Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 14 т. Т. 11. Салат из булавок
М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», 2015
МЕНЬШОЙ БРАТ[править]
Со времени Деяний Апостольских самыми бедными и скромными людьми на свете считались рыбаки — не потому ли Иисус Христос и искал себе учеников, главным образом, среди рыбаков?
Апостолы были очень бедны и беднейшие из них были:
— Рыбаки.
До того были бедны, что ходили только пешком… И даже латинское выражение такое приобрело право гражданства:
— Per pedes Apostolorum… Что значит в вольном переводе: «По образу пешего хождения».
Даже по тем блаженным дешевым временам не на что было человеку осла купить.
Нынешние рыбаки совсем другие, и ослов, на которых они ездят, — сколько угодно.
Балаклавская жанровая сценка:
У берега балаклавской бухты колышутся несколько рыбачьих лодок.
Это — утренний улов: на дне каждой лодки пуда по четыре рыбы.
Лихой рыбачок, заложив шапку на ухо, лениво нежится, колыхаясь вместе с лодкой на еле заметной волне укромной бухты.
На берегу толпятся покупатели. Оптовики.
— Землячок! Сколько тебе за рыбу?
— Четырнадцать.
— А тут сколько будет?
— Пуда четыре.
— А, может, больше?
— Может, и больше.
— А, может, и меньше?
— Может, и меньше.
— Так как же ты так говоришь: четырнадцать? Почему такая цена?
Рыбак сплевывает тонкую шикарную струю слюны в тихую воду и вяло говорит:
— А это — чье счастье: больше четырех пудов — твое счастье, меньше — мое.
— Нет, я так не могу. Ведь этак можно взять в убыток.
— Не надо. Спешить некуда.
Вынимает кисет. Не спеша, со вкусом скручивает папироску.
— Гей, на лодке! Возьми десять!
— Нема.
— Ну, одиннадцать! Больше все равно никто не даст!
— Нема, нема.
— Ну, двенадцать! Накажи меня Бог, больше не дам!
— И не давай. Разве я говорю, чтоб ты давал? Ты не давай. Другой даст.
— Вот черт свинячий!.. Да почему ж именно четырнадцать?
— Так уж я положил. Не хочешь — подожду. Мы, брат, подождем.
И, в виде иллюстрации своего спокойствия и уверенности в себе, начищает спокойно, аккуратно и тщательно переобувает сапоги.
Долго переобувает. Уверен в себе.
А на берегу, как рыба, попавшая в сеть, бешено мечется оптовик. Ему и хочется, и колется: и жадность грызет, и боязнь потерять — пугает.
— А, чтоб ты лопнул! И что это, ей-Богу, за народ за такой пошел — эти рыбаки! Ну, давай за четырнадцать — подавись!
— А если будешь такие слова — так я и шестнадцать скажу. Понял? — с ленивой вялой угрозой бормочет рыбак, притягиваясь к берегу.
Я спрашиваю у покупщика:
— Почем же вы будете продавать, если здесь четыре пуда?
— Так вот вы и считайте, — с досадой ревет покупщик. — Если себе обходится по 87 целковых фунт, то сколько же взять? Меньше ж как по 110-ти — нельзя?
Итак, заработок торговца за два часа торговли — 3½ тысячи.
После обеда проходил я мимо балаклавской аптеки. Смотрю — у дверей живописная группа: пара взмыленных лошадей, в экипаже извозчик и седок — чрезвычайно знакомое лицо!..
Ба! Да этой мой утренний знакомец — рыбак, продавший утренний улов за 14 тысяч.
Он вышел из аптеки и на безмолвный вопрос извозчика махнул рукой:
— Не меняют тысячи — хоть ты лопни. В третьем месте не хочут.
Он почесал затылок и энергично махнул рукой.
— Да черт с ним!.. Бери тысячу.
— Да где ж я тебе возьму 400 сдачи?
— Не надо. Это тебе на чай.
Сам щедрый Фукэ, галантный министр Людовика XIV, не мог сказать этой фразы с большей небрежностью.
Но извозчик отнесся к новому Фукэ безо всякого благоговения.
— Видали вы такую сволочь, — общительно подмигнул он мне — единственному свидетелю этой сцены. — По четыреста рублей на чай уже дают. И где они только эти деньги берут? Ну, ты — франт! Домой уж поедем, что ли? Садись. И эта странная парочка укатила: два моих меньших брата, каждый из которых смело мог бы содержать меня, как тот же Фукэ своего придворного поэта Лафонтена.
Вообще, все теперь пошло шиворот-навыворот.
Меньшой брат зарабатывает в десять раз больше старшего брата, а старший брат грустно стоит поодаль и чувствует всеми свои фибрами, как меньшой брат лениво презирает его.
Надо сознаться, что раньше, когда меньшой брат был в удалении, — старшой брат умственно, мысленно стоял перед ним на коленях, бил ему поклоны и молился.
— Простишь ли ты меня, что я утопаю в роскоши, что я нынче купил пианино, а у тебя в это время есть только на кусок хлеба с мясом да на бутылку водки… О, сколь я пред тобой виноват!.. Простишь ли ты мен, что в то время, как ты хлебал свои щи с кашей, — я ел у Контана котлетку Мари-Луиз соус-субиз.
Спросил я одного сапожного мастера:
— Сколько вы зарабатываете?
— Тысячи две.
— Отчего так много?
— Да ежели я на базар тысячу посылаю: посчитайте, сколько сейчас берут за гуся, за коровье масло, за свинину!..
Он ест гуся.
Чистильщик сапог зарабатывает в месяц 25 тысяч. И он ест гуся.
Портновский подмастерье зарабатывает очень плохо — лениво работая, тысяч 20. И он ест гуся.
Кто сейчас может есть сливочное масло?
Меньшой брат: дамский парикмахер, папиросник, сапожник, продавец лимонада в киоске — и никто из них, обдирая старшого брата, не чувствует себя перед старшим братом неловко.
Старший библиотекарь лучшей севастопольской библиотеки получает в месяц 2400 рублей, а мальчишка у бульвара, начищающий сапоги, — 24000.
Сторож библиотеки получает в два раза больше старшего библиотекаря[1].
Где же выход?
Выход единственный: ученые, инженеры, педагоги, журналисты, актеры и библиотекари — все на улицу!
Начищайте сапоги прохожим, ловите рыбу, стирайте белье, шейте ботинки, продавайте папиросы, завивайте дам, возите в ручных тележках дрова — и вы увидите: все сразу сделается лучше, дешевле и честнее.
Боритесь, не давайте, чтобы вас слопали без остатка — даже бык, которого ведут на бойню — упирается.
А ведь в этом случае, если вас меньшой брат слопает, и пользы-то для него никакой не будет…
Ибо если библейские тощие коровы, слопав жирных, сами не пополнели, то тем более не будет никому профита, если жирные коровы слопают тощих.
КОММЕНТАРИИ[править]
Впервые: Юг, 1920, 16 февраля, № 165. Печатается по тексту газеты.
У берега балаклавской бухты колышутся несколько рыбачьих лодок. — Балаклава (тюрк, «рыбье гнездо») — старинный город в 15 км от центра Севастополя. Расположен по берегам узкогорлой бухты, во все времена славившейся хорошим уловом.
— Нема. — Балаклавские рыбаки были греками и разговаривали на ломаном русском языке.
…проходил я мимо балаклавской аптеки. — Здание аптеки сохранилось (Балаклава, наб. Назукина, 1).
…я ел у Контана котлетку Мари-Луиз, соус-субиз. — «Контан» — знаменитый петербургский ресторан, открытый в 1885 г. в здании гостиницы «Россия» (Наб. Мойки, 58). Славился великолепной кухней и оркестром румынской музыки под управлением Ж. Гулеско.
…библиотекарь лучшей севастопольской библиотеки… — Скорее всего, писатель имеет в виду Морскую библиотеку.
- ↑ Сейчас только мне сообщили, что сторож этой библиотеки потребовал и получил прибавку 7000 при готовой квартире, т. е. он получает в четыре раза больше библиотекаря — Примечание Арк. Аверченко.