выбираешь время для подобныхъ остротъ! Я задѣта за живое и если когда нибудь счастливый случай, на который я впрочемъ не надѣюсь (такъ какъ небу слишкомъ пріятно огорчать меня, чтобы оно доставило мнѣ возможность отомстить), — если когда нибудь, говорю я, благопріятная судьба приведетъ его снова ко мнѣ, чтобы отдать мнѣ свою жизнь, — если когда-нибудь у моихъ ногъ онъ будетъ проклинать свой сегодняшній поступокъ, тогда я рѣшительно запрещаю тебѣ ходатайствовать за него. Напротивъ, ты должна стараться обратить мое вниманіе на важность его проступка и если даже онъ искуситъ мое сердце и оно рѣшится на какой-нибудь недостойный поступокъ, пусть твоя любовь ко мнѣ будетъ тогда строга и поддержитъ мой гнѣвъ во всей его полнотѣ.
Ужъ не безпокойтесь и предоставьте мнѣ это дѣло; я сердита никакъ не меньше вашего, и лучше всю жизнь останусь дѣвушкой, чѣмъ приму моего толстяка злодѣя, когда онъ придетъ.
Люцилія, позовите ко мнѣ учителя; я хочу поговорить съ нимъ и спросить у него, не знаетъ ли онъ, какъ воспитатель Асканія, отчего тотъ съ недавняго времени сталъ такъ скученъ.
Въ какую бездну заботъ и затрудненій вовлекаетъ насъ неправый поступокъ! Давно уже сердце мое испытываетъ пытку изъ-за этого ребенка, подмѣненнаго, благодаря моей чрезмѣрной жадности. И когда я вижу муки, которыя самъ причинилъ себѣ, я начинаю желать, чтобы мнѣ никогда не приходила мысль объ этомъ наслѣдствѣ. То я боюсь, что обманъ откроется и моя опозоренная семья очутится въ нищетѣ; то я боюсь, что съ этимъ сыномъ, котораго я долженъ сохранить, случится что-нибудь. Если мнѣ случается уѣхать куда-нибудь по дѣлу, я такъ и боюсь при возвращеніи печальной вѣсти: какъ! вы не знаете? васъ не извѣстили? У вашего сына лихорадка, или онъ сломалъ руку, или ногу. Словомъ, постоянно, чѣмъ бы я ни былъ занятъ, всевозможныя тревоги терзаютъ мою голову. Ахъ!..
Mandatum tuum euro diligenter.
Магистръ, я хотѣлъ…
Магистръ производится отъ magis ter; это значитъ: въ три раза больше.
Чтобъ мнѣ умереть, если я это зналъ. Но ладно, въ добрый часъ. И такъ, магистръ…
Продолжайте.
Я и хочу продолжать; но вы то не продолжайте прерывать меня. Еще разъ, и вотъ уже въ третій разъ, магистръ, мой сынъ огорчаетъ меня; вы знаете, что я его люблю и всегда его старательно воспитывалъ.
Это правда: Filio non potest praeferri nisi filius.
Мнѣ кажется, магистръ, что этотъ жаргонъ не очень нуженъ при нашемъ разговорѣ; я вѣрю, что вы большой латинистъ и очень учены; я полагаюсь на тѣхъ, которые меня въ этомъ увѣряли; но не развертывайте всей вашей учености въ разговорѣ, который я хочу вести съ вами, не изображайте изъ себя педагога, вплетающаго разныя словечки, точно проповѣдникъ на каѳедрѣ. Отецъ мой, а у него была хорошая голова, не училъ меня ничему, кромѣ молитвъ, и вотъ уже пятьдесятъ лѣтъ я ежедневно повторяю ихъ, понимая въ нихъ ровно столько же, сколько въ чистѣйшемъ нѣмецкомъ языкѣ. Оставьте же въ покоѣ вашу возвышенную науку и примѣнитесь къ моему слабому языку.
Хорошо.
Бракъ, кажется, пугаетъ моего сына, и съ какой стороны я ни испытываю его сердце, онъ остается холоденъ къ этимъ узамъ и отказывается.
Можетъ быть, онъ того же мнѣнія, какъ братъ Марка Туллія, о которомъ этотъ послѣдній ведетъ рѣчь съ Аттикомъ; и, какъ говорятъ греки, athanaton…
Прошу васъ, ради Бога, неизмѣнный магистръ, оставьте грековъ, албанцевъ, словаковъ и всѣ другіе народы, о которыхъ вы хотите говорить; мой сынъ ничего общаго съ ними не имѣетъ.
Ну такъ, вашъ сынъ?
Не знаю, не чувствуетъ ли онъ въ душѣ какой-нибудь тайной страсти: его что-то волнуетъ, если я не ошибаюсь, и вчера я его видѣлъ, оставшись самъ незамѣченнымъ, въ уголкѣ лѣса, куда никто не ходитъ.
Въ скрытомъ мѣстѣ лѣса, хотите вы сказать, отдаленное мѣсто latine, seceseus; Виргилій сказалъ: est in secessu locus…
Какъ же онъ могъ это сказать, Виргилій, что ли, когда я убѣжденъ, что въ этомъ укромномъ мѣстѣ, кромѣ насъ двоихъ, никогда не бывало ни души?
Я назвалъ тутъ Виргилія, какъ славнаго автора болѣе изысканнаго выраженія, чѣмъ то, которое вы употребили, а не какъ очевидца видѣннаго вами вчера.
А я вамъ говорю, что мнѣ не нужно ни болѣе изысканнаго выраженія, ни автора, ни очевидца, и что тутъ достаточно одного моего очевидства.
Все-таки слѣдуетъ Выбирать слова, введенныя въ употребленіе лучшими авторами. Tu vivendo, bonos, какъ говорится, scribendo, sequare peritos.
Человѣкъ или чортъ, будешь ли ты меня слушать, безъ спора?
Квинтиліанъ рекомендуетъ это правило.
Чортъ побери болтуна!
И высказываетъ при этомъ ученую мысль, которую вы, конечно, съ удовольствіемъ узнаете.
Чортъ же тебя возьми, собака! О, какъ меня тянетъ прописать на этой физіономіи одно правило.
Изъ-за чего же вы разгорячились, сударь? Чего вы хотите отъ меня?
Я вамъ двадцать разъ повторилъ, что хочу, чтобы меня слушали, когда я говорю.
О, конечно; если дѣло только въ этомъ, то вы будете удовлетворены; я умолкаю.
И умно дѣлаете.
Я готовъ васъ слушать.
Тѣмъ лучше.
Чтобы мнѣ умереть, если я скажу еще слово.
Помилуй васъ Богъ!
Вамъ больше не придется упрекать меня въ болтливости.
Аминь!
Говорите, когда хотите.
Извольте.
И не бойтесь перерыва съ моей стороны.
Довольно.
Я исполнительнѣе всякаго другого.
Съ настоящей минуты я нѣмъ.
Вѣрю.
Отлично.
Говорите смѣло, я васъ слушаю. Вы не пожалуетесь на то, что я мало молчу, теперь я не раскрою рта.
Мерзавецъ!
Но, пожалуйста, кончайте скорѣе: я ужъ давно слушаю; вполнѣ разумно и мнѣ поговорить въ свой чередъ.
Негодный кровопійца…
Ахъ, Боже мой! Не потребуете же вы, чтобы я вѣчно васъ слушалъ? Подѣлимся, по крайней мѣрѣ, или я уйду.
Терпѣніе мое…
Какъ, вы хотите продолжать? Вы еще не кончили? Per jovem! я опьянѣлъ!
Я не сказалъ…
Еще! Боже! Что за рѣчь! Неужели ничто не можетъ остановить ея теченія?
Я внѣ себя!
Опять? О, удивительная пытка! Позвольте же мнѣ поговорить немного, заклинаю васъ. Глупца, который не говоритъ ни слова, не отличишь отъ мудреца, который молчитъ.
Ты замолчишь, чортъ возьми!
Какъ вѣрно сжатое выраженіе философа: «говори, чтобы тебя познали». Для меня лучше лишиться образа человѣческаго и смѣнить мое бытіе на бытіе животнаго, чѣмъ лишться возможности говорить. Вотъ теперь я на восемь дней съ головной болью. О, какъ мнѣ ненавистны безконечные говоруны! Но что же! Если ученыхъ больше не слушаютъ, если хотятъ, чтобы у нихъ всегда былъ закрытъ ротъ, тогда надо повернуть вверхъ дномъ весь порядокъ вещей: пусть куры растерзываютъ лисицъ, пусть малыя дѣти указываютъ старикамъ, пусть ягнята бросаются преслѣдовать волковъ, пусть глупецъ создаетъ законы, пусть женщины сражаются, пусть обвиняемые судятъ судей, а школьники сѣкутъ учителей; пусть здоровому даетъ лекарство больной, пусть боязливый заяцъ…
Альберъ
Сжальтесь! Помогите!
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.
[править]Небо иногда покровительствуетъ смѣлому замыслу, и изъ бѣды удается кое-какъ выкарабкаться. Я по неблагоразумію выболталъ лишнее и не нашелъ лучшаго средства поправить дѣло, какъ идти тѣмъ же путемъ далѣе и разсказать прямо старому барину всю продѣлку. Меня тревожитъ сорви-голова, сынъ его: если, чортъ возьми, ему передадутъ, что я сказалъ, такъ берегись, моя шкура! А можетъ быть, старики столкуются между собою, и дѣло уладится прежде, чѣмъ онъ успѣетъ распалиться гнѣвомъ. Вотъ это-то я и попробую, и, не теряя времени, пойду въ другому старику отъ имени нашего. (Стучится въ двери Альбера).
Кто стучитъ?
Другъ.
О! что могло привести тебя, Маскариль?
Я пришелъ сказать вамъ: здравствуйте, сударь!
Ты, право, слишкомъ стараешься, отъ всего сердца — здравствуй (уходить).
Вотъ такъ скорый отвѣтъ, каковъ грубіянъ! (стучится)
Опять?
Вы не выслушали меня, сударь.
Развѣ ты не сказалъ мнѣ здравствуйте?
Да.
Ну такъ и я говорю тебѣ здравствуй. (Уходитъ. Маскариль его останавливаетъ).
Да; но я пришелъ еще передать вамъ поклонъ отъ имени господина Полидора.
А! это другое дѣло. Хозяинъ поручилъ тебѣ передать мнѣ поклонъ?
Да.
Крайне обязанъ; передай, что и я желаю ему радостей безъ конца. (Уходитъ).
Этотъ человѣкъ врагъ всякихъ церемоній. (Стучится). Я, сударь, еще не кончилъ его привѣтствія; онъ настоятельно хотѣлъ просить васъ объ одной вещи.
Ну, такъ я къ его услугамъ, когда ему будетъ угодно.
Подождите и дайте мнѣ кончить все въ двухъ словахъ. Онъ просить васъ удѣлить ему минуточку для переговоровъ объ одномъ дѣлѣ и придетъ сюда.
А по какому это дѣлу ему необходимо говорить со мной?
Это большой секретъ, только что имъ открытый и весьма важный для васъ обоихъ. Вотъ и все мое порученіе.
О праведное небо, я дрожу. Вѣдь общихъ дѣлъ у насъ мало. Какая-то буря опрокидываетъ мои намѣренія, и этотъ секретъ навѣрное тогъ самый, котораго я боюсь. Корыстолюбіе заставило меня сдѣлать нечестный поступокъ, и вотъ теперь на моей жизни останется вѣчное пятно. Мой обманъ открыть. О, какъ трудно надолго скрыть истину! Гораздо лучше было бы для меня, для моей чести, слѣдовать движеніямъ законнаго страха, который болѣе двадцати разъ побуждалъ меня отдать Полидору должное, предупредить огласку, которой меня подвергаетъ этотъ ударъ, и устроить все дѣло безъ шума. Но, увы! это свершилось; теперь уже поздно; и деньги, обманомъ вошедшія въ мой домъ, будутъ отняты у него, и увлекутъ съ собою большую настъ и моего состоянія.
Жениться, и такъ, что этого никто не знаетъ! Дай-то Богъ, чтобы это дѣло кончилось благополучно! Не знаю, чего ждать; я сильно опасаюсь и большого богатства отца, и его справедливаго гнѣва. Но я вижу его одного.
Боже, Полидоръ здѣсь.
Боюсь приступиться къ нему.
Страхъ удерживаете меня.
Съ чего начать разговоръ?
Что мнѣ сказать ему?
Онъ очень возбужденъ.
Онъ мѣняется въ лицѣ.
Я вижу, господинъ Альберъ, по вашимъ смущеннымъ глазамъ, что вы уже знаете, что привело меня сюда.
Увы! да.
Это извѣстіе, естественно, поразило васъ, мнѣ самому не вѣрилось, когда я узналъ.
Я долженъ краснѣть отъ стыда и смущенія.
Я осуждаю такой поступокъ и вовсе не думаю оправдывать виновнаго.
Богъ милосердъ и къ несчастному грѣшнику.
Вы это должны принять во вниманіе.
Надо быть христіаниномъ.
Это вѣрно.
Пощадите, во имя Бога, пощадите, господинъ Полидоръ!
О, не вы, а я у васъ прошу пощады.
Я бросаюсь на колѣни, чтобы получить ее.
Скорѣе я долженъ быть на колѣняхъ передъ вами.
Сжальтесь хотя нѣсколько надъ моимъ несчастнымъ положеніемъ.
Тутъ мнѣ приходится быть просителемъ.
Вы мнѣ терзаете сердце своей добротой.
Вы меня смущаете своимъ смиреніемъ.
Еще разъ: простите!
Увы! простите вы меня!
Я крайне скорблю объ этомъ поступкѣ!
И я, я тоже глубоко потрясенъ.
Я смѣю просить васъ избѣжать огласки.
Увы! господинъ Альберъ, я только этого и хочу.
Сохранимъ мою честь.
О! да! я такъ и разсчитываю.
Что же касается денегъ, то вы сами рѣшите это дѣло.
Изъ вашихъ денегъ мнѣ достаточно того, сколько вы сами назначите. Всѣ разсчеты я предоставляю на ваше усмотрѣніе; и буду вполнѣ доволенъ, если вы будете довольны.
Что за божественный человѣкъ! Какая крайняя мягкость!
Вы то сами какъ мягки послѣ такого несчастія!
Дай вамъ Богъ успѣха во всѣхъ вашихъ дѣлахъ!
Да хранитъ васъ Господь!
Обнимемся же по братски.
Отъ всей души согласенъ и очень радъ, что все кончилось счастливымъ соглашеніемъ.
Я благодарю небо.
Не стану скрывать, что я таки побаивался вашего гнѣва. Роковая ошибка Люциліи съ моимъ сыномъ при вашемъ богатствѣ и множествѣ друзей…
Э! о какой это роковой ошибкѣ Люциліи вы говорите?
Нѣтъ, не будемъ возобновлять безполезнаго разговора. Я согласенъ, что сынъ мой тутъ сильно виноватъ; чтобы утѣшить васъ, я даже соглашусь, что онъ одинъ всему виной; что ваша дочь такъ высокодобродѣтельна, что никогда не сдѣлала бы этого шага противъ чести безъ подстрекательства злого обольстителя, что злодѣй соблазнилъ ея чистую невинность и такимъ образомъ обманулъ ваши ожиданія. Но теперь это дѣло кончено, и, какъ я и желалъ, духъ миролюбія привелъ насъ въ обоюдному согласію, а потому не будемъ больше толковать объ этомъ и загладимъ обиду торжествомъ счастливой свадьбы.
Боже, какая ошибка! Что узнаю я отъ него? Отъ одного потрясенія я перехожу теперь къ другому, не меньшему; отъ этихъ различныхъ ударовъ я не знаю, что отвѣчать, и боюсь сбиться, если скажу хоть слово.
О чемъ вы думаете, господинъ Альберъ?
Ни о чемъ. Прошу васъ, отложимъ не надолго нашъ разговоръ. Внезапное нездоровье принуждаетъ меня оставить васъ.
Я читаю въ его душѣ, и вижу, что удручаетъ его. Хотя онъ и овладѣлъ собою, но его неудовольствіе не совсѣмъ еще смягчилось. Картина позора снова представилась ему, и онъ бѣжалъ, чтобы скрыть отъ меня волнующее его смущеніе. Я принимаю участіе въ его стыдѣ и его скорбь меня трогаетъ. Ему надо нѣкоторое время, чтобы оправиться: горе, насилу подавляемое, легко усугубляется. Вотъ мой юный сорванецъ, надѣлавшій всю эту кутерьму.
Такъ-то, прекрасный юноша, вы своимъ поведеніемъ постоянно будете смущать дни старика отца; каждый день вы творите новыя чудеса и я вѣчно о нихъ только и слышу.
Что же это я дѣлаю такое преступное каждый день? Чѣмъ, отецъ мой, я заслужилъ такой гнѣвъ?
Странный я, въ самомъ дѣлѣ, человѣкъ, съ отвратительнымъ характеромъ, что обвиняю такого благонравнаго и тихаго ребенка! Помилуйте! Онъ живетъ, какъ святой, и только и дѣлаетъ, что молится дома съ утра до вечера! Ужасная клевета сказать, что онъ измѣняетъ ходъ природы и дѣлаетъ днемъ — ночь! что онъ не думаетъ ни объ отцѣ, ни о семьѣ! что еще недавно онъ соединилъ свою судьбу съ судьбою дочери Альбера тайнымъ союзомъ гименея, не побоявшись переполоха, который могъ выйти изъ этого! Ужасная ложь! Его принимаютъ за другого. Невинный бѣдняжка даже не знаетъ, что я хочу ему сказать. О, собака, посланная мнѣ небомъ въ наказаніе, вѣчно ли ты будешь такъ продолжать? Неужели я хоть разъ до моей смерти не увижу тебя благоразумнымъ? (Уходить).
Откуда можетъ идти этотъ ударъ? Я въ затрудненіи и ни на кого не могу подумать, кромѣ Маскариля. Онъ не такой человѣкъ, чтобы признаться мнѣ въ этомъ. Надобно будетъ прибѣгнуть къ хитрости и сдержать немного мой справедливый гнѣвъ.
Маскариль, я встрѣтилъ здѣсь отца, онъ знаетъ все наше дѣло.
Знаетъ?
Да.
Откуда бы знать ему это, чортъ возьми?
Я не знаю, кого и подозрѣвать; но впрочемъ, въ концѣ концовъ, дѣло увѣнчалось успѣхомъ, такъ что я имѣю причины быть въ восторгѣ. Онъ мнѣ не сказалъ дурного слова; онъ извиняетъ мой проступокъ и оправдываетъ мою любовь, и я хотѣлъ бы знать, кто это съ умѣлъ сдѣлать его такимъ сговорчивымъ. Не могу передать тебѣ, какую радость доставило мнѣ это.
А что бы вы сказали, сударь, еслибъ это я устроилъ вамъ такую счастливую судьбу?
Да, да! тебѣ бы хотѣлось…
Это я, говорю вамъ; я все разсказалъ барину и устроилъ вамъ такой счастливый исходъ.
Да нѣтъ, ты не шутишь?
Чортъ меня возьми, если я шучу и если это не такъ!
И пусть онъ возьметъ меня, если ты сейчасъ-же не получишь достойной награды!
Ахъ, сударь, что это значитъ? Я ошеломленъ.
Такъ вотъ твоя обѣщанная вѣрность? Безъ моего притворства ты бы никогда не признался въ этой штукѣ, которую, какъ я былъ увѣренъ, ты сыгралъ со мной. Негодяй! это твой черезчуръ болтливый языкъ распалилъ противъ меня гнѣвъ отца, который меня губитъ; что тутъ разговаривать, ты долженъ умереть.
Постойте. Душа моя еще не приготовлена къ смерти. Заклинаю васъ, подождите конца этой исторіи. Важныя причины заставили меня раскрыть бракъ, который вамъ самимъ трудно было скрывать это: генеральное сраженіе и вы увидите, что исходъ его осудитъ вашъ неистовый гнѣвъ. На что вы сердитесь, когда моя заботливость вполнѣ удовлетворяетъ ваши мечты и полагаетъ конецъ вашему затруднительному положенію?
А если всѣ эти разговоры одно вранье?
Тогда у васъ всегда будетъ время убитъ меня. Но вѣдь мои планы могутъ-таки удасться. Богъ своимъ поможетъ и вы же потомъ на радостяхъ поблагодарите меня за рѣдкое поведеніе.
Увидимъ. Но Люцилія…
Тсъ! вотъ ея отецъ.
Чѣмъ болѣе я оправляюсь отъ охватившей меня сначала тревоги, тѣмъ болѣе я чувствую себя уязвленнымъ этимъ страннымъ разговоромъ, которому мой страхъ придалъ такой опасный оборотъ: Люцилія твердо стоитъ на томъ, что это сказка, и говорила со мной съ такимъ видомъ, который отнялъ у меня всякія подозрѣнія. (Увидѣвъ Валера). А, сударь, такъ это ваша прославленная дерзость ставитъ на карту мою честь и сочинила эту недостойную сказку?
Говорите болѣе мягкимъ тономъ, господинъ Альберъ, и не гнѣвайтесь такъ на вашего зятя.
Какъ зятя? Мошенникъ, по твоему виду замѣтно, что ты двигалъ пружины этой махинаціи и былъ ея первымъ выдумщикомъ.
Я не вижу здѣсь ничего такого, за что бы вамъ сердиться.
А ты находишь, что это хорошо, такъ порочить мою дочь и устроивать такой скандалъ цѣлому семейству?
Онъ готовъ исполнить всѣ ваши требованія.
Чего же мнѣ требовать, какъ не того, чтобы онъ говорилъ правду? Онъ могъ добиваться Люциліи честнымъ и приличнымъ способомъ, если онъ имѣлъ на нее какія нибудь намѣренія; надобно было приступить съ дозволенной стороны, обратиться къ власти отца, а не прибѣгать къ постыдному обману, который такъ чувствительно уязвляетъ стыдливость.
Какъ! Развѣ Люцилія не связана тайными узами съ моимъ господиномъ?
Нѣтъ, лжецъ, и никогда не будетъ.
Потише; а если правда, что это совершившійся фактъ, то вы согласитесь утвердить этотъ тайный союзъ?
А если вѣрно, что этого нѣтъ, такъ хочешь ты, чтобы я тебѣ переломалъ руки и ноги?
Можно безъ труда доказать вамъ, сударь, что онъ говоритъ правду.
Отлично! вотъ и другой, достойный господинъ подобнаго слуги! О, дерзкіе лжецы!
Клянусь честью, я говорю правду.
Да и съ какой стати намъ обманывать васъ?
Они сговорились между собой, точно воры на ярмаркѣ.
Дайте убѣдиться; не будемъ спорить, приведите сюда Люцидію и пусть она сама скажетъ.
А если она и тутъ будетъ уличать васъ во лжи?
Я стою на своемъ, что она этого не сдѣлаетъ, сударь. Обѣщайте только согласиться на ихъ желанія, и я готовъ подвергнуться самому тяжелому наказанію, если она собственнолично не признается вамъ и въ обѣтѣ, которымъ она связана, и въ чувствуемой ею любви.
Посмотримъ (стучится въ свою дверь).
Смѣлѣе, все устроится къ лучшему.
Эй, Люцилія, на одно слово.
Я боюсь…
Ничего не бойтесь.
Вы только молчите, господинъ Альберъ. Сударыня, все благопріятствуетъ вашему счастью, ваша любовь извѣстна отцу, онъ одобряетъ ее и даетъ вамъ супруга; но для этого нужно, чтобы вы, изгнавъ неосновательный страхъ подтвердили наши слова двумя словами.
Что онъ тутъ болтаетъ, этотъ негодяй?
Прекрасно. Вотъ я ужъ и почтенъ милымъ прозвищемъ.
Скажите пожалуйста, сударь, какая остроумная голова выдумала эту деликатную сказку, которая сегодня выпущена въ свѣтъ?
Прости, дорогая, мой слуга разболталъ, и нашъ бракъ разоблаченъ помимо моего желанія.
Нашъ бракъ?
Все извѣстно, обожаемая Люцилія, и теперь скрывать — напрасная забота.
Какъ? такъ любовь сдѣлала васъ моимъ супругомъ?
Это счастье, которое должно создать мнѣ массу завистниковъ; но я сознаю, что счастьемъ, которымъ увѣнчалась моя любовь, я обязанъ гораздо болѣе вашей душевной добротѣ, чѣмъ силѣ вашей любви. Я знаю, что вы имѣете причины сердиться, что это была тайна, которую вы желали скрыть, и я сдерживалъ свои страстные порывы, чтобы не нарушить вашего положительнаго запрещенія, но…
Ну, да, это я; велика бѣда!
Виданъ ли когда нибудь подобный обманъ? Вы осмѣливаетесь поддерживать его даже въ моемъ присутствіи и думаете завладѣть мной посредствомъ этого прекраснаго маневра? Хорошъ влюбленный, котораго любовь хочетъ ранитъ мою честь, за невозможностью ранить мое сердце, чтобы отецъ мой, смущенный шумомъ глупой сплетни, отдалъ мою руку тому, кто покрылъ меня позоромъ? Еслибы даже все благопріятствовало вашей любви, — и мой отецъ, и судьба, и моя склонность, то и тогда я въ справедливомъ гнѣвѣ стала бы бороться съ своей склонностью, съ судьбой и съ моимъ отцомъ, скорѣе потеряла бы даже жизнь, но не соединилась бы съ тѣмъ, который разсчитывалъ завладѣть мною при помощи такого средства. Идите; еслибы мой полъ и приличія позволяли мнѣ увлечься до какой нибудь гнѣвной выходки, то я показала бы вамъ, какъ обходиться со мною такимъ образомъ.
Конечно, гнѣвъ ея не можетъ быть смягченъ.
Дайте, я поговорю, съ ней. Сударыня, смилуйтесь, къ чему теперь все это притворство? Съ какою цѣлью и по какому злому чувству вы такъ сильно боретесь противъ собственнаго чувства? Это имѣло бы смыслъ, еслибы вашъ отецъ былъ свирѣпымъ человѣкомъ; но онъ поддается доводамъ разсудка и самъ сказалъ мнѣ, что если вы признаетесь, то изъ любви къ вамъ онъ согласится на все. Я понимаю, что вамъ нѣсколько стыдно признаться въ покорившей васъ любви, но, если, благодаря ей, вы и поступили слишкомъ свободно, то хорошее супружество исправитъ все; пусть васъ упрекаютъ въ пожирающей страсти, но зло не такъ велико, какъ убійство человѣка. Извѣстно, что плоть иногда бываетъ слаба и что дѣвушка въ концѣ-концовъ вѣдь не камень и не дерево. Вы, безъ сомнѣнія, не были первой и не будете, я увѣренъ, и послѣдней.
Какъ? Вы выслушиваете эти безстыдныя рѣчи и не отвѣчаете ни слова на эти низости?
Что же мнѣ отвѣчать? Я внѣ себя отъ этого приключенія.
Заклинаю васъ, сударыня, признайтесь во всемъ.
Да въ чемъ же признаться?
Какъ въ чемъ? да въ томъ, что произошло между вами и моимъ господиномъ. Зачѣмъ шутить?!
А что же произошло, чудовищный наглецъ, между твоимъ господиномъ и мной?
Вы должны, я полагаю, знать это нѣсколько подробнѣе меня; и эта ночь была слишкомъ сладка для васъ, чтобы можно было повѣрить, что вы такъ скоро забыли о ней.
Нѣтъ, отецъ мой, это невыносимо, безстыдный слуга! (Даетъ ему пощечину).
Она, кажется, дала мнѣ пощечину.
Убирайся, негодяй, мошенникъ, я могу только похвалить ее за то, что ея рука сдѣлала съ твоей щекой.
И все-таки, чортъ меня побери здѣсь на мѣстѣ, если я сказалъ что нибудь, кромѣ правды.
И все-таки, пусть отрѣжутъ мнѣ ухо, если ты будешь продолжать свою дерзость.
Хотите, чтобы два свидѣтеля подтвердили вамъ мои слова?
Хочешь, чтобы тебя побили палками двое моихъ людей?
Ихъ свидѣтельство придастъ вѣру моему.
Ихъ руки замѣнятъ слабость моихъ.
Говорю вамъ, что Люцилія поступаетъ такъ изъ стыда.
Я тебѣ говорю, что имѣю причины поступать такимъ образомъ.
Знаете вы Ормена, ловкаго толстяка нотаріуса?
Знаешь ты Гримлана, нашего городского палача?
И портнаго Симона, когда то столь извѣстнаго?
И поставленную посрединѣ рыночной площади висѣлицу?
Они вамъ подтвердятъ этотъ бракъ.
Они покончатъ съ тобой.
Они были свидѣтелями.
Они живо отомстятъ тебя за меня.
Они своими глазами видѣли, какъ они обмѣнивались клятвами.
Они своими глазами увидятъ, какъ ты будешь болтаться въ воздухѣ.
И, какъ знакъ, Люцилія была въ черномъ вуалѣ.
И, какъ знакъ, на твоемъ лбу написана ложь.
Упрямый старикъ!
Проклятый обманщикъ! Ступай, благодари мои годы, которые не позволяютъ мнѣ сейчасъ наказать тебя за позоръ, которымъ ты меня покрываешь. Но подожди только, обѣщаю тебѣ!
Такъ вотъ этотъ полный успѣхъ, котораго ты хотѣлъ!
Я съ полуслова понимаю, что вы хотите сказать: все вооружается противъ меня; я вижу, что для меня приготовлены, со всѣхъ сторонъ, палочные удары и висѣлицы. И, чтобы быть спокойнымъ среди всего этого шума, я самъ брошусь со скалы, если, съ раздираемымъ сердцемъ, найду достаточно высокую по моему мнѣнію. Прощайте, сударь.
Нѣтъ, нѣтъ, напрасно ты хочешь бѣжать; если умирать, такъ умирать на моихъ глазахъ.
Я не могу умереть, когда на меня смотрятъ: такимъ образомъ смерть моя замедлится.
Иди за мной, негодяй, иди за мной; моя разгнѣванная любовь покажетъ тебѣ, можно ли этимъ шутить.
О, несчастный Маскариль, на какія муки ты осужденъ сегодня за чужіе грѣхи!
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
[править]Затруднительное дѣло.
Ахъ, моя дорогая Фрозина, судьба положительно рѣшила погубить меня. Дѣло это зашло такъ далеко, что конечно на атомъ не остановится, а пойдетъ дальше; Люцилія и Валеръ, пораженные новизной такой тайны, захотятъ раскрыть эту загадку и всѣ мои планы будутъ опрокинуты. Все равно, наконецъ, участвовалъ-ли Альберъ въ обманѣ или его обманули вмѣстѣ со всѣми, но когда судьбу мою узнаютъ и деньги, увеличивавшія его состояніе, попадутъ въ другія руки, онъ меня здѣсь не оставитъ: послѣ этой потери онъ броситъ меня на произволъ судьбы; кончена его нѣжность; и еслибы даже мой возлюбленный сохранилъ послѣ моего обмана какое-нибудь чувство ко мнѣ, онъ не захочетъ признать своей женой безпомощную, безродную и бѣдную дѣвушку.
Я нахожу, что вы правильно разсуждаете; но вамъ слѣдовало подумать объ этомъ раньше. Отчего вы прозрѣли только теперь? То, что вашъ умъ видитъ только сегодня, можно было видѣть, не будучи большой пророчицей, съ того самаго момента, какъ вы начали питать на него надежды; само дѣло это говорило; и когда я узнала, я и не предвидѣла лучшаго исхода.
Что же мнѣ дѣлать теперь? Я совсѣмъ теряюсь. Представьте себя на моемъ мѣстѣ и посовѣтуйте мнѣ что-нибудь.
Если я стану на вашемъ мѣстѣ, то вы должны посовѣтовать мнѣ что-нибудь въ этомъ несчастій: вотъ я теперь вы, а вы — я: дайте мнѣ совѣть, Фрозина; какое средство найти мнѣ въ моемъ положеніи? Скажите, прошу васъ.
Ахъ! не шутите съ моимъ горемъ; смѣяться, видя, въ какомъ я нахожусь положеніи, значитъ мало принимать участія въ моемъ жгучемъ горѣ.
Нѣтъ, кромѣ шутокъ, я сочувствую вашему горю и сдѣлаю все, что могу, чтобы избавить васъ отъ него. Но что же могу я сдѣлать? Я вижу мало возможности повернуть это дѣло въ сторону, благопріятную для вашей любви.
Я должна умереть, если ничто мнѣ не можетъ помочь!
А это сдѣлать никогда не будетъ поздно; смерть такое лекарство, которое найдешь, когда захочешь; и имъ надо пользоваться только въ самую послѣднюю минуту.
Нѣтъ, нѣтъ, Фрозина; если ваши благопріятные совѣты не проведутъ моей судьбы между этими стремнинами, я предамся полному отчаянію.
Знаете, что я думаю? Мнѣ надобно будетъ сходить къ… Но вотъ идетъ Эрастъ, который помѣшаетъ намъ; мы дорогой можемъ поговорить объ этомъ дѣлѣ. Пойдемъ, удалимся отсюда.
Еще разъ отказъ?
Никогда посланецъ не бывалъ хуже принятъ. Только что я хотѣлъ сообщить ей, что вы желаете съ ней минуту поговорить, какъ она гордо отвѣтила мнѣ: «уходи, уходи, я также мало обращаю на него вниманія, какъ на тебя; скажи ему, что онъ можетъ не приходить». Сказавъ это, она повернулась и пошла прочь; а Маринетта, процѣдивъ съ презрительной миной: «оставь насъ, прекрасный карточный валетъ», также оставила меня. И мой, и вашъ удѣлъ одинаково незавидны.
Неблагодарная! Принимать съ такой гордостью быстрый возвратъ справедливо возмутившагося сердца! Неужели первая вспышка любви, которую обманываютъ такъ правдоподобно, недостойна прощенія? Неужели моя пламенная любовь должна была остаться въ эту роковую минуту безчувственной къ счастью соперника? Неужели другой не поступилъ бы такъ-же на моемъ мѣстѣ и былъ бы менѣе пораженъ такой дерзостью? Неужели я слишкомъ поздно освободился отъ моихъ справедливыхъ подозрѣній? Я не ждалъ клятвъ съ ея стороны, и въ то время, какъ всѣ этому вѣрятъ, мое нетерпѣливое сердце возвращаетъ ей всю ея честь, и хочетъ извиниться; а ея сердце такъ мало видитъ силу моей любви въ этомъ глубокомъ уваженіи! Вмѣсто того, чтобы успокоить мою душу и дать ей оружіе противъ внушаемой ей соперникомъ тревоги, она оставляетъ меня на ревнивыя муки и отвергаетъ мои посланія, письма и посѣщенія! Ахъ, конечно, слаба та любовь, которую можетъ потушить такая слабая обида; эта вспышка, готовая сразу перейти въ суровость, достаточно открываетъ мнѣ все ея сердце, и я знаю теперь цѣну всему, чѣмъ она по капризу льстила моей любви. Нѣтъ, я не хочу болѣе жить во власти сердца, въ которомъ вижу только ничтожную долю того, что есть въ моемъ; и такъ какъ она такъ мало дорожитъ людьми, то и я хочу сдѣлать то же самое.
И я тоже. Разсердимся оба и причислимъ нашу любовь къ числу старыхъ грѣховъ. Надо проучить этихъ легкомысленныхъ барынь и дать имъ почувствовать, что у людей бываетъ мужество. Тотъ, кто сноситъ презрѣніе, достоинъ его. Если бы у насъ хватало духу показать, что и мы тоже кое-что значимъ, слова женщинъ не имѣли бы такого значенія. О, онѣ у насъ такъ горды по нашей винѣ! Я готовъ быть повѣшеннымъ, если мы не увидимъ, какъ онѣ станутъ бросаться намъ на шею чаще, чѣмъ намъ будетъ угодно самимъ, если не будетъ этой унизительной предупредительности, которою большинство мужчинъ постоянно портитъ ихъ въ наше время.
Меня такъ, главнымъ образомъ, оскорбляетъ презрѣніе; и я хочу возбудить въ моемъ сердцѣ другую любовь, чтобы отплатить за обиду тою-же монетой.
А я не хочу болѣе водиться съ женщинами; я отказываюсь это всѣхъ, и, честное слово, думаю, что и вы бы поступили очень хорошо, еслибы сдѣлали по моему. Вѣдь видите ли, сударь, женщина, какъ говорятъ, такое животное, которое трудно узнать, и природа котораго склонна ко злу; и, какъ животное всегда остается животнымъ, продолжайся жизнь его хоть сто тысячъ лѣтъ, такъ и женщина безспорно всегда женщина и никогда ничѣмъ другимъ не будетъ, пока свѣтъ не кончится. Поэтому какой то грекъ сказалъ, что ея голова — движущійся песокъ; вникните хорошенько въ это превосходное разсужденіе; такъ какъ голова есть какъ бы начальникъ тѣла, и тѣло безъ начальника хуже животнаго, то, если начальникъ не въ ладахъ съ разсудкомъ и этотъ компасъ не заправляетъ всѣмъ, наступаютъ, какъ мы видимъ, нѣкоторыя осложненія. Тогда животная сторона беретъ верхъ надъ чувствомъ и одна тянетъ налѣво, а другое направо; одна хочетъ мягкаго, другое жесткаго; все идётъ невѣдомо куда, доказывая, что у насъ, какъ говорятъ, голова женщины похожа на флюгеръ надъ домомъ, поворачивающійся по вѣтру; вотъ почему другъ Аристотель часто сравниваетъ ее съ моремъ; вотъ почему говорятъ, что на свѣтѣ нѣтъ ничего упорнѣе волны. Или, употребляя сравненіе (такъ какъ сравненіе уясняетъ мысль и мы, люди науки, предпочитаемъ сравненіе уподобленію); да, употребляя сравненіе, если вамъ угодно, сударь: подобно тому, какъ море начинаетъ яриться съ наступленіемъ бури, вѣтеръ опустошительно дуетъ, волны сшибаются въ ужасномъ безпорядкѣ, и корабль, не слушаясь кормчаго, то падаетъ въ подвалъ, то взлетаетъ на чердакъ, такъ и женщина съ причудливой головой своей запальчивостью устраиваетъ бурю, выражающуюся какими-нибудь рѣчами, и когда… какой-нибудь вѣтеръ, который… какими-нибудь волнами… какимъ-нибудь образомъ, подобно песчаной отмели, когда… Ну, словомъ, женщины не стоятъ ни черта.
Ты отлично умѣешь разсуждать.
Слава Богу, порядочно. Но вотъ онѣ идутъ сюда; будьте тверды, сударь.
Не безпокойся.
И очень боюсь, какъ бы ея глаза не заключили васъ въ новыя цѣпи.
Они еще здѣсь; ну, не поддавайтесь.
Не думай, что это мое слабое мѣсто.
Онъ идетъ къ намъ.
Нѣтъ, нѣтъ, не думайте, сударыня, что я прихожу еще говорить вамъ о моей любви. Это дѣло конченное; я хочу исцѣлиться и очень хорошо знаю, насколько ваше сердце принадлежало мнѣ. Мнѣ очень хорошо открылъ ваше равнодушіе этотъ упорный гнѣвъ подъ предлогомъ обиды, и я долженъ показать вамъ какъ выраженія презрѣнія глубоко уязвляютъ благородныя сердца. Признаюсь, глаза мои находили въ вашихъ прелести, которыхъ не видѣли ни у кого другого, и я предпочелъ бы радовавшія меня оковы предложеннымъ мнѣ скипетрамъ. Да, я безспорно любилъ васъ, я весь жилъ вами; и признаюсь даже, что можетъ быть и потомъ, не смотря на обиду, мнѣ будетъ еще довольно трудно освободиться; быть можетъ, не смотря на оказываемыя ей попеченія, эта рана еще долго будетъ сочиться въ моей душѣ, и, освободившись отъ ярма, составлявшаго все мое счастіе, придется рѣшиться никогда ничего не любить. Но все-таки ничего; такъ какъ ваша ненависть отталкиваетъ сердце всякій разъ, когда любовь обратно приводитъ его къ вамъ, то я послѣдній разъ докучаю вамъ своей отвергнутой любовью.
Вы бы очень одолжили меня, сударь, если-бы избавили и отъ этого послѣдняго раза.
Отлично, сударыня, отлично! ваши желанія будутъ исполнены! Такъ какъ вы этого хотите, то я разрываю съ вами и разрываю навсегда. Я скорѣе умру, чѣмъ пожелаю еще разъ говорить съ вами!
Тѣмъ лучше; очень обяжете.
Нѣтъ, нѣтъ, не бойтесь, что я не сдержу слова; еслибы даже мое сердце оказалось настолько слабымъ, что изъ него не могъ бы изгладиться вашъ образъ, то все-таки будьте увѣрены, что вы никогда больше не будете имѣть чести вздѣть меня.
Это было бы совсѣмъ лишнее.
Я самъ бы пронзилъ свою грудь тысячью ударовъ, еслибы сдѣлалъ такую глубокую низость и увидѣлъ бы васъ послѣ такого недостойнаго отношенія ко мнѣ.
Это рѣшено; лучше замолчимъ.
Да, да, лучше замолчимъ; и, чтобы покончить теперь же всѣ лишніе разговоры и дать вамъ вѣрное доказательство, что я хочу безвозвратно вырваться изъ вашихъ цѣпей, неблагодарная, я не оставлю ничего, что бы напоминало о томъ, что я долженъ изгладить изъ моей головы. Вотъ вашъ портретъ; на немъ видны сотни чудныхъ прелестей вашихъ, но онъ скрываетъ подъ ними сотни не менѣе крупныхъ пороковъ и я вамъ возвращаю теперь этого обманщика.
Отлично.
Я тоже слѣдую вашему намѣренію возвратить все и возвращаю вамъ брилліантъ, который вы меня заставили взять.
Превосходно.
Этотъ браслетъ — тоже вашъ.
А эта агатовая печать — ваша.
Вы страстно любите меня, Эрастъ, я знаю,
И знать желаете про пылъ души моей,
А я такой же къ вамъ любовью не пылаю
Лишь потому, что васъ люблю еще сильнѣй.
Люцилія.
Вы этимъ убѣдили меня, что вамъ пріятна моя любовь. Это ложь, достойная такой казни. (Разрываетъ).
Не знаю я судьбы моей любви глубокой
И долго ли еще мнѣ суждено страдать,
Но знаю лить одно, мой ангелъ свѣтлоокій,
Что вѣчно, какъ теперь, васъ буду обожать!
Вотъ что увѣрило меня въ вашей вѣчной любви; и рука, и письмо, оба солгали. (Разрываетъ письмо).
Дальше.
Это отъ васъ; довольно; та же судьба.
Храбрѣе.
Мнѣ было бы жаль, еслибы я сохранила хотя одно.
Не оставайтесь позади.
Держитесь до конца.
Наконецъ-то вотъ послѣднее.
Ну, слава Богу, все. Чтобы мнѣ пропасть, если я не сдержу слова.
Разрази меня небо, если я нарушу свое!
Такъ прощайте.
Прощайте.
Лучше не можетъ быть.
Вы торжествуете.
Идемте, удалитесь съ ихъ глазъ.
Удалитесь послѣ этого напряженнаго мужества.
Чего же вы еще ждете?
Чего же вамъ еще нужно?
Ахъ, Люцилія, Люцилія, я хорошо знаю, что вы пожалѣете о такомъ сердцѣ, какъ мое.
Эрастъ, Эрастъ, такое сердце, какъ ваше, легко замѣнить другимъ.
Нѣтъ, нѣтъ, вы нигдѣ не найдете, какъ ни ищите такого преданнаго вамъ. Я говорю это не затѣмъ, чтобы разнѣжить васъ; я не имѣлъ бы права, хотя сколько нибудь желать этого еще теперь. Васъ не тронули самыя пламенныя выраженія преданности; вы хотѣли разрыва; довольно думать объ этомъ: но никто послѣ меня не полюбитъ васъ такъ нѣжно, какія бы клятвы онъ вамъ ни давалъ.
Съ людьми любимыми обходятся иначе; о ихъ личности бываютъ лучшаго мнѣнія.
Когда любишь человѣка, тогда можешь приревновать его подъ такимъ правдоподобнымъ предлогомъ; но когда любишь его, не рѣшишься потерять его въ дѣйствительности; а вы, вы это сдѣлали.
Чистая ревность болѣе почтительна.
Но на обидѣвшагося влюбленнаго смотрятъ болѣе кроткимъ взоромъ.
Нѣтъ, Эрастъ, плохое пламя горѣло въ вашемъ сердцѣ.
Нѣтъ, Люцилія, вы никогда меня не любили.
О, я думаю, что это не много озабочиваетъ васъ. Можетъ быть, для меня было бы лучше… Но оставимъ эти излишніе разговоры: я не стану говорить, что я думаю объ этомъ.
Отчего?
Оттого, что мы оба хотимъ разрыва и что теперь, какъ мнѣ кажется, не время для этого.
Мы хотимъ разрыва?
Да, конечно; какъ, развѣ это уже не свершилось?
И вы довольны этимъ?
Какъ и вы.
Какъ и я?
Конечно. Это слабость показывать людямъ, что ихъ утрата тягостна для насъ.
Но вы же этого такъ хотѣли, жестокая!
Я? нисколько. Это вы рѣшились на это.
Я? я думалъ, что дѣлаю этимъ большое удовольствіе вамъ.
Нисколько; вы хотѣли сдѣлать удовольствіе самому себѣ.
Но еслибы мое сердце пожелало возвратиться въ свою темницу, еслибы, несмотря на свою злобу, оно попросило прощенія?
Нѣтъ, нѣтъ, не дѣлайте ничего; моя слабость слишкомъ велика, я боюсь слишкомъ скоро согласиться на вашу просьбу.
Ахъ, вы не можете слишкомъ скоро согласиться, а я не могу слишкомъ скоро просить. Согласитесь на мою просьбу, сударыня, такая чистая любовь должна остаться безсмертной для вашей же пользы. Да, я прошу васъ, даруйте мнѣ милостивое прощеніе.
Отведите меня домой.
О, трусиха!
Вотъ слабохарактерность!
Я краснѣю отъ досады.
Во мнѣ кипитъ бѣшенство. Не воображай, что я также уступлю.
Да ты не думай, что и меня такъ обойдешь.
Сунься только, ужъ мой гнѣвъ утретъ тебѣ носъ.
Ты меня не знаешь; я не такая, какъ моя глупая барыня. Посмотрите-ка на эту образину!. Чтобъ я въ нее влюбилась! Я, чтобы полюбила твою собачью морду? Я, чтобы стала искать тебя? Право, дѣвушки моего сорта на такихъ, какъ ты, и глядѣть-то не хотятъ.
А, такъ ты вотъ какъ? Ну, ну, такъ безъ дальнихъ разговоровъ бери твой прекрасный бантъ съ ленточкой; онъ не будетъ болѣе имѣть чести находиться у меня на головѣ.
А я, чтобы показать, какъ я тебя презираю, возвращаю тебѣ полсотни парижскихъ иголокъ, которыя ты подарилъ мнѣ вчера съ такою важностью.
На еще твой ножикъ. Дорогая и рѣдкая вещь! Ты заплатила за него шесть бланковъ, когда мнѣ подарила.
А вотъ твои ножницы съ мѣдною цѣпочкой.
Я было позабылъ кусокъ сыра, что ты мнѣ подарила третьяго дня. Чтобы не имѣть ничего отъ тебя, я желалъ бы быть въ состояніи извергнуть изъ себя супъ, которымъ ты меня угостила.
У меня нѣтъ теперь при себѣ писемъ отъ тебя; но я ихъ сожгу всѣ до послѣдняго.
И съ твоими я тоже знаю, что сдѣлать.
Смотри же, никогда не приходи упрашивать меня.
Чтобы совсѣмъ отрѣзать дорогу въ примиренію, надобно переломить соломенку. Между честными людьми переломленная соломенка рѣшаетъ дѣло. Не дѣлай мнѣ глазокъ; я хочу сердиться.
Не поглядывай на меня; я совсѣмъ разстроена.
Ломай; вотъ средство сдержать свое слово; ломай! Ты смѣешься, животное!
Да потому, что ты меня смѣшишь.
Чума побери твой смѣхъ! Вотъ весь мой гнѣвъ и смягчился. Что ты скажешь? Ломать намъ, или не ломать?
Подумай.
Ты подумай.
Подумай ты самъ.
Такъ ты согласна, чтобы я тебя больше не любилъ?
Я? Это какъ ты хочешь.
Нѣтъ, это какъ ты хочешь. Говори.
Я не скажу ничего.
Я тѣмъ менѣе.
И я тоже.
Ей Богу, лучше бросимъ увертки. Ну, я тебя прощаю.
Я тоже дѣлаю тебѣ снисхожденіе.
Господи! какъ привлекательны твои прелести!
Маринетта совсѣмъ безъ ума отъ своего Гро-Рене!
ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.
[править]«Когда въ городѣ стемнѣетъ, я хочу пробраться въ комнату Люциліи; приготовь заранѣе для этого предпріятія потайной фонарь и нужное оружіе». Когда онъ сказалъ это, мнѣ показалось, что я слышу: «Ступай, живо найди себѣ веревку, чтобы повѣситься». Пожалуйте сюда, мой господинъ; сначала меня такъ поразило ваше приказаніе, что я даже не могъ вамъ отвѣчать, но теперь я хочу поговорить съ вами и постыдить васъ: защищайтесь хорошенько и поговоримъ спокойно. Вы хотите, говорите вы, пойти сегодня ночью къ Люциліи? «Да, Маскариль». А что думаете вы дѣлать? «Поступить какъ любовникъ, ищущій удовлетворенія». Поступить какъ глупый человѣкъ, безъ нужды рискующій своей шкурой. «Но ты знаешь, почему я рѣшаюсь на такой поступокъ; Люцилія сердится». Прекрасно, тѣмъ хуже для нея! «Но любовь требуетъ, чтобы я пошелъ успокоить ее». Да любовь — дура, не знающая, что говоритъ. Оградитъ ли насъ, спрашиваю я васъ, эта самая любовь отъ ярости соперника, или отца, или брата? «Неужели ты думаешь, что кто-нибудь изъ нихъ замышляетъ противъ насъ?» Конечно, думаю; и прежде всего соперникъ. «Во всякомъ случаѣ, Маскариль, я разсчитываю на то, что мы пойдемъ хорошо вооруженные, и если кто-нибудь намъ помѣшаетъ, то подеремся». Да? Вотъ этого-то именно вашъ слуга и совсѣмъ не желаетъ. Мнѣ драться! Боже правый! Да развѣ я, сударь, Роландъ, иди какой-нибудь Феррагусъ? Вы, значитъ, плохо меня знаете. Какъ подумаю, я, столь дорожащій собой, что достаточно впустить тебѣ въ тѣло на два пальца это злополучное желѣзо, чтобы вогнать тебя въ гробъ, такъ я просто становлюсь самъ не свой. «Но ты будешь вооруженъ съ ногъ до головы». Тѣмъ хуже; мнѣ еще труднѣе будетъ убѣжать; да къ тому же, нѣтъ такого плотнаго панцыря, черезъ который не могъ бы проскользнуть проклятый уколъ. «О, такъ тебя будутъ считать трусомъ!» Ладно, только бы мнѣ всегда давали ѣсть. За столомъ, пожалуй, считайте меня за четверыхъ, но когда дѣло идетъ о томъ, чтобы драться, такъ считайте меня за ничто. Если для васъ тотъ свѣтъ привлекателенъ, то для меня и здѣшній воздухъ очень хорошъ. Я вовсе не жажду ни смерти, ни ранъ, и ужъ вы одни изобразите глупца, въ этомъ я васъ увѣряю.
Никогда день не казался мнѣ такимъ скучнымъ. Солнце точно забылось на небѣ и такъ медленно подвигается на новой, что мнѣ кажется, это продлится до безконечности и я съ ума сойду.
Что за нетерпѣніе отправиться въ темнотѣ, чтобы скорѣе натолкнуться на какое-нибудь пагубное препятствіе. Вы видите, что Люцилія упорно отвергаетъ васъ…
Не разсказывай мнѣ ненужныхъ сказокъ. Ея гнѣвъ причиняетъ мнѣ слишкомъ жестокія муки, и еслибы я даже встрѣтилъ тамъ сто грозящихъ смертью засадъ, я рѣшился или уговорить ее, или покончить съ собой. Это рѣшено.
Я одобряю эту рѣшимость. Но бѣда въ томъ, сударь, что придется входить тайкомъ.
И прекрасно.
А я боюсь помѣшать вамъ.
Какимъ образомъ?
Меня терзаетъ страшнѣйшій кашель, постоянные звуки котораго могутъ выдать васъ (кашляетъ); и это ежеминутно… вы видите, какъ я мучаюсь.
Онъ пройдетъ, прими лакрицы.
Я не думаю, сударь, чтобы онъ прошелъ. Я былъ бы счастливъ, если бы могъ не покидать васъ, но мнѣ было бы смертельно обидно, еслибы по моей винѣ что-нибудь случилось съ моимъ дорогимъ господиномъ.
Сударь, я только что узналъ изъ вѣрныхъ рукъ, что Эрастъ очень золъ на васъ, и что Альберъ тоже поговариваетъ о томъ, чтобы обломать руки и ноги вашему Маскарилю за свою дочь.
Мнѣ? Я не причемъ во всей этой исторіи. Что я сдѣлалъ такого, чтобы мнѣ обламывать руки и ноги? Развѣ я, если можно такъ выразиться, хранитель невинности всѣхъ дѣвушекъ въ городѣ? Развѣ я имѣю какое-нибудь вліяніе на искушеніе? И чѣмъ я, несчастный, виноватъ, если онѣ слѣдуютъ внушеніямъ сердца?
О, они вовсе не такъ злы, какъ говорятъ! И влюбленный Эрастъ, пылающій благороднымъ гнѣвомъ, не отдѣлается отъ насъ такъ дешево.
Если вамъ понадобится, моя рука къ вашимъ услугамъ. Вы хорошо знаете, что я добрый товарищъ.
Весьма вамъ обязанъ, господинъ де-ла-Рапьеръ.
Я могу предложить вамъ также двухъ своихъ друзей, которые готовы обнажить шпагу противъ перваго встрѣчнаго и на которыхъ вы можете вполнѣ положиться.
Примите ихъ, сударь.
Вы слишкомъ предупредительны.
Намъ могъ бы помочь и маленькій Жиль, еслибы печальное событіе не отняло его у насъ. Какая жалость! Услужливый человѣкъ! Вы знаете, какую штуку сыграло съ нимъ правосудіе; онъ умеръ, какъ Цезарь, и палачъ, ломавшій ему кости, не могъ заставить его сказать двухъ словъ.
Такого человѣка нельзя не пожалѣть, господинъ де-ла-Рапьеръ; но за ваше предложеніе сопровождать меня благодарю.
Хорошо; но я васъ предупреждаю, что онъ васъ ищетъ и можетъ сыграть съ вами дурную штуку.
А я, чтобы вамъ показать, какъ я его боюсь, самъ предложу ему то, чего онъ хочетъ, и пройду по всему городу въ сопровожденіи только одного его.
Зачѣмъ, сударь, вы хотите искушать Бога? Какая смѣлость! Ахъ, вы видите, что намъ угрожаютъ, что со всѣхъ сторонъ…
На что ты тамъ смотришь?
Мнѣ точно чуется палка съ этой стороны. Право, если вы вѣрите моему благоразумію, не будемъ больше оставаться на улицѣ; пойдемте и запремтесь.
Намъ запираться, дрянь! Ты смѣешь предлагать мнѣ поступить какъ трусу? Ну, безъ разговоровъ, маршъ за мной.
О, дорогой мой сударь баринъ, жизнь такъ сладка! Мы умираемъ только одинъ разъ и такъ надолго!
Замолчишь ты, или я тебя поколочу! Сюда идетъ Асканій, уйдемъ; надо посмотрѣть, чью сторону онъ самъ приметъ. А пока пойдемъ домой приготовиться къ бою.
У меня нѣтъ ни малѣйшей охоты. Будь проклята любовь, будь прокляты дѣвушки, которыя жаждутъ отвѣдать ее, а потомъ строятъ изъ себя святыхъ.
Правда ли это, Фрозина, и не грежу ли я? Ради Бога, разскажите мнѣ все подробно.
Подождите, вы узнаете всѣ подробности. Подобныя событія обыкновенно пересказываются слишкомъ много разъ, чуть не ежеминутно. Довольно вамъ знать, что, послѣ этого завѣщанія, которое требовало мальчика для исполненія обѣщанія, жена Альбера родила васъ, и что онъ, уже давно рѣшившись, какъ поступить, тайнымъ образомъ сдѣлалъ себѣ сыномъ сына букетчицы Игнесы, а та отдала васъ, какъ будто свою собственную дочь, на воспитаніе моей матери. Когда мѣсяцевъ десять спустя, въ отсутствіе Альбера, смерть похитила этого мальчика, то изъ боязни передъ мужемъ и изъ материнской любви была произведена новая хитрость. Жена его тайкомъ возвратила себѣ свое дитя, вы стали тѣмъ, кто занималъ ваше мѣсто, а смерть этого взятаго въ вашу семью сына была скрыта отъ Альбера смертью его дочери. Вотъ вся тайна вашей участи, которую ваша мнимая мать скрывала до сихъ поръ; она объясняетъ это нѣкоторыми причинами, но можетъ быть были и другія, по которымъ ея интересы были не совсѣмъ вашими. Такимъ образомъ это посѣщеніе, отъ котораго я такъ мало ожидала, послужило на пользу вашей любви болѣе, чѣмъ можно было разсчитывать. Игнеса васъ отпускаетъ, и мы обѣ извѣстили объ этомъ вашего отца, такъ какъ другое ваше дѣло сдѣлало необходимымъ раскрытіе этой тайны; записка жены подтвердила все. Но мы пошли еще дальше, и при нѣкоторомъ счастіи намъ удалось склонить на пользу Альбера и Полидора; мы такъ хорошо примирили ихъ денежные разсчеты, такъ постепенно, чтобы не испортить дѣла, открывали ему эти тайны, словомъ такъ искусно, шагъ за шагомъ, вели его къ примиренію, что теперь онъ съ такой же нѣжностью, какъ и вашъ отецъ, соглашается скрѣпить узы, составляющіе ваше счастіе.
Ахъ, Фрозина, вы мнѣ дарите такое счастіе… Чѣмъ только не обязана я вашимъ счастливымъ заботамъ!
Вотъ еще что: добрякъ находится въ веселомъ настроеніи и запрещаетъ намъ разсказывать что-бы то ни было его сыну.
Приблизьтесь, дочь моя, мнѣ можно теперь назвать васъ такимъ именемъ: я знаю тайну, которую скрывали эти одежды. Вашъ поступокъ, при всей его смѣлости, блещетъ такимъ умомъ и такою прелестью, что я вамъ его прощаю, и считаю счастьемъ, что мой сынъ будетъ предметомъ вашихъ любящихъ заботъ. Вы однѣ, увѣряю васъ, стоите цѣлой вселенной. Но вотъ и онъ; потѣшимся надъ этимъ приключеніемъ. Ступайте, позовите сюда всѣхъ вашихъ.
Повиноваться вамъ будетъ моею первою благодарностью.
Небо часто открываетъ намъ несчастія. Я видѣлъ сегодня во снѣ разсыпанный жемчугъ и битыя яйца; сударь, этотъ сонъ приводитъ меня въ уныніе.
Трусливая собака!
Валеръ, готовится поединокъ, въ которомъ тебѣ необходимо будетъ все твое мужество. Ты будешь имѣть передъ собой сильнаго противника.
И никто, сударь, не трогается съ мѣста, чтобы удержать людей, которые хотятъ убить другъ друга? Я съ своей стороны былъ бы радъ сдѣлать это; но если печальное событіе лишитъ васъ сына, то не обвиняйте хоть меня.
Нѣтъ, нѣтъ, въ этомъ случаѣ я самъ настаиваю на томъ, чтобы онъ исполнилъ свой долгъ.
Извергъ-отецъ!
Это чувство, отецъ мой, принадлежитъ человѣку съ сердцемъ и я чту васъ за это. Я не могъ не оскорбить васъ, и виноватъ въ томъ, что сдѣлалъ все это безъ вашего согласія; но, какъ ни прогнѣвилъ васъ мой проступокъ, природа всегда беретъ верхъ, и ваша честь, конечно, не желаетъ видѣть меня оробѣвшимъ передъ гнѣвомъ Эраста.
Прежде меня дѣйствительно пугали его угрозами; но затѣмъ обстоятельства совершенно измѣнились, и противъ тебя выступитъ болѣе сильный врагъ, отъ котораго ты не можешь бѣжать.
И нѣтъ никакого пути къ примиренію?
Мнѣ бѣжать его! Избави Боже! Кто-бы это могъ быть?
Асканій.
Асканій?
Да, ты его сейчасъ увидишь.
Онъ, обѣщавшій мнѣ свое содѣйствіе!
Да, онъ говоритъ, что имѣетъ дѣло до тебя, и хочетъ, чтобы на полѣ, куда призываетъ васъ честь, бой одинъ на одинъ уничтожилъ вашу обиду.
Отличный человѣкъ; онъ знаетъ, что благородныя сердца не подвергаютъ изъ-за себя опасности другихъ.
Наконецъ, они обвиняютъ тебя въ обманѣ, потребовать удовлетворенія за это вполнѣ разумно; я вполнѣ согласился съ Альберомъ, что ты долженъ дать удовлетвореніе Асканію за эту обиду; но безъ свидѣтелей и безъ всякихъ послабленій, требуемыхъ въ подобныхъ случаяхъ правилами.
А Люцилія, отецъ мой, черствая душой…
Люцилія выходитъ замужъ за Эраста и тоже обвиняетъ тебя, и, чтобы лучше доказать тебѣ несправедливость твоихъ наговоровъ, хочетъ, чтобы бракъ ея совершился на твоихъ собственныхъ главахъ.
О, это безстыдство бѣситъ меня: такъ она потеряла душу, вѣрность, совѣсть и честь!
Ну, гдѣ-же бойцы? Нашего ведутъ. Вдохнули вы мужество въ вашего?
Да, да, я готовъ, меня нечего принуждать; и если бы во мнѣ и были какія-нибудь колебанія, то этому былъ бы причиной остатокъ уваженія, а никакъ не сила руки, которую мнѣ противопоставляютъ; но меня слишкомъ оскорбляютъ, уваженіе мое кончено; я готовъ на все и этотъ въ высшей степени вѣроломный поступокъ вполнѣ заслуживаетъ того, чтобы моя любовь отомстила за себя. (Люциліи). Моя любовь больше не имѣетъ притязаній на васъ: она вся перешла въ пламенный гнѣвъ; и когда я открою вашъ позоръ всему свѣту, вашъ преступный бракъ не будетъ болѣе оскорблять меня. Вашъ поступокъ отвратителенъ, Люцилія: я едва вѣрю своимъ глазамъ, это противно всякой стыдливости и вы должны бы умереть отъ такого позора.
Ваши слова задѣли бы меня, еслибы не было руки, которая съумѣетъ за меня отомстить. Вотъ идетъ Асканій; онъ безъ труда заставитъ васъ перемѣнить тонъ.
Это ему не удастся, если онъ даже присоединитъ къ своей еще двадцать рукъ. Мнѣ жаль, что онъ защищаетъ преступную сестру; но такъ какъ онъ въ заблужденіи желаетъ ссоры со мной, то мы его удовлетворимъ, и васъ, мой храбрый рыцарь, тоже.
Я принималъ во всемъ этомъ участіе, но такъ какъ Асканій взялъ дѣло на себя, то я предоставляю теперь все ему.
Ловко; благоразуміе всегда своевременно. Но…
Онъ за всѣхъ съумѣетъ образумить васъ.
Онъ?
Не заблуждайся; ты еще не знаешь, какой необыкновенный юноша Асканій.
Онъ этого не знаетъ; но тотъ живо покажетъ ему.
Ну-ка, пускай покажетъ.
Передъ глазами всѣхъ?
Это было-бы неприлично.
Надо мной смѣются? Я сломаю голову кому-нибудь изъ насмѣшниковъ! Посмотримъ, въ чемъ дѣло.
Нѣтъ, нѣтъ, я не такой злой, какимъ меня представляютъ; и въ этомъ дѣдѣ, гдѣ мнѣ дорогъ каждый, передъ вами скорѣе обнаружится моя слабость, вы узнаете, что располагающее нами небо не дало мнѣ сердца для борьбы противъ васъ и что оно даетъ вамъ возможность легкою побѣдой окончить жизнь брата Люциліи. Да, не думая кичиться мощью своей руки, Асканій приметъ смерть отъ васъ и умретъ съ радостью, если его неизбѣжная смерть можетъ теперь удовлетворить васъ, давая вамъ въ присутствіи всѣхъ въ супруги ту, которая по справедливости можетъ принадлежать только вамъ.
Нѣтъ, послѣ ея вѣроломства и безстыдныхъ поступковъ, еслибы весь свѣтъ…
Ахъ, дайте мнѣ сказать, Валеръ, что сердце, отдавшееся вамъ, нельзя обвинить ни въ какомъ преступленіи противъ васъ; пламя его было все время чисто и постоянство неизмѣнно, беру этому въ свидѣтели вашего отца.
Да, мой сынъ, довольно смѣяться надъ твоей яростью, я вижу, что пора разъяснить тебѣ твою ошибку. Та, въ которой душа твоя привязана клятвою, скрывается отъ твоихъ глазъ подъ одеждою, которую ты видишь; это переодѣванье, обманувшее столько народу, было съ самыхъ юныхъ лѣтъ ею произведено по денежному разсчету, и съ недавнихъ поръ любовь заставила ее сдѣлать другое, что обмануло тебя и соединило ея фамилію съ нашей. Не гляди на всѣхъ такими глазами. Я серьезно говорю съ тобой. Словомъ, это она, благодаря своей тонкой хитрости, принимала ночью твои обѣты подъ именемъ Люциліи и посѣяла между вами такое сильное недоразумѣніе этимъ непонятнымъ ни для кого поступкомъ. Но теперь Асканій обращается въ Доротею, и ваша любовь должна быть освобождена отъ всякого обмана; пусть же болѣе священныя узы придадутъ крѣпость первымъ.
Вотъ этотъ необыкновенный поединокъ, который долженъ былъ загладить обиду, причиненную намъ вами, и который не былъ предусмотрѣнъ законами.
Такое событіе поразило тебя: но ты напрасно тутъ будешь колебаться.
Нѣтъ, нѣтъ, я и не думаю защищаться; и если это приключеніе поражаетъ меня, то поражаетъ пріятнымъ образомъ: я чувствую вмѣстѣ изумленіе, любовь и радость; можетъ ли быть, чтобы эти глаза?..
Эта одежда на ней, дорогой Валеръ, мало подходитъ къ разговорамъ, которые вы можете вести. Надѣнемъ на нее другую и тогда вы узнаете подробности этого приключенія.
Простите, Люцилія, если я, обманутый…
Я съ радостью забываю эту обиду.
Пойдемте, любезности лучше всего говорить дома и мы всѣ будемъ имѣть счастіе говорить ихъ.
Говоря это, вы забываете, что здѣсь еще остаются люди для побоища. Моя и его любовь теперь увѣнчана, но кому должна принадлежать Маринетта, — его Маскарилю, или моему Гро-Рене? Пусть кровь рѣшитъ это дѣло.
Ну нѣтъ, моей крови отлично живется въ моемъ тѣлѣ; пусть преспокойно женится на ней, мнѣ все равно. Насколько я знаю характеръ Маринетты, бракъ не закрываетъ дверей ухаживаніямъ.
И ты воображаешь, что я сдѣлаю тебя моимъ любовникомъ? Мужъ еще туда сюда, его берутъ, каковъ онъ есть; тутъ не особенно гонятся за мелочами; но любовникъ долженъ быть на удивленье.
Слушай, когда бракъ соединитъ наши шкуры, я требую, чтобы ты была глуха для всѣхъ молокососовъ.
Такъ ты думаешь, кумъ, жениться для одного себя?
Само собою разумѣется; я хочу имѣть не легкомысленную жену, или я подыму шумъ.
О! Боже мой! Ты сдѣлаешь какъ другіе и будешь менѣе требователенъ. Эти господа, столь сердитые и щепетильные до брака, часто вырождаются въ мирныхъ мужей.
Пойдемъ, муженекъ, не опасайся моей измѣны, любезности пропадутъ для меня напрасно, и я все стану разсказывать тебѣ.
Прекрасное намѣреніе! Мужъ — повѣренный!
Замолчи, пиковый тузъ.
Пойдемте домой, говорю вамъ въ третій разъ, чтобы на свободѣ продолжать пріятную бесѣду.
1) Въ настоящее время, какъ извѣстно, le dépit amoureux дается на французской сценѣ въ двухъ дѣйствіяхъ, а именно первое дѣйствіе и четвертое, начиная со 2-го явленія. Въ этомъ видѣ для сцены, какъ намъ кажется, лучше бы назвать пьесу «Любовная ссора».