Мирные завоеватели (Оссендовский)/1915 (ДО)/XXI

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
[124]
XXI.

ТРЕВОЖНО жилъ городъ въ то знойное лѣто и дождливую, гнилую осень. Много потрясающихъ событій пронеслось надъ городомъ. Имена Мукдена и Ляояна, кровавая эпопея Портъ-Артура и мрачная драма, разыгравшаяся въ водахъ Цусимской тѣснины — все это тяжелымъ бременемъ легло на чувства и умы жителей Тихоокеанскаго побережья. Какъ-то незамѣтно скользили среди нихъ другія событія, пришедшія изъ Россіи и казавшіяся мелкими и случайными среди вихря, потрясающаго огромную окраину. Старый Вотанъ также недостаточно внимательно слѣдилъ за тѣмъ, что происходило вокругъ и что доносилось далекимъ откликомъ изъ-за Урала, гдѣ происходили бурные октябрьскіе дни, глубоко взволновавшіе людское море. Вотанъ боялся за себя. Онъ Просыпался съ мыслью, что сегодня нападетъ на него Нохвицкій, этотъ неизвѣстно откуда взявшійся врагъ, заставившій бояться могущественнаго Вотана впервые въ жизни. И врагъ этотъ бросилъ вызовъ. Двадцать шестого октября въ магазинъ „Артигъ и Вейсъ“ вошелъ толстый китаецъ и передалъ одному изъ приказчиковъ письмо, прося вручить его Вотану. Самъ же онъ, повертѣвшись въ магазинѣ, незамѣтно вышелъ, и никто не обратилъ на это обычное событіе никакого вниманія. Каково же было удивленіе приказчиковъ, когда въ магазинѣ появился самъ управяющій и началъ разспрашивать, о китайцѣ, принесшемъ письмо. Много жестокихъ упрековъ посыпалось на голову оторопѣвшихъ и испуганныхъ приказчиковъ. [125]Они съ трепетомъ смотрѣли на красное отъ гнѣва лицо и дрожащія губы Вотана. Причина гнѣва и тревоги стараго управляющаго торговаго дома „Артигъ и Вейсъ“ была понятна. Китаецъ доставилъ ему письмо отъ Нохвицкаго, писавшаго, что онъ безповоротно рѣшилъ разоблачить дѣятельность фирмы и назвать лицъ, принимающихъ участіе въ шпіонской и освѣдомительной дѣятельности въ пользу Германіи и иностранныхъ державъ, несмотря на то, что они пользовались гостепріимствомъ и покровительствомъ Россіи. Нохвицкій въ письмѣ своемъ заявлялъ, что не остановится ни передъ чѣмъ и что выдастъ даже самого себя, если понадобится, но не позволитъ, чтобы въ Россіи долѣе существовала германская торговая фирма, не только служащая враждебнымъ государствамъ, но радующаяся несчастью вскормившей её страны. Письмо заканчивалось словами: — Ждите меня! И Вотанъ ждалъ. Ждать, однако, ему пришлось недолго. Двадцать восьмого октября къ нему по телефону позвонилъ важный чиновникъ, жившій въ его домѣ и, не называя себя, сказалъ: — Я долженъ предупредить васъ, что къ намъ по ступило заявленіе Нохвицкаго, который указываетъ на весьма компроментирующую васъ дѣятельность вашего универсальнаго магазина и перечисляетъ мѣста и обстоятельства, при которыхъ происходили событія, могущія послужить во вредъ вамъ и фирмѣ. Самое важное изъ всего этого, однако, заявленіе Нохвицкаго, что онъ одновременно съ донесеніемъ намъ, [126]дѣлаетъ такое же сообщеніе и другимъ учрежденіямъ и лицамъ. — Началось!.. — подумалъ старикъ, и сердце въ немъ упало. — Что же дѣлать?.. Вопросъ этотъ, заданный робкимъ, нерѣшительнымъ голосомъ, съ головой выдавалъ всегда самоувѣреннаго и важнаго Вотана. Это почувствовалъ чиновникъ и послѣ долгаго молчанія отвѣтилъ вопросомъ: — А скажите, вы очень опасаетесь этихъ разоблаченій? Въ старомъ Вотанѣ, испытанномъ въ бояхъ съ жизненными обстоятельствами, вдругъ поднялось чувство самозащиты. — Мы еще поборемся! — подумалъ онъ, и тотчасъ же голосъ его пріобрѣлъ прежній увѣренный тонъ и убѣдительность. Старикъ заговорилъ: — Вы знаете, — сказалъ онъ, — что отъ злого человѣка не убережешься, а Нохвицкій не только злой человѣкъ, но и недовольный мною, такъ какъ я не принялъ его на службу торговаго дома „Артигъ и Вейсъ“. — Однако, — продолжалъ чиновникъ, — имѣйте въ виду, что мы принуждены будемъ обратить вниманіе на поданное намъ заявленіе Нохвицкаго. — Конечно! — прежнимъ бодрымъ голосомъ отвѣтилъ Вотанъ. — Я самъ васъ прошу объ этомъ. Это нужно выяснить и разъ навсегда прекратить всѣ эти нелѣпые слухи о какой-то особенной роли нашего магазина. На этомъ разговоръ прекратился, и Вотанъ началъ дѣйствовать. Прежде всего онъ уничтожилъ черновики [127]всѣхъ телеграммъ, посылавшихся имъ въ Берлинъ, а затѣмъ позвонилъ въ контору. Ему откликнулся одинъ изъ молодыхъ приказчиковъ. Вотанъ приказалъ ему позвать къ телефону Мюльферта. Когда старикъ подошелъ къ телефону, между нимъ и Вотаномъ произошелъ слѣдующій разговоръ: — Слушайте, Мюльфертъ, и ничего не отвѣчайте! — началъ Вотанъ. — Вы найдете въ лѣвомъ ящикѣ моего стола ключъ, откроете имъ желѣзный ящикъ, гдѣ найдете ключъ отъ зеленаго несгораемаго шкафа, стоящаго между двумя окнами. Вы повернете ключъ четырнадцать разъ, поставивши сигнальный кругъ послѣдовательно на буквы, составляющія слово „Эльфрида“. Изъ шкафа вы вынетедва кожаныхъ портфеля и постараетесь незамѣтно принести ихъ домой. Я же за ними пришлю къ вамъ своего человѣка! Мюльфертъ въ точности исполнилъ все, что приказалъ ему сдѣлать Вотанъ. Но когда онъ сходилъ съ лѣстницы въ магазинъ, отъ его опытнаго глаза не ускользнули двое пытливо смотрѣвшихъ на него покупателей. Мюльфертъ не рѣшился выходить на улицу съ таинственными портфелями, опасаясь ареста, и, поговоривъ съ кѣмъ-то въ магазинѣ, вернулся назадъ и заперъ свертокъ въ шкафъ. Поздно вечеромъ, когда магазинъ закрылся, Вотанъ узналъ о томъ, что произошло въ магазинѣ, и что такъ встревожило Мюльферта. Цѣлую ночь Вотанъ не спалъ. Потушивъ огонь въ кабинетѣ, онъ сидѣлъ и обдумывалъ положеніе. Если бы кто-нибудь могъ тайно проникнуть къ старику и видѣть его, тотъ понялъ бы, [128]какая усиленная и въ то же время систематическая и холодная работа происходила въ головѣ Вотана. Онъ поднялся съ кресла лишь тогда, когда сквозь неплотно задвинутыя занавѣси въ кабинетъ проникли первые отблески начинающагося дня, и когда по улицѣ проѣхала, глухо гремя своими деревянными колесами, китайская грузовая арба, съ пронзительно кричащимъ на лошадей и щелкающимъ бичомъ китайцемъ. На лицѣ Вотана играла спокойная и рѣшительная улыбка. Онъ позвонилъ и передалъ еще полуодѣтому и заспанному лакею конвертъ, приказавъ тотчасъ же снести его по адресу.