Перейти к содержанию

Макбет или Жертва ведьм (Дорошевич)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Макбет или Жертва ведьм
автор Влас Михайлович Дорошевич
Опубл.: 1914. Источник: az.lib.ru • Трагедия. Соч. А. И. Южина

В. Дорошевич
Макбет.
или
Жертва ведьм
Трагедия. Соч. A.B. Южина

Театральная критика Власа Дорошевича / Сост., вступ. статья и коммент. С. В. Букчина.

Мн.: Харвест, 2004. (Воспоминания. Мемуары).


Оказывается, никакого Макбета никогда и на свете-то не было.

Был очень мягкий человек, которого погубили четыре ведьмы.

Трех он встретил в степи, четвертая — его собственная жена.

Конечно, это тоже трагедия.

Но не та, которую написал Шекспир.

Мне вспоминается другое представление «Макбета».

Театр Парадиза.

Слежавшееся небо в пятнах.

За кулисами возят какую-то тачку, и никто не думает, что это гром.

От времени до времени вспыхивает бенгальский огонь и ярко освещает морщины на небе.

Трое итальянских лаццарони ломаются и коверкаются, изображая ведьм.

Выходит Росси.

Макбет.

Погруженный в глубокую задумчивость.

Какие-то мрачные и тяжелые думы бродят в его голове и глядят из его глаз.

Мне первый раз пришла в голову мысль:

— А что, если бы Макбет не встретил ведьм, произошла бы трагедия?

И тяжелый взгляд Росси ответил:

— Да.

Макбет дарует победы.

Он чувствует, сознает, что выше всех.

«Тан Гламиса» — это слишком мало для него, для его подвигов.

В Гламисе ему уже тесно.

Шотландия…

Тяжелые, еще неопределенные мысли ворочаются в его голове.

Ведьмы только формулируют его мысли.

И он вздрагивает, потому что в голосах трех ведьм он слышит голос своего сердца, своей души, своего ума.

Ведьмы только ускорили трагедию.

По Южину, ведьмы — все.

Если театр — суд, а рецензенты — присяжные заседатели театра, Макбет Южина говорит:

— Господа судьи! Это меня неизвестные старухи подучили! Ей-богу, я тут ни при чем.

И добавляет:

— Обратите тоже внимание, какая у меня жена. Все она!

И говорит это, чуть не плача.

Макбет Южина только и делает, что «чуть не плачет».

Он чуть не плачет, когда жена уговаривает его убить короля.

Чуть не плачет, когда убил.

Говорит плаксивым тоном и прижимаясь к жене.

Немножко муж под башмаком.

Сколько приходится этой леди биться с таким плаксой.

И ведьмы знают, что на этого плаксу полагаться нельзя.

Не упускают его из виду.

Сейчас начнется монолог о кинжале.

Ведьмы появляются в замке Макбета, на сцене налево.

Сейчас пойдет убивать.

Ведьмы появляются на сцене направо.

Каждый раз, как заговорят об убийстве, словно у Вагнера лейтмотив, на сцене появляются ведьмы.

«Злые мысли бродят в замке Макбета».

Боже, какая тонкость!

Это разные Росси да Сальвини натолковали, будто Макбет железный человек.

Последняя ступень человеческой смелости.

— Все, что может человек, могу и я!

И гибнет потому, что захотел быть:

— Сверхчеловеком.

Ничего подобного!

Вы посмотрите, как он прижимается к жене, — словно перепуганный ребенок к маме.

— Мама, я боюсь.

Послушайте, каким плаксивым тоном говорит.

Тряпка! Настоящая тряпка!

Макбет сделался королем.

Г-н Южин умеет быть величественным.

Правда, это скорее величие директора театра.

Мы помним точно такое же величие г. Южина в Кине.

Когда г. Южин играет короля, — кажется, что его сделали директором казенных театров, он принимает актеров и делает им:

— Указания.

— Вы чего это, господа, все загримировались восточными человеками? А? Вы, например, господин убийца? Какой вы шекспировский, — вы бакинский наемный убийца за пять целковых!

В короле г. Южин величествен и спокоен.

— Слава богу, получил хорошее место.

Вот никак не думали!

Мы полагали, что:

— Макбет зарезал сон. Что трон для него Голгофа. Только он-то разбойник.

И что он мучится, как распятый разбойник.

Мы думали, что с тех пор, как «коготок завяз», эта хищная птица бьется в смертельном ужасе.

И от ужаса идет от преступления к преступлению.

И что в этом трагедия.

Нарастание трагедии!

Г-н Южин дает антракт, перерыв, отдых.

Тысяча извинений! Поезд идет все быстрее и быстрее к катастрофе. Тут остановки не полагается.

Сын Банко жив.

Откуда же это спокойствие, спокойная величавость и благополучие директора банка?

Г-н Южин объявляет:

— Остановка! Буфет!

Лакомится королевским благополучием. Получается среди трагедии картина:

— Мещанского счастья короля Макбета.

В самом преступлении есть уже наказание. Этого трагизма жизни г. Южин не дает.

Но вот все преступления совершены. Началось одно:

— Наказание.

И Макбет снова плакса.

Ему приходят сказать, что его жена умерла.

Макбет, борец, боец, вызвал на бой судьбу. Перед ним последний бой. И победа! Бирнамский лес не может пойти на Донзинан, и нет еще на свете человека, который не был бы рожден женщиной. Его некому победить!

И в эту минуту ему говорят «под руку», что жена умерла.

Росси скажет с раздражением:

— Она могла бы подождать!

Но у г. Южина Макбет, извините, не таков. Он расплачется.

Он будет говорить вот эти именно жесткие и жестокие слова плаксивым тоном.

Словно человек, обвиняемый в убийстве отца и матери:

— Господа присяжные! Пожалейте меня: я круглый сирота!

Этот Макбет был все-таки хороший муж.

Ярости в этом мягком, милом человеке не проснется даже в минуту последнего боя.

Перед нами не пловец, переплывающий «море крови» и яростно борющийся с волнами, которые его захлестывают.

Известие о том, что противник не рожден женщиной, а вырезан из чрева матери, не наполнит Макбета безумием ужаса и ярости.

Оно просто подрежет его.

Но когда же, когда же мы увидим ярость этого «мужа кровей»?

А в сцене с вестником.

Посмотрите, как он начнет его душить!

Как будет на него сверкать глазами! Страшно смотреть!

Как рычать!

О, боже! Приколотить вестника! Какая «ярость» для Макбета!

Уж, действительно, момент — в сцене с беззащитным, злосчастным вестником показывать:

— Что такое Макбет.

Как он может быть страшен! Г-н Южин сыграл драму. Драму-с, а не трагедию. Что такое трагик? Это чувствуется.

Когда я в первый раз увидел Мунэ Сюлли в Гамлете, в сцене с тенью, мне стало страшно. Не призрака, а Гамлета. Гамлет почему-то был страшнее призрака. Это трагик.

Макбет еще ничего не сделал. Росси только еще вышел. А было уже жутко.

Что-то у этого человека в голове страшное. На что-то он обречен ужасное. Это трагик. Сальвини выходил в Отелло счастливый и радостный.

А сразу вас захватывало трагическое ощущение. Этот человек тяжело кончит. Он слишком велик и значителен для окружающих. Это человек обреченный.

В жизни разве вам не случается, — очень редко, — встречать людей с такими лицами, что вас жуть берет за них. Вы сразу видите:

— Этот человек так не кончит! Что-то есть в них.

Какая-то печать лежит на них.

Трагик…

Так от разрытой земли веет могилой.

А бывает, что и не веет.

Г-н Южин прекрасный актер драмы, превосходный, умный актер комедии, режиссёр со здоровой любовью к здоровому искусству, администратор мужественный и честный, не следующий модам, чтобы понравиться сегодняшней публике, интересный драматург, в комедии автор «Джентльмена», в драме «Измены».

Но нельзя же всего.

И богам не было дано:

— Все.

И боги имели свои специальности.

Афродита обладала красотой, но мудрость оставляла Афине-Палладе.

Я смотрел г. Южина в Макбете и все думал:

— Кого он мне напоминает?

Но что-то очень знакомое. И милое!

— Ба! Да это М. В. Лентовский в роли Нэна-Саиба. Актер удивительно красивой «внешности». Красивых поз.

Красивого жеста.

Всевозможнейших внешних эффектов.

Но по чувству:

— Вы, сударь, камень! Сударь, лед!

У г. Южина нет трагического темперамента.

Который подсказывал бы ему настоящий трагический тон и ноты.

Он старается играть:

— Как можно сильнее.

И переигрывает.

Когда хочет изобразить колебание, — становится плаксив. Когда хочет быть страшным, кричит, рычит или «страшно шепчет». А нам не страшно.

Мы смотрим на его широко раскрытые «от ужаса» глаза, в первый раз любуемся и говорим:

— Какой этот человек ощущает ужас! Но сами никакого ужаса не чувствуем.

А когда этот «эффект» повторяется в десятый раз, в двадцатый раз, мы говорим:

— И как этот человек не устанет целый вечер таращить глаза!

Мы подошли к технике.

А. И. Южин, я — тот самый гимназист, который аплодировал вам в селе Богородском, когда вы играли вместе с Андреевым-Бурлаком, Писаревым, Гламой-Мещерской в «Иудушке».

Сына Головлева.

Помните, как очаровательна была Глама? Недаром в «Пушкинском театре» ею залюбовался сам Тургенев и целый вечер не отрывал глаз от ее ложи!

А как хорош был Бурлак! А Писарев в роли его брата. И «обстановки» никакой. Вы правы: первое в театре актер, он все.

Но это в сторону!

В последнем акте «Иудушки» вы должны застрелиться.

Вы выхватываете пистолет. К виску. Спускаете курок. Осечка! Ничего.

Надо же умереть как-нибудь.

Вы подбегаете к комоду, где стоит посуда. Ни одного ножа.

В отчаянии вы… вы режетесь пальцем.

Проводите пальцем по горлу и падаете:

— Мертвый.

В публике хохот.

В таких случаях за сценой у сценариуса другой заряженный пистолет. Он стреляет одновременно, — только одновременно! — с тем, как спускают курок на сцене. Выстрел. И публика ничего не замечает.

Но в те времена техника в театре хромала.

Хромает она и сейчас.

О, русский актер, русский актер! Все, что касается техники, голоса, — до такой степени у него все в пренебрежении! Вы не слышите, как это отдается в зале.

В Макбете, когда вы пугаетесь какой-нибудь неожиданности, вы вскрикиваете:

— Коротким криком.

Вам кажется, что это:

— Ужасно.

Это, действительно, ужасно: в зрительном зале кажется, что вы икаете. И эта икота повторяется у вас несколько раз и мучит публику.

Публика, ведь, может и рассмеяться.

В трагедии-то!

Вот то, что я хотел сказать о г. Южине в Макбете, и что сказал без всякого удовольствия.

Был ли я к нему несправедлив?

Чересчур.

Это большой актер.

И оскорблением для него было быть к нему «снисходительным».

Я вспоминал Росси…

Сравнение — не доказательство.

Но нужен же аршин, чтобы мерить.

На настоящий большой трагический аршин Южин-трагик невелик.

Но если мерить на «художественный» аршин, на трагические вершки Художественного театра, — этого странного театра, который делает трагедию, настоящую трагедию, из «Ревизора» и уничтожает всякую трагедию в «Юлии Цезаре», — то г. Южин окажется колоссом.

Колоссом-трагиком в сравнении с «опрощенным» Брутом г. Станиславского или кричалой Кассием г. Леонидова.

Он хорош в сравнении с тем, что у нас сейчас есть, и недостаточен в сравнении с тем, чему следовало бы быть.

Да еще:

— На образцовой сцене.

О г-же Смирновой мы уже достаточно говорили вчера.

Когда в пятой картине поднялся занавес, мы увидели на ступеньках лестницы женщину с очень злым лицом, злым выражением глаз, злыми тонкими губами.

С прямыми, почти сросшимися бровями.

Она провела белую полосу вдоль носа, — это делается для прямизны, — и даже у нее получилось армянское лицо в этой пьесе из кавказской жизни!

Ах, до чего зла, каждую минуту зла эта леди Макбет!

И до чего она старается это показывать.

Чтобы публика не забыла, избави Бог!

Очень хороши злые взгляды «мельком» при приеме короля Дункана.

Но потоньше! Ради Бога, немного потоньше!

До публики и так эти взгляды доходят.

Не надо отправлять их «заказными».

Мы и так видим, что вы играете, много играете.

Переиграли самого Макбета.

Вот победа феминизма!

Настоящим-то Макбетом оказался не он, а леди Макбет.

Это у нее при появлении на сцене готовы честолюбивые замыслы и планы преступлений.

Это она письмо читает, как выражение своих собственных мыслей.

Не письмо зажгло в ней честолюбивые мечты.

Чрезмерные слова о том, как она поступила бы с ребенком, — это говорится не в увлечении, не в порыве страсти честолюбия.

Все это холодно и злобно обдумано.

Вот железная женщина!

И артистка с фантазией.

Ей дали роль леди Макбет.

А она сыграла Макбета. Только злющего.

Очень сильны ее сцены притворного ужаса.

И она показалась нам слишком опрощенной королевой.

Вряд ли так уж широко размахивает руками королева Шотландии, говоря:

— Гости дорогие!

Пир суровых танов — не студенческая пирушка.

Королевы, вероятно, в те суровые времена были сдержаннее. А леди Макбет, — она-то наслаждается властью, — и величественнее.

Мы поблагодарили г-жу Смирнову за то, что она избавила нас от «традиционной» заунывной, однотонной декламации в сцене сомнамбулизма.

Благословен всякий артист, не соблюдающий традиций!

Это спасает публику от шаблона.

Но лепет, бормотанье, отрывистые слова «сквозь сон» были бы превосходны для всякой женщины, у которой неспокойна совесть.

Раз г-жа Смирнова играет «самого Макбета», — ей следовало бы для этой сцены найти интонации более тяжкого кошмара, полные:

— Более трагического ужаса. Силы, трагической силы нет!

Драма, а не трагедия.

Остальные исполнители в «Макбете» никогда никого не интересуют. И справедливо. Фон картины.

Который резал глаза только тем, что шлемы на танах блестят, как вычищенные самовары. Война, а не парад! Изрубленные шлемы, щиты и разорванные плаши больше соответствовали бы мрачной картине.

Ведьмы, которым у г. Южина отводится главное место, лучшие из ведьм, каких мы видели.

Г-н Коровин выдумал хорошо.

Ведьмы сливаются с утесами, со стенами.

Словно в морском аквариуме спруты, которые сливаются с камнями. Сразу его и не разглядишь, и вдруг, страшный и отвратительный, он протянет свои серые шупальцы.

Музыка, какая-то далекая, заунывная, странная, придает таинственный и мистический колорит трагедии, в которой, по мысли Малого театра, так много места уделено «потустороннему миру».

По нашему мнению, это излишне.

Но раз так задумано, — настроение получается.

Веет потусторонним миром.

Жутковато.

КОММЕНТАРИИ

Театральные очерки В. М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том «Сцена» девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И. Д. Сытина в 1905—1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.

Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А. Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве «Петроград» небольшую книжечку «Старая театральная Москва» (Пг. —М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы — очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания («Рассказы и очерки», М., «Московский рабочий», 1962, 2-е изд., М., 1966; Избранные страницы. М., «Московский рабочий», 1986; Рассказы и очерки. М., «Современник», 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти «возвраты» вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М. Г. Савиной повторяется «история с полтавским помещиком». Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, «швов» не только не видно, — впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: «Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми; все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований… Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге — сам Дорошевич, как журналист и литератор».

В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран «средний вариант» — сохранен и кугелевский «монтаж», и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.

Тем не менее за пределами и «кугелевского» издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.

В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник «Старая театральная Москва», целиком включен восьмой том собрания сочинений «Сцена». Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики — «Одесского листка», «Петербургской газеты», «России», «Русского слова».

Примечания А. Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.

Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, «неправильного» синтаксиса Дорошевича, его знаменитой «короткой строки», разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

Старая театральная Москва. — В. М. Дорошевич. Старая театральная Москва. С предисловием А. Р. Кугеля. Пг. —М., «Петроград», 1923.

Литераторы и общественные деятели. — В. М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И. Д. Сытина, 1905.

Сцена. — В. М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И. Д. Сытина, 1907.

ГА РФ — Государственный архив Российской Федерации (Москва).

ГЦТМ — Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва).

РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).

ОРГБРФ — Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).

ЦГИА РФ — Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург).

МАКБЕТ, или ЖЕРТВА ВЕДЬМ
Трагедия. Соч. А. И. Южина

Впервые — «Русское слово», 1914, 23 января.

Фельетон написан в связи с возобновлением в Малом театре спектакля по трагедии В. Шекспира «Макбет», премьера которого состоялась 21 января 1914 г. Режиссером постановки был И. С. Платон (1870—1935).

Лаццарони (итал. lazzaroni) — бедняк, живущий нищенством или случайным заработком.

Выходит Росси. — В московском театре «Парадиз» Э. Росси выступал в роли Макбета во время гастролей в 1890 г.

…Макбет Южина… — Впервые А. И. Южин выступил в этой роли в постановке Малого театра в 1890 г., затем в сезоне 1895—1896 гг.

Это разные Росси да Сальвини натолковали, будто Макбет железный человек. — Свое понимание образа Макбета Э. Росси подробно изложил в воспоминаниях: «Макбет — счастливый человек: гордый богатством, доблестью и славой, он все больше укрепляется в своем эгоизме и живет лишь им одним. Он стремится к тому, чтобы стяжать еще большую славу и добиться больших почестей, о которых прежде лишь мечтал. Теперь ему мнится, что он достиг очень многого и что от природы ему отпущены недюжинные физические силы и умственные способности. Непомерно высокая самооценка распаляет его воображение и порождает в сердце страсть, кот орую любой благоразумный и честный человек называет тщеславием. Макбет даже не желает над этим задумываться.

Внимательно поразмыслив над трагедией, я без колебания отверг совершенно неправильную и притянутую за уши мысль о том, что будто Макбет — игрушка в руках сверхъестественных сил, которые у трагических поэтов древности выступали в обличье рока. Будь это так, Шекспир изменил бы самому себе» (Эрнесто Росси. Сорок лет на сцене. Л., 1976, с. 210). Роль Макбета входила в шекспировский репертуар Т. Сальвини с 1877 г. Французский критик Огюст Витю писал о Сальвини в этой роли: «В образе Макбета во всем ужасе, со всею логикой и полнотой воплощено преступление. Роль эта для трагика — одна из самых трудных и желанных. Опасность быть однообразным подстерегает исполнителя, если он не обладает достаточными средствами, чтобы от акта к акту передать нарастание кровавого неистовства и страх, овладевающий гламисским таном. Величайшей похвалой г-ну Сальвини служит то, что что ему это полностью удалось» (Чельсо Сальвини. Томмазо Сальвини. М., 1971, с. 241).

…величие г. Южина в Кине. — В главной роли в спектакле Малого театра по пьесе А. Дюма-отца «Кин, или Гений и беспутство» Южин выступил в сезоне 1900—1901 гг.

…бакинский наемный убийца за пять целковых. — Образ связан с беспорядками в Баку, о которых писала тогда пресса.

…увидел Мунэ-Сюлли в Гамлете… — См. «Мунэ-Сюлли».

…в комедии автор «Джентльмена», в драме — «Измены». — «Джентльмен» (1896), «Измена» (1903) — пьесы А. И. Южина, имевшие успех у публики и критики, шли во многих театрах.

Афина-Паллада — в греческой мифологии богиня войны и победы, а также мудрости, знаний, искусств и ремесла.

Вы, сударь, камень! Сударь, лед! — Цитата из комедии A.C. Грибоедова «Горе от ума».

…в селе Богородском, когда вы играли… в «Иудушке». — Богородское — см. «Уголок старой Москвы». «Иудушка» — инсценировка Н. Н. Куликова по роману М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» (1875—1880). В спектакле по этой пьесе Южин принимал участие вместе с актерами Пушкинского театра A.A. Бренко, в который он поступил в 1881 г.

..Художественного театра, который делает трагедию… из «Ревизора» и уничтожает всякую трагедию в «Юлии Цезаре»… — Имеются в виду постановки комедии Н. В. Гоголя «Ревизор» (1908 г.) и трагедии В. Шекспира «Юлий Цезарь» (1903 г.).

…с «опрощенным» Брутом г. Станиславского или кричалой Кассием г. Леонидова. — К. С. Станиславский играл в «Юлии Цезаре» роль Брута. Леонидов (настоящая фамилия Вольфензон) Леонид Миронович (1873—1941) — русский актер. Играл в театрах Соловцова и Корша, с 1903 г. работал в Художественном театре. Был мастером, сохранявшим яркую характерность в ролях разнообразного репертуара — от остросатирических до трагедийных. В «Юлии Цезаре» играл Кассия.

Остальные исполнители в «Макбете»… — В роли Малькольма выступил В. В. Максимов, Дункана — С. А. Головин (1879—1941), Макдуфа — Е. А. Лепковский, Банко — С. В. Айдаров.

Ведьмы… лучшие из ведьм, каких мы видели. — В этих ролях выступили Е. Д. Турчанинова, В. О. Массалитинова (1878—1845) и экстерн (сдавал экзамены за курс театрального училища, в котором не учился) Скрябин.

Г-н Коровин выдумал хорошо. — Художественное оформление спектакля осуществил К. А. Коровин.