ЛѢТОМЪ 1903 года, въ то время, когда капитанъ Вольфъ путешествовалъ по Манчжуріи, входя въ сношенія съ германскими консулами и агентами, живущими въ разныхъ городахъ Манчжуріи и Китая, когда онъ велъ переговоры съ японцами въ Портъ-Артурѣ и проявлялъ изумительную подвижность и дѣятельность, составившую для него въ военныхъ и морскихъ кругахъ Берлина репутацію выдающагося дѣятеля, на Дальній Востокъ стремилась совершенно новая личность. Ей суждено было сыграть извѣстную роль въ то время, когда на Дальнемъ Востокѣ такъ неожиданно вспыхнулъ кровавый споръ между двумя сосѣдними державами.
Въ концѣ іюня 1903 года, въ яркій день, когда на верхушкахъ небольшихъ волнъ ярко вспыхивали и переливались золотистыя змѣйки лучей знойнаго солнца, въ сторону черной, покрытой густымъ дубовымъ лѣсомъ громады острова Аскольда приближалась большая китайская рыбачья барка. Три мачты ея поддерживали складчатые желтые паруса, тщетно ловившіе вѣтеръ, изрѣдка проносившійся надъ сверкающей поверхностью моря. На носу и на кормѣ сидѣли китайцы. Ихъ гладко выбритыя головы отражали лучи солнца и они равнодушно смотрѣли на воду и курили длинныя „янь-тай“. Рулевой — высокій рослый китаецъ въ свѣтло-голубомъ халатѣ и бѣлыхъ башмакахъ, стоялъ у руля и внимательно смотрѣлъ впередъ, ища глазами появляющіеся на горизонтѣ, то бѣлѣющіе паруса, то дымки еще скрывающихся за горизонтомъ пароходовъ.
Для людей, знающихъ Китай, личность рулевого не представляла собою загадки. Слишкомъ нѣжное и и благообразное лицо и холеныя руки съ длинными тонкими пальцами и чистыми, отточенными ногтями, свидѣтельствовали о томъ, что рулевой большой рыбачьей барки съ развѣвающимися на верхушкахъ мачтъ кумачевыми драконами, не былъ ни рыбакомъ, ни купцомъ. Его можно было бы скорѣй назвать военнымъ, такъ какъ осанка его и спокойный, привыкшій отдавать приказанія голосъ, рѣзко бросались въ глаза. Но слишкомъ тревожный взглядъ, которымъ онъ окидывалъ горизонтъ, и эти нѣжныя, не трудовыя руки говорили о другомъ.
И наблюдатель не ошибся бы. Рыбачью китайскую барку велъ Мый-Ли, извѣстный вождь хунхузовъ, такъ часто нападавшій на Западную Корею и всегда скрывавшійся въ китайскомъ городѣ Фьянъ-Хуанъ-Ченѣ. Казалось удивительнымъ, какимъ образомъ и для чего хунхузская барка шла въ сторону населенныхъ русскихъ береговъ, гдѣ ей предстояла неминуемая встрѣча съ таможенными и военными парохоходами. Всякій набѣгъ на прибрежныя русскія поселенія неизбѣжно долженъ былъ окончиться неудачей, такъ какъ слишкомъ хорошо была поставлена въ этихъ тревожныхъ мѣстахъ охрана. Проникнуть въ города черезъ лѣса, изъ какой-нибудь глухой бухты, какъ заливъ Опричника или бухта Находка, было бы дѣломъ неразумнымъ и слишкомъ безцѣльнымъ.
Вотъ почему появленіе самого Мый-Ли въ этихъ водахъ означало собою предпріятіе, болѣе обдуманное и руководимое иными соображеніями и выгодами, чѣмъ тѣ, какими могъ руководствоваться хунхузскій вожакъ.
Когда до острова Аскольда оставалось не болѣе десяти морскихъ миль, изъ трюма на палубу вышелъ молодой, краснощекій юноша, одѣтый въ щегольской костюмъ туриста и съ биноклемъ, висящимъ на тонкомъ ремнѣ. Онъ привѣтствовалъ небрежнымъ движеніемъ руки Мый-Ли, стоявшаго на рулѣ, и подобострастно кивавшихъ ему головою матросовъ, молчаливо курившихъ свои безконечно длинныя трубки.
— Все въ порядкѣ! — сказалъ Мый-Ли. — Кругомъ ни одного судна, и я думаю, что мы могли бы войти незамѣченными въ Амурскій или Уссурійскій заливы. Быть можетъ, попробовать?
На этотъ вопросъ европеецъ долго не давалъ никакого отвѣта и наконецъ, растягивая слова, небрежно бросилъ:
— Нѣтъ! Вы высадите меня на берегу, напротивъ острова Путятина. А сами уйдете въ море и вернетесь за мною лишь тогда, когда на берегу вспыхнетъ большой костеръ.
Юноша нѣсколько разъ прошелся вдоль борта, а затѣмъ снова подошелъ къ Мый-Ли и, повернувшись спиною къ матросамъ, передалъ ему пачку денегъ, сказавъ:
— Вы исполнили часть задачи, которую вы приняли на себя. Вотъ первая плата.
Черные, блестящіе глаза Мый-Ли сверкнули, и онъ улыбнулся, оскаливъ ослѣпительно бѣлые, какъ у волка, зубы.
— Тау-си, Тайe![1] — сказалъ онъ.
Скалы Аскольдова острова сдѣлались совершенно отчетливыми. Высокіе, остроконечные, похожіе на башни обвѣтренные столбы съ растущими на верхушкахъ ихъ одинокими дубами, съ глубокими, какъ морщины на старческомъ лицѣ, разсѣлинами, заросшими мелкимъ кустарникомъ багульника, вперемѣшку съ низкорослымъ дубнякомъ и тальникомъ; сверкающіе серебристыми лентами ручьи, падающіе съ большой высоты по вырытымъ водою русламъ въ темно-красныхъ скалахъ и цѣлыя стаи бѣлыхъ чаекъ, заунывно кричащихъ и спорящихъ изъ за добычи, — все это было какъ на ладони. Въ бинокль европеецъ различалъ также нѣсколько домиковъ, построенныхъ на самомъ берегу, у прибрежныхъ скалъ. Бѣлые буруны бились тамъ, и, казалось, что они кинутся на эти маленькія избушки, разобьютъ и унесутъ ихъ въ море. Но Мый-Ли погрозилъ въ ихъ сторону кулакомъ и сказалъ, обращаясь къ юношѣ:
— Тамъ корейцы! Они слѣдятъ за моремъ, и не разъ люди съ нашихъ барокъ вырѣзывали ихъ до послѣдняго человѣка. Но все новые и новые приходили сюда корейцы; теперь они вооружены и могутъ оказать сильное сопротивленіе. А недавно еще этотъ островъ былъ неприступнымъ гнѣздомъ, гдѣ скрывались мы, вольные люди, когда намъ тѣсно становилось въ Китаѣ, или когда насъ слишкомъ угнетали, требуя отъ насъ откупа, правители нашихъ провинцій, всѣ эти цзянь-цзюни, фуду-туны и дао-таи...
Барка проходила въ это время совсѣмъ въ виду Аскольда.
— Взгляните! — сказалъ Мый-Ли и протянулъ руку въ сторону острова. — Вотъ тамъ, на уступѣ надъ скалами, виднѣется двое корейцевъ въ ихъ глупыхъ бѣлыхъ кофтахъ. Они смотрятъ теперь на насъ и соображаютъ, куда мы держимъ путь.
Дѣйствительно, двѣ бѣлыя точки копошились на небольшой остроконечной горѣ, поднимающейся надъ небольшимъ поселкомъ.
Случайная туча набѣжала на солнце, потемнѣло море, и сразу сталъ свѣжѣе вѣтеръ. Издалека стали набѣгать съ шумомъ и плескомъ волны, увѣнчанныя бѣлоснѣжными барашками. Качнуло барку, сразу надулись паруса, напряглись всѣ шкоты, согнулись и заскрипѣли мачты, и вѣтеръ заигралъ среди снастей и въ туго натянутомъ полотнѣ парусовъ. Широконосая барка быстрѣе понеслась по волнамъ, и передъ собою несла она бѣлый бурунъ, а за кормою вилась длинная пѣнистая дорога, обозначая слѣдъ прошедшаго судна. Барка шла быстро. Виднѣвшіяся вдали синеватыя очертанія берега становились все замѣтнѣе и опредѣленнѣе, и по мѣрѣ того, какъ росли волны, то и дѣло высоко вскидывающія барку, росли и горы, тянущіяся вдоль всего берега. Барка шла мимо большого острова; на пологомъ берегу его виднѣлся лѣсъ, а на просѣкѣ, спускающейся къ самому морю, стоялъ большой домъ.
— Что это такое? — спросилъ юноша.
— Здѣсь живетъ богатый русскій человѣкъ. — Отвѣтилъ Мый-Ли. — Онъ разводитъ на островѣ коней и оленей, промышляетъ рыболовствомъ и охотой, а люди его на парусныхъ баркасахъ доходятъ до самаго Сахалина.
Вѣтеръ свѣжѣлъ, и барка быстро подвигалась по вѣтру въ сторону берега, который все рѣзче и яснѣе выступалъ изъ туманной дали, словно поднимаясь изъ-за волнъ и плывя навстрѣчу разбойничьей баркѣ.
Мый-Ли подвелъ свое судно къ берегу, у котораго Высоко вздымались волны и носили на своихъ верхушкахъ обломки деревьевъ и занесенныя Богъ вѣсть откуда доски, бревна и бочки.
На берегу, на опушкѣ лѣса, у высокихъ вязовъ, стояла такъ часто встрѣчающаяся въ Уссурійской тайгѣ фанза промысловаго китайскаго охотника.
Когда юноша вышелъ на берегъ, изъ фанзы выбѣжало трое людей. Одинъ изъ нихъ шелъ впереди и, размахивая рукой, кричалъ:
— Здравствуй, Салисъ-Швабе! Здравствуй, дорогой товарищъ! Вотъ гдѣ суждено намъ съ тобой вновь встрѣтиться!
Юноша, названный именемъ Салиса Швабе, побѣжалъ въ сторону привѣтствующаго его человѣка.
— Милый Вольфъ, какъ я радъ! — говорилъ онъ, крѣпко пожимая руку капитана. — Послѣ того, какъ мы разстались съ тобой въ Калькуттѣ, мнѣ казалось, что я никогда больше не встрѣчу тебя, и что пути наши разошлись. Какъ я радъ! Какъ я радъ!
— Позволь представить тебѣ нашихъ сотрудниковъ, — сказалъ Вольфъ. — Одинъ изъ нихъ инженеръ Мейергаммеръ, старшій инженеръ извѣстной конторы Родпеля, а другой — техникъ фирмы „Артигъ и Вейсъ“ — Фоссъ. Оба они, а съ ними и я, поскольку я пригожусь, будемъ помогать тебѣ въ работѣ, порученной тебѣ въ здѣшнихъ мѣстахъ.
Всѣ они вошли въ фанзу. Двое китайскихъ „боевъ“ подали горячую похлебку и консервы, а затѣмъ принесли чай и печенье. Послѣ обѣда между четырьмя людьми, собравшимися въ уединенной лѣсной китайской фанзѣ, шло продолжительное и важное совѣщаніе. Они показывали какія-то записки, внимательно разсматривали карты и чертежи, спорили и дѣлились другъ съ другомъ своими мыслями. Когда уже начало смеркаться, совѣщаніе окончилось.
Ночь здѣсь, падаетъ быстро. Не прошло еще и часа, какъ гдѣ-то высоко на небѣ загорѣлись звѣзды. Лѣсъ сдѣлался чернымъ и постепенно сливался съ густымъ мракомъ, сползающимъ тяжелыми волнами съ далекихъ горъ къ безпокойному, шумно плещущему морю.
— Пора! — сказалъ Салисъ Швабе.
Всѣ встали и, выйдя изъ фанзы, пошли на берегъ моря, гдѣ зажгли большую кучу хвороста, сложенную у дуплистаго, засохшаго вяза. Огонь быстро охватилъ сухой буреломъ и тогда, когда костеръ пылалъ, языки его лизали сухой стволъ дерева и ползли все выше и выше, пока не охватили верхушки дерева, и пока оно не запылало гигантскимъ факеломъ, бросающимъ багровые отблески на взволнованное море.
Четверо собравшихся у костра людей смотрѣли въ мракъ, плывущій по морю и когда оттуда раздался далекій, едва слышный окрикъ, спокойно улыбнулись.
— Мый-Ли — сказалъ Мейергаммеръ, — надежный человѣкъ. Съ нимъ наша фирма не разъ получала разную контрабанду и даже такую, которую вовсе не пропускаютъ пограничные дозоры, какъ динамитъ и пироксилинъ.
Черезъ нѣсколько минутъ къ берегу подошла большая китайская лодка съ тремя гребцами, изъ которыхъ одинъ стоялъ на кормѣ и кормовымъ весломъ не только помогалъ переднимъ, но и управлялъ лодкой.
Когда лодка пристала къ берегу, матросы стали вкатывать въ нее сложенныя въ кустахъ у самаго берега бочки и мѣшки, наполненные цементомъ. Нѣсколько разъ возвращалась лодка и всякій разъ уходила къ баркѣ, нагруженная почти до верху цементомъ. Когда послѣднія бочки были погружены, вмѣстѣ съ ними отправились на барку и европейцы.
Почти въ полночь барка Мый-Ли, повернувшись носомъ къ югу, пошла мимо острова Аскольда въ Амурскій заливъ.
Ночь была темная. Луны не было. По небу плыли облака и даже звѣзды рѣдко выглядывали изъ-за нихъ.
Надъ моремъ стоялъ какой-то шумъ. Плескъ волнъ, ихъ злобное шипѣнье и гудѣнье вѣтра въ парусахъ барки сливались въ одинъ могучій говоръ моря.
Въ то время, когда барка пересѣкала заливъ Петра Великаго, откуда-то издалека, прямо на нее метнулся любопытный бѣлый лучъ. Онъ не дошелъ до нея, но освѣтилъ верхушки волнъ, пошарилъ по морю и потухъ.
— Таможенники? — спросилъ Салисъ Швабе.
— Миноносецъ! — шепнулъ Мый-Ли и тотчасъ же отдалъ какое-то приказаніе.
Съ мягкимъ шуршаніемъ упали паруса, и китаецъ побѣжалъ на носъ барки гасить горѣвшій на высокомъ штокѣ сигнальный фонарь.
Когда вторично вспыхнулъ прожекторъ, то онъ не нащупалъ уже парусовъ и не могъ найти среди волнъ мачтъ и глубоко сидѣвшую барку. Мый-Ли велъ къ югу свое судно и, пользуясь свѣжимъ фордевиндомъ, шелъ быстро.
Въ Амурскомъ заливѣ, недалеко отъ урочища Славянки, Мый-Ли ввелъ свою барку въ маленькую, скрытую со стороны моря и суши бухту. На берегахъ не было ни жилья, ни даже слѣдовъ пребыванія человѣка. Густые кусты поднимались выше въ горы съ растущимъ на нихъ дубовымъ лѣсомъ. Днемъ барка стояла на якорѣ, и никто не появлялся на ея палубѣ, только дежурный матросъ, тихо покачиваясь, пускалъ клубы табачнаго дыма и заунывно визгливымъ голосомъ выкрикивалъ слова пѣсни. Но ночью картина мѣнялась. Вся команда и четыре европейца были на палубѣ барки, которая выходила въ море и бросала якорь немного правѣе краснаго плавучаго буйка, обозначавшаго фарватеръ, служившій для прохода всѣхъ большихъ пароходовъ по Амурскому заливу.
Привязавшись на длинномъ канатѣ къ бую и бросивъ два якоря, барка тихо покачивалась на волнахъ, а отъ нея отходила нагруженная до верху лодка съ бочками и мѣшками цемента. Въ другой лодкѣ сидѣли европейцы и слѣдили за работой.
Работа же была несложная. По самой серединѣ фарватера китайцы бросали въ воду мѣшки съ цементомъ, и открытыя бочки.
Падая на дно, цементъ впитывалъ въ себя воду и, постепенно затвердѣвая, превращался въ твердый, какъ скала, камень. Съ каждымъ днемъ скала эта росла и, поднимаясь со дна все выше и выше, приближалась къ поверхности моря. Работа длилась почти двѣ недѣли. Наконецъ, Мейергаммеръ, производившій промѣры, радостно улыбнулся и сказалъ:
— Довольно! Теперь, когда надо будетъ, достаточно десятка мѣшковъ, и посреди фарватера неожиданно появится подводный камень, который можетъ причинить много хлопотъ и непріятностей всѣмъ тѣмъ, кто не знаетъ о существованіи его.
Послѣ этого разговора, въ пустынной бухтѣ барка Мый-Ли скрывалась и днемъ и ночью, очевидно, ожидая какихъ-то событій.
Самъ Мый-Ли, европейцы и даже равнодушные китайцы, составлявшіе команду барки, видимо, томились въ бездѣйствіи. Они, молча, съ раздраженнымъ видомъ, смотрѣли на воду и на прибрежные кусты, пили чай, курили и ходили вдоль борта, злобно сплевывая въ воду.
— Однако! — сказалъ однажды Салисъ Швабе. — Это ужъ слишкомъ! Ты не знаешь ли, Вольфъ, кто долженъ прибыть сюда для провѣрки нашихъ работъ?
— Не знаю! — отвѣтилъ капитанъ. — Мнѣ лично не удалось побывать въ Японіи передъ тѣмъ, какъ встрѣтиться съ тобой. Я лишь послалъ пространное донесеніе съ однимъ изъ приказчиковъ торговаго дома „Артигъ и Вейсъ“ нашему послу въ Токіо, а ужъ онъ отъ себя, по предписанію изъ Берлина, долженъ былъ снестись съ морскимъ министерствомъ Японіи.
— Это становится неудобнымъ! — въ свою очередь заявили Мейергаммеръ и Фоссъ. — Хотя фирмы наши и освѣдомлены о нашей командировкѣ и получили соотвѣтственное приказаніе отъ германскаго посла въ Пекинѣ, но государственныя дѣла — одно, а дѣла фирмы — другое и тоже имѣютъ большое значеніе, тѣмъ болѣе, что они тѣсно связаны съ дѣлами германской агентуры на этой окраинѣ.
— У меня, напримѣръ, — продолжалъ Мейергаммеръ, — со дня на день должны начаться работы по постройкѣ узкоколейной дороги въ крѣпостномъ районѣ. Работами долженъ руководить я, и правительство поручило фирмѣ Родпель очень внимательно наблюдать за ходомъ работъ по этому подряду. Если же я не буду ко времени на работахъ, то ими станетъ руководить другое лицо, которое, конечно, не будетъ столь опытно въ смыслѣ наблюдательности, какъ я. Что жъ дѣлать?
Никто не могъ ничего отвѣтить на этотъ вполнѣ, казалось, справедливый вопросъ. Всѣ думали почти то же. У всѣхъ были свои заботы и свои дѣла, и долгое молчаніе, со стороны японскаго правительства раздражало и волновало Салисъ Швабе, Вольфа и обоихъ инженеровъ.
Дни тянулись скучно и однообразно. По ночамъ не спали, раздраженно думая о томъ, что они позабыты, и никто не заботится ни о нихъ, ни о важныхъ работахъ, законченныхъ ими.
Однако, они ошиблись. Тотъ, кто долженъ былъ прибыть къ нимъ, давно уже былъ въ пути. Онъ вышелъ на эскадренномъ миноносцѣ № 17 изъ Нагасаки и спустился къ югу, послѣ чего шелъ мимо береговъ Ляoдунскаго полуострова и Корейскаго побережья, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ подходя къ берегу и осматривая то таинственные знаки, нанесенные бѣлой краской на прибрежныхъ утесахъ, то неизвѣстно кѣмъ поставленныя сигнальныя вѣхи. Иногда онъ спускалъ шлюпки и подходилъ къ самому берегу, гдѣ его встрѣчали японцы или китайскіе рыбаки и о чемъ-то шептались съ нимъ. Такъ путешествуя, онъ постепенно приближался къ южной части Амурскаго залива и былъ уже близко отъ урочища Славянка и той бухты, гдѣ укрылась барка Мый-Ли.
Пришелъ онъ въ бухту ночью. Миноносецъ № 17, покрытый по бортамъ окрашеннымъ въ цвѣтъ дерева брезентомъ, съ необыкновенными мачтами, и безпомощно висящими на нихъ парусами совершенно не напоминалъ собою тѣхъ мрачныхъ, глубокосидящихъ и острыхъ, какъ лезвіе ножа, судовъ, которыя въ начавшееся дѣлаться уже тревожнымъ время бороздили Японское море по всѣмъ направленіямъ отъ Цусимы и до Татарскаго пролива. Когда онъ вошелъ въ бухту, на баркѣ всѣ спали, даже дежурный матросъ; онъ расположился среди пустыхъ бочекъ и круговъ канатовъ и мирно уснулъ. Даже трубка выпала изъ его рта. Коса его черной змѣей извивалась по палубѣ, а по ней никѣмъ не тревожимые ползали пауки и огромныя тысяченожки, охотящіяся за ними.
Часовой вскочилъ, какъ ужаленный, когда о бортъ барки мягко ударился неслышно подошедшій съ потушенными огнями и съ глушителями на трубахъ миноносецъ.
На палубу барки вбѣжали японскіе матросы, и одинъ изъ нихъ крикнулъ:
— Позвать хозяевъ!
Но въ трюмѣ уже слышали этотъ окрикъ, и вскорѣ одинъ за другимъ вышли Вольфъ, Салисъ Швабе и ихъ помощники. Одновременно по перекинутому трапу на барку взошелъ низенькій, приземистый мужчина съ рѣдкими, сѣдѣющими бакенбардами и грубымъ, но энергичнымъ лицомъ.
— Кто изъ васъ капитанъ германской службы, — Карлъ Вольфъ? — спросилъ онъ глухимъ голосомъ.
Вольфъ вышелъ впередъ и поднялъ шляпу.
— Я-капитанъ флота его императорскаго величества императора Германіи! — отвѣтилъ онъ. — Съ кѣмъ имѣю честь говорить?
Прибывшій черными выразительными глазами скользнулъ по фигурѣ капитана, правый уголъ его губъ поднялся кверху, что сразу придало его лицу какое то зловѣщее выраженіе, совершенно не похожее на улыбку.
— Адмиралъ Уріу! — прикладывая по военному руку къ фуражкѣ, бросилъ прибывшій. — Мнѣ бы хотѣлось немедленно осмотрѣть исполненныя вами работы.
— Мы готовы! — отвѣтилъ Вольфъ.
— Въ такомъ случаѣ, прошу васъ! — сказалъ Уріу, указывая на миноносецъ. — Кромѣ того, я имѣю предписаніе доставить васъ и господина Салисъ Швабе въ одинъ изъ корейскихъ портовъ.
— Совершенно вѣрно! — отвѣтилъ Салисъ Швабе, — намъ неудобно было бы явиться не по желѣзной дорогѣ въ нашъ городъ. Это могло бы вызвать подозрѣніе...
Но адмирала Уріу, вѣроятно, мало интересовали тѣ соображенія, которыми руководствовались эти люди. Онъ, молча, пошелъ на миноносецъ, а Салисъ Швабе позвалъ Мый-Ли и расплатился съ нимъ. Пожимая ему руку, Салисъ Швабе сказалъ:
— Мый-Ли, вы доставите обоихъ инженеровъ къ берегу у острова Путятина, и съ того часа вы свободны.
Черезъ нѣсколько минутъ миноносецъ такъ же неслышно отошелъ и, слившись съ мракомъ, плывшимъ надъ бухтой, вышелъ въ море.
Черезъ нѣсколько часовъ послѣ этого, вдоль корейскаго берега, стараясь скрываться въ бухтахъ, медленно подвигалось къ югу судно съ какими то странно болтающимися парусами и тремя большими трубами, какія всегда бываютъ на миноносцахъ.
Это былъ миноносецъ № 17, на которомъ адмиралъ Уріу совершалъ осмотръ приготовленій, предшествовавшихъ вспыхнувшей черезъ пять мѣсяцевъ послѣ этого войнѣ.
Во многихъ бухтахъ адмиралъ Уріу имѣлъ свиданіе съ китайскими рыбаками или японскими купцами, которые устраивали радіо-телеграфныя станціи и подготовлали запасы минъ.
Недалеко отъ Дальняго, въ небольшой бухтѣ работала цѣлая флотилія японскихъ рыбаковъ. Когда судно, скрывавшее подъ своей странной наружной оболочкой одинъ изъ лучшихъ миноносцевъ, вошло въ эту бухту и проходило мимо сампановъ и барокъ съ рыбаками, то люди, бывшіе на нихъ, вытягивались по военному и молча привѣтствовали стоявшую у передней мачты угрюмую, коренастую фигуру адмирала.
Бухта эта лежала на пути отъ Дальняго до Портъ-Артура, и только весною 1903 года ее заарендовали японскіе рыбопромышленники Касухи и Одара, имѣвшіе большіе магазины въ сѣверной части Японіи и вывозившіе сушеную рыбу въ Китай.
Лишь только начался уловъ рыбы, въ арендованную японцами бухту прибыло четыре парохода, доставившіе на своихъ бортахъ цѣлую флотилію рыбачныхъ челноковъ.
На берегахъ бухты сразу выросли шалаши и временные дома, и работа закипѣла. Съ утра бросали сѣти и вылавливали рыбу, которую тутъ же развѣшивали, солили и вялили. Когда же вечерѣло, и надъ водою появлялась та непрозрачная, обманчивая дымка, которая скрываетъ очертанія предметовъ и дѣлаетъ туманною даль, съ сампановъ въ воду по спущеннымъ лѣстницамъ, сходили люди въ костюмахъ водолазовъ. Происходило это всегда у выхода изъ бухты, ближе къ тому мѣсту, гдѣ обычно проходили большіе торговые и военные корабли.
Долго работали водолазы, пока объ этомъ не узнали власти. Однажды въ бухту неожиданно послѣ заката солнца влетѣлъ русскій миноносецъ. Онъ бросилъ якорь у входа въ бухту и спустилъ шлюпку.
Офицеръ началъ допрашивать промышленниковъ, зачѣмъ понадобились водолазы, но получилъ вполнѣ успокоительный отвѣтъ. Ему сказали, что водолазы заняты ловлей трепанговъ, устрицъ и морской капусты.
Смотритель промысловъ, старый, хитрый японецъ Терраши-Тогу сказалъ:
— Я долженъ замѣтить, что, конечно, это незаконно, такъ какъ ловля трепанговъ и устрицъ при помощи водолазовъ совершенно опустошаетъ море. Но что подѣлать? Мы въ чужой странѣ и при томъ въ странѣ, которая сама не умѣетъ использовать своихъ богатствъ. Пусть другіе хоть этимъ воспользуются. Вы меня, конечно, поймете!
Говоря это, японецъ хихикалъ и подобострастно втягивалъ въ себя воздухъ и, въ концѣ концовъ, увидѣвъ, что ему повѣрили, разсказалъ, что водолазы недавно добыли большую устричную раковину и, что такъ рѣдко случается въ этихъ сѣверныхъ водахъ, нашли въ ней довольно крупную жемчужину. Старикъ сбѣгалъ въ шалашъ и принесъ жемчужину, величиною въ горошину, красиваго сѣростального цвѣта, отсвѣчивающую нѣжными сине-зелеными огнями.
Въ этой именно бухтѣ миноносецъ № 17 провелъ нѣсколько дней, причемъ адмиралъ Уріу вмѣстѣ съ Вольфомъ осматривалъ нѣкоторыя мѣста, на которыхъ стояли сампаны, и гдѣ всякую ночь спускались въ воду водолазы.
Потомъ съ миноносца темной ночью перевезли съ большой осторожностью какіе-то большіе, круглые предметы, съ цѣпями, заканчивающимися небольшими якорями. Ихъ опустили въ воду, и они скрылись въ пучинѣ, до тѣхъ поръ, пока имъ не суждено было вновь появиться и принять участіе въ той кровавой бойнѣ, свидѣтельницей которой должны были сдѣлаться эти тихія воды.
Въ октябрѣ уже ни одного сампана не было въ бухтѣ, и заброшенные и пустые стояли шалаши, а неубранная рыба гнила на берегу.