Михаил Григорьевич Черняев (Шеллер-Михайлов)

Михаил Григорьевич Черняев
автор Александр Константинович Шеллер-Михайлов

Опубл.: 1906. Источник: az.lib.ru • Биографический очерк.

МИХАИЛ ГРИГОРЬЕВИЧ ЧЕРНЯЕВ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

А. Михайлова.

От автора.

В часы испытаний и печали некоторую отраду приносила Михаилу Григорьевичу мысль, что наступит, наконец, беспристрастный суд истории и воздаст ему по заслугам его. Однако в 1905 г. исполнилась сорокалетняя годовщина взятия Ташкента, в этом году исполнится тридцать лет со времени Сербско-Турецкой войны, a кроме отрывочных статей, помещенных в различных повременных изданиях ничего основательного об этих выдающихся событиях нашей истории написано не было. Ташкентская эпопее и Сербско-Турецкая война ждут еще своих бытописателей, между тем, как позднейшим военным событиям, имевшим гораздо меньшее историческое значение посвящены уже многотомные труды.

Сознавая несостоятельность своих сил осветить ярко и в полности жизнь и деятельность Михаила Григорьевича, но движимые стремлением пройти хотя бы первую стадию по этому пути, мы приступили к составлению первой, краткой его биографии.

К своему скромному труду мы прилагаем сборник стихотворений, адресов и частных писем, полученных им со всех концов России вместе с многочисленными вещественными выражениями глубокого к нему сочувствия. Из этого сборника читатель усмотрит, как чутко прислушался он к биению народного сердца, как глубоко проник он в сокровенные недра его. На его стремление объединить Славянство и свергнуть с угнетенных народностей турецкое иго единодушно откликнулась от мала до велика вся Русь Святая в то время единая и нераздельная, без различия сословий.

Уезжая в Сербию, он твердо верил, что «Тот, Кому суждено было освободить миллионы своих подданных, предназначен Провидцем исполнить завет Своих Царственных Предков — завет освобождения единоверных и родственных нам племен» ¹. Война наша с Турцией была действительно война народная и торжествовавшая Россия уже стояла у врат Византии, уже готова была увенчать свое победное чело венцом Св. Софии. Владее Босфором, она стала бы в Европе государством не имеющим равного по силе и могуществу, она на много столетий неизмеримо обогатилась бы духовно и материально.

Но к несчастью в решительную минуту, стоя у самых стен Царьграда мы отступили от заветной народной цели, сошли с тропы Олеговой, залитой русской кровью. Простится-ли нам когда либо эта историческая ошибка? Не она-ли составляет основную, краеугольную причину, вследствие которой русское государство в настоящее время бьется в ужасных судорогах, в беспросветной мгле? А счастье было так возможно, так близко!

А. Михайлов

Комментарии

1. Слова Мих. Григ.

Михаилу Григорьевичу ЧЕРНЯЕВУ.

АРХИСТРАТИГ славянской рати,

Безукоризненный герой!

Под кровом Божьей благодати

Да совершится подвиг ТВОЙ!

Да сохранит в борьбe кровавой

ТЕБЯ Всевышнего рука,

И память дел ТВОИХ со славой

Пройдет в далекие века!

О. Миллер.

Доколе Господи мне слагать

совет в душе моей, скорбь в
сердце моем день и ночь?
Доколе врагу моему возноситься надо мною?

Псалом XII. 3.

I.

«Впечатления детства и молодости остаются неизгладимыми на всю жизнь и на основании их вырабатываются убеждения, руководящие человеком до его смерти.» Так выразился М. Г. Черняев в всеподданнейшем письме своем к Государю Императору, Александру III.

Будучи по времени политическим и общественным деятелем царствования Государей Александра II и Александра III, Михаил Григорьевич по складу своей личности был одним из лучших и светлых представителей Николаевской эпохи и сам причислял себя к разряду людей этого времени.

Богато одаренный душевными и умственными силами, он был личностью цельной, сильной и весьма сложной.

Всегда и во всем самостоятельный и своеобразный, непоколебимо стойкий в своих убеждениях, он в полной целости донес их до могилы, не смотря на постоянно менявшиеся вокруг него веяния и течения общественной мысли.

Обладая в высшей степени сильной волей и характером, он трудился и боролся всю свою жизнь, не падая духом в непосильной борьбе с мелочной завистью и косностью людей, стоявших у власти по большей части не умевших и не хотевших ни понять, ни оценить его.

От отца своего, славного ветерана двенадцатого года, бывшего под стенами Смоленска, на равнинах Шенграбена и Бородина, Михаил Григорьевич впервые воспринял те заветы горячей любви к Царю и Отечеству, во имя которой он беззаветно жертвовал собой в продолжении всей своей жизни.

Двенадцати лет от роду, выехал он из родового гнезда своего, седа Тубышек, Могилевской губ., под покровительством верного дядьки для поступления в Дворянский полк (кадетский корпус). Приехав в Петербург, он с этого нежного возраста был как бы брошен в водоворот жизни без каких бы то ни было связей, поддержки или опоры.

Сурово было военное воспитание того времени, но особенною жестокостью отличался директор Дворянского полка, Пущин, уволенный со службы после того, как он до смерти засек одного из вверенных его попечению юношей. Выдержать подобное воспитание могли только наиболее сильные физически и нравственно юноши, но за то, пройдя многолетний суровый искус его, они вступали в жизнь, закаленные для предстоящей борьбы, умеющие повелевать и повиноваться.

Наделенный природою прекрасными способностями и живой наблюдательностью Михаил Григорьевич во все время своего пребывания в корпусе шел и по учению и по поведению прекрасно, был записан на золотой доске и в 1847 г. вышел в гвардию, в Павловский полк.

Поступив на действительную службу 18-ти лет от роду, он неодобрительно относился к настоящей системе образования, при которой молодые люди теряют самостоятельность, половину жизни, готовясь на школьной скамье, к вступлению в действительную жизнь.

Чувствуя, что фронтовая служба не удовлетворяет его, движимый честолюбием и сознанием, что в устроении своей судьбы, он должен положиться единственно на свои силы и настойчивость, Михаил Григорьевич поступил в военную академию генерального штаба. Но, кроме приведенных нами выше причин, его влекло к высшему военному образованию искреннее желание учиться и развить по мере возможности свои умственные способности. В то отдаленное от нас время, пожелало посвятить себя изучению высших военных наук одновременно с ним всего двенадцать офицеров, в числе которых был гр. Н. П. Игнатьев.

Здесь, в стенах академии, Михаилу Григорьевичу пришлось впервые встретиться с гр. Милютиным, читавшим с методичною мелочностью военную географию и повлиявшего впоследствии таким роковым образом на судьбу покорителя Ташкента.

Успешно окончив военную академию, он был причислен к генеральному штабу и тотчас же затем был послан в действующую на Дунае армию, в Мало-Валахский отряд. Состоя в 4-м корпусе, командуемом генералом Фишбах, Михаил Григорьевич был постоянно с казаками на аванпостах. Здесь, на основании своих природных талантов военачальника, он убедился на сколько теория войны пройденная им в академии, расходится с практикой, насколько она не применима к действительности.

Во время этой кампании ему пришлось участвовать при городе Каракале, в кавалерийском деле, названном Карамзинским, потому что начальник отряда М. Н. Карамзин был зарублен турками и весь отряд чуть было не погиб тою же участью. Только по счастливой случайности Михаил Григорьевич избежал смерти и этот боевой эпизод его жизни составлял одну из любимых тем его повествований. Как офицеру генерального штаба и участнику боя ему было поручено написать об этом донесение, посланное Государю. «Заметить этого молодого офицера», начертал Николай Павлович на донесении Черняева, предугадав по талантливо составленному описанию боя, будущего полководца.

Михаил Григорьевич с удовольствием любил вспоминать этот отзыв о нем Государя и до конца дней своих сохранил искреннее поклонение величавому образу Государя, Николая Павловича.

Осенью, 1854 г. по распоряжению кн. Горчакова 4-й корпус был отправлен к Севастополю, на помощь кн. Меньшикову. Едва прибыв в Крым, куда войска везлись день и ночь на лошадях, Михаил Григорьевич принял участие в Инкерманском сражении, во время которого ему пришлось в первый и единственный раз в своей жизни собственноручно ударить шашкой по голове, наступающего на него зуава. «Я так этого испугался», то есть своего удара, сразившего человека на смерть, рассказывал он, «что тут же уронил свою шашку».

В продолжении всей Севастопольской обороны он находился на Малаховом кургане, в начале при генерале Хрулеве, а когда последний был ранен, в распоряжении адмирала Нахимова, бесстрашно исполняя самые опасные поручения. Во время этой страшной осады, которую по словам Михаила Григорьевича можно было вполне уподобить настоящему аду, он настолько сжился с опасностью, что смело привык смотреть прямо в глаза смерти.

При оставлении Севастополя, по поручению начальства переправив наши войска через Северную бухту, он переехал ее последним на лодке, когда все мосты были уже разведены.

«За отличие, храбрость и примерное мужество при геройской защите Севастополя», как значится в приказе, и за отбитие штурма 27 Авг. 1855 г. он был награжден золотою саблею с надписью «за храбрость» и произведен в подполковники.

После этого, он был назначен начальником дивизионного штаба 3-й пехотной дивизии в Царстве Польском, но не довольствуясь этой мирной службой, просил перевода в Оренбург, предвидя на этой окраине наших Азиатских владений возможность удовлетворить своему природному влечению к войне и боевой жизни.

В 58 г. он принимал участие в экспедиции капитана II ранга, Бутакова на судах Аральской флотилии к Хивинскому городу Кунграду, прикрывая во главе небольшего сухопутного отряда отступление этой оригинальной экспедиции, очертя голову, забравшейся в глубь Средней Азии по течению Сыр-Дарьи.

Во время своего двухлетнего пребывания на передовых постах наших Средне-Азиятских владений, среди постоянных разъездов и командировок в степь Михаил Григорьевич с самой неустанной любознательностью изучал физические и географические особенности края и характер и психологию его обитателей.

Таким образом победоносный поход его в глубь неизведанных в то время степей Средней Азии и взятие Ташкента был плодом не только гeройской отваги, но последствием долгого и основательного изучения края.

В конце 59 года он был назначен в распоряжение генерала Евдокимова, командующего войсками левого крыла Кавказской армии, ныне Терской области. Участвуя в покорении Кавказа Михаил Григорьевич, обратил на себя внимание маститого фельдмаршала, кн. Барятинского и сблизился с весьма известным в свое время военным писателем, Р. А. Фадеевым, сохранив впоследствии наилучшие отношения с этими выдающимися в истории Кавказа личностями.

В 1864—1865 г., во главе небольшого отряда в 2.000 ч., прославившегося боями при Узун-Агаче, Пишпеке, Аулиета, Чимкенте, Акмечети, Туркестане, Икане, Акбулате и Сары-Тюбе, Михаил Григорьевич, подступив к Ташкенту собирался взять штурмом стотысячный город, защищаемый 63 орудиями и обороняемый 30 тыс. человек гарнизона.

В это же самое время, в Петербургских военных канцеляриях главного штаба писались обширные проекты, предполагавшейся в будущем году большой экспедиции с осадными орудиями и многочисленной артиллерией. Михаил Григорьевич накануне взятия Ташкента, получил от военного министра приказ с запрещением: «отваживаться на штурм в виду недостаточности находящихся в его распоряжении сил».

Положив приказ в карман, он с горстью людей и на медные деньги покорил к подножию России одну из богатейших наших окраин, упрочив наше положение в Средней Азии «согласно силе и могуществу России». Расходы же на всю эту экспедицию не превысили 250.000 руб.

Назначенный военным губернатором и живя в наскоро сложенной солдатами землянке, он воспользовался местным самоуправлением и, работая не покладая рук, управлял краем при помощи всего шести гражданских чиновников и четырех переводчиков.

После взятия Ташкента можно было ожидать по естественному ходу вещей, что перед ним широко распахнутся двери политической и военной деятельности в связи со всеми лично для него благоприятными последствиями. Но не простили ему Ташкента люди стоящие у власти и по проискам своих врагов и завистников он был удален с своего поста, очутившись через несколько месяцев в отставке, на 430 р. годовой пенсии.

Тогда сознавая, что Ташкент имел роковое значение в его судьбе, Михаил Григорьевич, имее за собой славное боевое прошлое, громкую известность, с Георгием на шее, принялся усердно зубрить IX-й том свода законов и блестяще выдержал в Москве гласное испытание на нотаpиyca. Широкая популярность, которою он в то время пользовался, обеспечивала ему успех его предприятия вместе с имущественным его положением. Но это кольнуло самолюбие власти и его заставили отказаться от нотариата.

Затем потянулись для него долгие годы томительного бeздейcтвия и тяжких нравственных страданий и таким образом прошло целых 9 лет.

В 1874 г. он стал редактировать большую, политическую газету «Русский мир», принявшую горячее участие в зарождавшемся восстании южных славян против турецкого ига.

Bcкоpе после взятия Ташкента он женился на Антонине Александровне фон Вульферт ² и уезжая в Сербию покидал семью и удачно начатое им дело.

По совету друзей своих он поехал на Яссы, а не обычным путем через Бендеры и, взяв лошадей, пересек границу через Кувай, небольшую таможенную станцию третьего разряда, из опасения, что его может на пути настичь по телеграфу запрещение выезда из России.

При таких обстоятельствах, предвидя всевозможные и продолжительные затруднения, он ехал на войну, получив от председателя Московского Славянского Комитета, И. С. Аксакова всего пять тысяч рублей, так как комитет в ту минуту не мог снабдить его большей суммой.

Став во главе сербских дружин передовым борцом великой идеи освобождения Славян, он увлек за собою русский народ и в продолжении четырех месяцев сдерживал натиск многочисленного, почти лучшего в Европе турецкого войска, вооруженного по последнему образцу военной техники.

В конце войны Румыны не пропустили через свою границу свинца и сербским войскам, состоявшим по большей части просто из селяков, нечем было стрелять. Михаил Григорьевич обратился за заступничеством к кн. Горчакову, но наш пpecлoвyтый дипломат не обратил никакого внимания на это обстоятельство.

Маленькая Сербия напрягала свои последния усилия, когда наконец Россия вступилась за угнетенное Славянство, потребовав от Турции перемирия. Каково было душевное состояние Михаила Григорьевича во время этой непосильной борьбы, при угрожающем политическом положении Англии и Австрии, можно судить из того, что впоследствии мысленно переживая это прошлое, он неизменно говорил: «когда я вспоминаю эту Сербскую войну у меня теперь просто волосы подымаются дыбом» ³.

Покинув Сербию в сознании, что дело защиты Славянства перешло под могущественное покровительство Poccии, он поехал в Прагу, где его появление навело настоящую панику на Австро-Венгерское правительство.

Против гостинницы, в которой он ocтaновился, была поставлена артиллерия, а все входы и выходы охранялись часовыми. Опасаясь Черняева, как представителя славянской солидарности, австрийское правительство потребовало, чтобы он немедленно выехал из пределов империи. Эскадрон кавалерии сопровождал его карету окольными путями до вокзала, чтобы избежать толпы народа, ожидавшего его появления, а полицейские чиновники сопутствовали ему до самой границы. ⁴

Целые полгода после объявления перемирия между Cepбией и Турцией он принужден был скитаться на чужбине и объехав всю среднюю Европу, побывал в Англии, где оппозиция с Гладстоном во главе выразила ему горячее сочувствие и чествовала его банкетом.

Только в Апреле, 1877 г. он получил разрешение вернуться на родину с приказанием явиться в Кишинев, не переезжая границы ни в каком ином месте, под угрозой быть арестованным.

Приехав в Кишинев через три дня после объявления войны, Михаил Григорьевич был послан на Кавказ, не смотря на то что Великий Кн. Николай Николаевич дважды обращался к Государю с просьбой назначить его начальником своего штаба.

Удаление на Кавказ из Славянских земель, где Михаил Григорьевич приобрел всеобщую популярность и доверие, где он неоднократно померился с противником, было для него тяжелым ударом.

Сделано это было под влиянием его недоброжелателей, которым против воли своей уступил Государь и при деятельном участии австрийского военного агента, хлопотавшего об удалении Черняева от Славян.

На Кавказе он никакого назначения не получил и со скорбью в душе принужден был в продолжении всей войны, сложа руки быть свидетелем всех наших неудач и ошибок.

Тотчас же после вступления на престол Александра III, Михаил Григорьевич по личному выбору и желанию Государя был назначен Туркестанским генерал-губернатором, получив Высочайшее указание действовать в управлении краем так «чтобы эта окраина была бы не бременем для России, а послужила ей на пользу». Счастливый доверием Государя, он деятельно принялся за исполнение Его предначертаний. Менее чем через два года после своею назначения, он был внезапно отозван из за несогласия с военным министром, возникшего по поводу осложнения на нашей границе с Авганцами.

Едва ycпевши было развернуться на этой обширной арене деятельности, его силы были снова парализованы. В последний раз отрешался он от активного участия в делах государственных и тяжелым гнетом легло ему на душу это вторичное отозвание из Туркестана, сделанное в резкой и оскорбительной для него форме по проискам личных недоброжелателей.

Назначенный членом военного совета и получив от Государя разрешение жить где ему будет угодно, он основался с семьею своей в Москве. Чтобы несколько рассеяться и отдохнуть душою от только что пережитых им бурь и волнений, он отправился в далекое странствование, объехал морем Азию, посетил Японию, предсказав ей роль восточной Англии и вернулся обратно через Сибирь.

По окончании своего длинного путешествия, он не мог оставаться безучастным зрителем нашей внутренней и внешней политики и потому в печати стали постоянно появляться его статьи по самым разнообразным вопросам.

Горячо принимая участие в судьбе наших Средне-Азиятских владений, он напечатал в марте 1886 г. в «Новом Времени» пространную статью, где указывал на неудачный выбор направления вновь строющейся тогда Закаспийской ж. д. и на другие ее недочеты. Проведенная ныне линия Оренбург — Ташкент вполне подтверждает правильность его воззрений, тем не менее 7-го Апреля за эту статью он был отчислен в запас и этим лишился более половины своею содержания.

Озабоченный судьбою жены и своего многочисленного, подрастающего семейства он обратился к Государю с просьбой Всемилостивейше воззреть на его тяжелое материальное положение, обещая «не прикасаться более к печатному слову ни в оправдание ни в объяснение своих действий, как в прошедшем, так и в недолгом, остающемся ему, будущем».

Снизойдя к просьбе Михаила Григорьевича, Государь повелел снова назначить его в военный совет членом которого он оставался до своей кончины, последовавшей 4-го Августа 1898 г.

Таков краткий перечень событий из жизни М. Г. Черняева, полной трудов, борьбы, тревог и нравственных страданий, которых хватило бы на двадцать жизней.

II.

Руководящею чертою Михаила Григорьевича на всех поприщах его деятельности политической, военной, административной и публицистической было глубокое сознание своею долга перед Престолом и Отечеством, во имя которых он всегда действовал с беззаветным самоотвержением.

В сознании этого долга он черпал то высокое мужество, которое служило ему опорой высказывать свои мнения с тою «прямодушной верно-подданической откровенностью, с которой князь Яков Долгоруков говорил перед Петром I, Ростопчин перед Павлом, Карамзин перед Александром I».

Его политические воззрения и вообще все его суждения отличались всегда ясностью и широтою взгляда проникновением народной души, глубоким здравым смыслом и обширной опытностью и бывалостью.

Поэтому, напрасно некоторые из его самых искренних поклонников приписывают его действия безотчетному и бессознательному вдохновению, без участия его личной воли. Человек склада Николаевской эпохи, он обладал несокрушимой энергией и редкой силой ума и воли. Покорение Ташкента, кроме ею личной храбрости и талантов военачальника, следует приписать долговременному и тщательному изучению края и характера его населения.

«Будучи от природы сдержан, застенчив до столбняка и в обществе и перед высшими», писал он в письме к ***, «я как бы копил нравственные силы для того, чтoбы вылить их в форму Ташкентской эпопеи и масса оценила это исключительное напряжение духовных сил и сделала меня своим героем. Эпизода, равного завоеванию Ташкента со времен покорения Мексики Кортесом до наших дней не было, принимая конечно средства, бывшие в распоряжении. Покорение Сибири Ермаком представляется нам гpaндиoзным ради того, что между этим событием и нами протекло тpи столетия. Так будет и с Ташкентом, а теперь, при жизни нужда и унижение в течении целых двадцати пяти».

Без всякой поддержки, предоставленный своим силам с двенадцатилетнего возраста он бодро вступил в жизнь. Со времени взятия Ташкента он убедился, что ему предстоит борьба не только с естественными, по ходу событий, препятствиями, но что на пути его встала непреодолимая преграда в лице некоторых представителей нашего военного бюрократизма.

Непризнанный и отстраненный от всякой деятельности, нервный и впечатлительный он жестоко страдал от этого несправедливого к нему отношения, не падая однако духом и вечно нося в душе своей надежду на лучшее будущее. Чуткий душою и сердцем Михаил Григорьевич сердечно радовался и ценил каждое проявление общественного и личного к нему сочувствия собирал и тщательно хранил их вещественные выражения никого не обходя своей искренней благодарностью, на какой бы скромной ступени общественной лестницы ни стояло лицо, к нему обратившееся.

В своем обхождении он отличался тою, всех поражавшею скромностью, которая составляла одно из самых привлекательных его природных качеств, но тем не менее он знал себе цену и сознавал значение своих заслуг перед отечеством.

Он был искренно любим и войском и своими подчиненными, никогда не прибегая к искусственным приемам для приобретения популярности, единственным источником которой были высокие качества его ума и сердца. Простой в обхождении, сердечный и в высшей степени деликатный он был всегда и всем доступен. Испытав в своей жизни много горя и нужды, он был чрезвычайно отзывчив к страданию ближнего и всеми силами всегда старался каждому оказать посильную помощь.

Щедрою рукою, из своих скромных средств он помогал часто без разбору обращавшимся к нему за помощью и отказывал только тогда, когда сам не имел ничего за душою.

С врожденным чувством изящного, но скромный и нетребовательный в своих привычках, он всю жизнь мечтал о таком материальном положении, которое соответствовало бы той известности, которою он пользовался и тем заслугам перед государством, которое было ему обязано покорением одной из богатейших наших окраин.

Однако, несмотря на крайнюю скромность своих привычек, он отличался широкою щедростью и умел и любил окружать себя представительностью, соответствующую обстоятельствам, не прибегая никогда к излишней пышности.

Независимый и самостоятельный, характера смелого и решительного он шел к цели всегда прямой дорогой, не умее и не желая ни заискивать, ни прибегать к искусственным приемам и обходным путям для достижения своих целей. Убедившись в правоте своего дела и в правильности своих воззрений он наивно думал, что именно эта правота и истина составляют наилучший залог успеха чему до некоторой степени и следует приписать часть его служебных неудач.

Его суждения относительно оценки деятелей на различных поприщах государственной и общественной службе были всегда верны и основательны, часто идя в разрез с общественным мнением.

Строгий к самому себе, он снисходительно относился к людям и их недостаткам, часто не замечая их и прощая многое ради хороших их качеств. Он верил в людей, смотря на них сквозь ясную призму своей чистой души, был доверчив как дитя и всякий раз глубоко страдал, убедившись в своем заблуждении. Живя как то весь в самом себе, не сходясь ни с кем особенно близко, он необыкновенно доверчиво подходил к людям, охотно и откровенно высказывая свои заветные мысли и взгляды. Горячо споря и настойчиво отстаивая свои убеждения, он очень любил собеседников, охотно рассказывая из своей богатой и разнообразной событиями жизни. Говорил он прекрасно, образно, необычайно живо, увлекаясь сам и увлекая своих слушателей.

Прекрасно владее пером, Михаил Григорьевич к сожалению не оставил потомству своей автобиографии, чувствуя к долгому, усидчивому письменному труду почти непреодолимое отвращение.

Всегда спокойный на вид, особенно во время опасности он был чрезвычайно вспыльчив и горяч и под впечатлением минуты и своею живого воображения легко поддавался чувству гнева, которое также быстро и утихало, если же ему приходилось убедиться, что его вспышка была не основательна, он не знал чем и как загладить свою вину.

Застенчивый, скромный, необыкновенно деликатный, он был всегда и решительно со всеми одинаково, приветлив и ласков.

Окончив с отличием высшее военное образование он был одним из образованнейших и начитаннейших людей своего времени. «Ядро Российской истории» было его первым чтением, возбудившем его любознательность и интерес к истории, которую он с этих пор, то есть с двенадцатилетнего возраста с неослабным интересом изучал в течении всей своей жизни.

Серьезные исторические сочинения, политические трактаты, народные пословицы и поговорки, наконец, исторические романы, одним словом все, в чем заключается прошлое народа, его дух и веровании возбуждало в нем живейший интерес. Благодаря этому, он знал историю прекрасно и этому знанию придавал первостепенное значение, утверждая, что без знания прошлого народа нельзя править им в настоящем. Но он не довольствовался одним теоретическим, книжным изучением своего отечества, он изучал его в живой действительности, объехав его из края в край.

Посетив Англию и все государства средней Европы, знаток средней Азии и Балканского полуострова, он морем объехал Азию, осмотрел Японию и во время своего обратного пyтeшecтвия с дальнего востока изучил и Сибирь, проехав ее на лошадях. Все его суждения поэтому были основаны на наблюдении живой действительности, на знании жизни и отличались всегда здравым смыслом, которому он придавал всегда и во всем первостепенное значение.

III.

Несмотря на свою необычайную доброту и сердечную мягкость, Михаил Григорьевич был военным с готовы до ног. Он любил боевую жизнь, ее тревоги и опасность, чувствовал природное влечение к войне и считал военную славу наиболее заманчивой. Объяснения этому кажущемуся противоречию мы найдем в словах его, обращенных к Н. М. Каразину, по случаю пятидесятилетнего юбилее его художественной деятельности, «Я спрашиваю себя, говорил Михаил Григорьевич, что общего между искусством возвышающим душу и облагораживающим его и искусством ведущим за собою раззорение, горе, траур? Но вникая в глубь вопроса, я утешаю себя мыслию, что военное искусство основано на таком качестве человека, которое возвышает его над самим собой и требует от него такого же напряжения души, как и самое творчество. Качество это — самоотвержение, вместе с тем в военном деле не одна только сокрушающая сила но в нем есть и зародыш силы созидательной. Вспомните Среднюю Азию, погруженную в вековой сон, со всеми аттрибутами варварства и взгляните на нее теперь с ее стремлениями вперед и вперед. Не та же ли самая картина представляется нам по обеим сторонам Балкан, после нашего нашествия на Турцию? Так, выжженная огнем степь дает весною цветущие пажити. Не думайте, что я проповедую войну, как средство к прогрессу, нет, я далек от этой мысли, но зная жизнь потому что ее оканчиваю, я полагаю, что война, хотя есть и неизбежное зло, но ведет за собою благие последствия и что оружие войны, войско, основанное на высоком чувстве самоотвержения имеет такое же неоспоримое право на всеобщее уважение как и остальные сословия».

Михаил Григорьевич никогда не собирал военных советов, решая все единолично сам и брал всегда на себя всю ответственность. Те из своих планов которые по его мнению должны были быть сохранены в тайне, он сообщал второму лицу, только тoгда, когда считал, что обстоятельства требовали довести их до всеобщего сведения, придерживаясь того мнения, что известное двум лицам вскоре станет общим достоянием. На этом основании он с насмешкой относился к общедоступным тайнам военных канцелярий и к тем предписаниям, в заголовке которых писарь ставит предписание — «секретно».

Накануне, заранее решенного им штурма Ташкента, он пригласил в свою ставку начальников отдельных частей своего маленького отряда единственно для того, чтобы прислушаться к их настроению, при объявлении им о предполагавшемся штурме. Настроение было хорошее и на этом основании, на следующий день им и был назначен штурм Ташкента.

Прежде, чем дать сражение или идти на приступ, Михаил Григорьевич всегда всесторонне обдумывал положение и для обеспечения успеха принимал меры по большей части недоступные другому, менee опытному и проницательному оку.

Но когда дело завязывалось, когда лилась кровь и гремели орудия он всегда следовал своему неизменному правилу победить или умереть, не щадя себя и руководя сражением под огнем неприятеля и утверждая, что вне сферы огня руководить боем нельзя.

Когда Михаил Григорьевич вел свой отряд на штурм цитадели города Чимкента под выстрелами неприятеля, почти у самых стен он наткнулся на неожиданное препятствие, глубокий ров, наполненный водою.

Быстро оглядев местность, он заметил на некотором от себя расстоянии деревянный водопровод, в виде длинного ящика, перекинутого через ров. Времени под выстрелами терять было нельзя ни минуты и потому, бросившись к водопроводу, выхватив револьвер и шашку Михаил Григорьевич перебежал ров по водостоку, солдаты видя это, уже не колеблясь последовали за ним.

Благополучно пробежав через низкий свод, пробитый в стене, Михаил Григорьевич и его несколько спутников очутились внутри цитадели. Гарнизон крепости был так ошеломлен этим внезапным появлением, что не оказал никакого сопротивления, а часть его разбилась на смерть, бросаясь в паническом ужасе со стен цитадели.

Хотя взятие Ташкента записано на страницах нашей истории как проявление редкой, почти беспримерной oтваги, но и здесь Михаил Григорьевич действовал не очертя голову, а подготовив по мере возможности успех своего предприятия, заведя сношения в городе и составив себе партию, желавшую русского владычества.

Демонстративным движением своею отряда вокруг стен Ташкента, он ввел неприятеля в обман и заставил его растянуть свои силы вдоль всей 24-х верстной стены. В каждом отдельном месте оборона была слаба и штурм вполне удался. Стоя у Камеланских ворот и разослав все имеющиеся у него небольшие резервы для подкрепления отдельным отрядам, сражавшимся в различных частях города, он остался сам с несколькими казаками и лазаретной прислугой, занятой перевязкой раненых.

Ночью же, когда весь отряд спал, утомившись до нельзя, богатырским сном, Михаил Григорьевич, окружив Камеланские ворота со стороны города густой цепью стрелков, придумал отделить свой стан от неприятеля огненной завесой, приказав зажечь сакли и дома полукругом от ворот и тем спас от неминуемого истребления весь отряд.

Те же самые примеры беззаветной отваги и предусмотрительности выказал он во время Сербско Турецкой войны. Для примера приведу следующий, мало известный эпизод. Считая позицию при Алексинце весьма важной, Михаил Григорьевич решил укрепить и не уступать туркам Шуматовец. Обозрев местность, он приказал укрепить эту крепостцу, но сербские инженеры вяло приступили к делу, тогда он послал туда русских офицеров, с приказанием работать непрестанно день и ночь. Однако, несмотря на это, работы во время закончены не были, вал был всего сажени в полторы и при нем небольшой ров.

Приехав в последний раз в Шумановец накануне приступа, Михаил Григорьевич велел срезать, находившиеся вокруг крепости виноградные лозы, но только не совсем, а на три четверти аршина от земли. Кроме того, у рва он приказал сделать засеку, то есть деревья, прикрепленные к земле повалить и связать вместе.

Эта остроумная мера в значительной степени послужила к спасению Шуматовца и всех в нем находившихся. В самой крепостце находился баталион второго разряда, то есть крестьяне, взятые прямо от сохи. На лево, впереди, Михаил Григорьевич поставил бригаду, а один баталион был им расположен в арриергарде.

Бывший при отряде доктор, настойчиво убеждал Михаила Григорьевича, в виду неизбежной и грозной опасности уехать.

Утром, едва только стало светать, турки двинулись на Шуматовец в составе целой дивизии, под начальством Гузуф Паши. Как только они расставили цепь и стали стрелять, бригада не выдержала и побежала, баталион в арриергарде тоже.

Тогда Михаил Григорьевич, следуя своему девизу победить или умереть решился на отчаянное средство. Он приказал заложить ворота в крепости, чтобы сделать отступление невозможным. В это самое время турки стали наступать на засевших в крепости целой массой. К счастью они не могли двинуть свою артиллерию, потому что этому помешали лес и горы, а кавалерия их спотыкалась, в устроенной ей Михаилом Григорьевичем западне, в виноградниках.

Первый приступ удалось отбить, второй также. Невозможность отступить придавала отваги отбивавшимся в крепости. При третьем приступе турки подошли уже совсем близко и бой был почти рукопашный. Комендант крепости был убит и упал на Михаила Григорьевича, собственноручно наводившего пушки. Турки стали уже разрушать засеку и сбежали в ров, но вдруг не выдержали и побежали. Потери их в этом деле были огромны и все поле вокруг было усеяно красными фесками. Здесь снова решимость победить или умереть, при помощи искуссной предусмотрительности одержали победу над безконечно по численности сильнейшим неприятелем.

Часто во время своей боевой жизни, поставленный силою обстоятельств в самое отчаянное положение, он находил из него выход, руководимый глубоким здравым смыслом и тою безграничною отвагой, при которой жизнь или смерть служили решающими ставками.

Для иллюстрации сказанного приведу следующий рассказ Михаила Григорьевича.

Несколько дней после взятия штурмом Ташкента, когда стотысячная армия населения его едва успело в знак покорности выдать оружие, (конечно не все), а я стоял с отрядом у одних из ворот города не решаясь расположиться внутри его стен, из опасения попасть в западню, бухарский эмир, Музафар с громадным скопищем занял Ходжент, сдавшийся ему без сопротивления

«Оттуда он прислал мне письмо, в котором напоминая, что не только Ташкент принадлежал его предкам, но и Россия до Владимира Святого была им подвластна, требовал немедленного отступления от гopoдa, грозя в противном случае истребить всех до последнего».

"Положение маленького отряда (1100 человек пехоты с 85 ранеными на руках) между стотысячным населeниeм только что покорившимся и таким же почти многочисленным бухарским скопищем было по истине трагическим.

«Так как почты и телеграфа там в то время не было, то послав нарочного за две тысячи верст в Оренбург к генерал адъютанту Крыжановскому с просьбой задержать бухарских купцов, по возвращении их с Нижегородской ярмарки, для того чтобы воспрепятствовать „ндраву“ эмира разыграться над теми из нас, кто попадет в его руки, я призвал в свой лагерь аксакалов (старейшин) и влиятельных лиц вновь покоренного города».

«На мой вопрос, знают ли они о прибытии ко мне бухарского посольства, они отвечали утвердительно, а на вопрос известно ли им содержание письма эмира они отговорились незнанием, но я был уверен, что, если не всем, то некоторым из них и это было известно. Так как при малочисленности отряда обложить город, имеющий оборонительную стену в двадцать четыре версты не было никакой возможности, то сношения жителей с бухарцами могли происходить беспрепятственно».

«Я приказал переводчику прочесть вслух письмо эмира и видел как по мере чтения постепенно лица большей части слушающих принимали выражение ужаса. Им хорошо было известно по многочисленным опытам прошлого, что победы и даже посещения наследников калифов сопровождаются всегда крайними неприятностями не только для самих правоверных, но и для их жен и дочерей».

«Таким образом судьба города очутилась между двух огней. Как угадать на чьей стороне останется победа? К кому пристать? Я вывел их из затруднения, объявив, что пойду на встречу бухарцам и если успех будет на моей стороне, то все останется по старому. Если же я буду разбит, то мой им совет броситься на меня с тылу, чтобы приобресть расположение эмира. До решения же чем борьба кончится, я потребовал заложить камнями все ворота и не впускать никого в город, а равно и не выпускать из него.

Они мгновенно взялись за бороды, прокричали „ля иллями иль алла“ и oбещали в точности исполнить все им сказанное в чем я ни на минуту не сомневался. Эмир же получив мой ответ на свое письмо повернул из Xoджента на Кокан».

Придавая большое значение и дисциплине при утверждении, что никакая дисциплина не может устоять против панического ужаса Миxaил Григорьевич был всегда чрезвычайно мягок с своими подчиненными, вместе с тем требуя себе безусловного повиновения. Авторитет его личности и боевых успехов и искреннее без всякой рисовки сердечное ко всем отношение служили одновременно источником его популярности и дисциплины в командуемой им части.

Внимательный и заботливый ко всем нуждам войска, он не прибегал никогда к подражательным, quasi Суворовским приемам, утверждая, что искусственно, никаким фиглярством возбудить довеpия в массах нельзя. Заботливой рукою старался он устранить по мере возможности все лишния тяготы во время походов. Перед выступлением своего отряда в знойные степи Средней Азии им была придумана особая линейка для перевозки раненых, им же был введен особый головной убор, защищавший шею и затылок от лучей горячего солнца.

Благодаря его неустанной заботливости, не смотря на трудности долговременных походов по знойным степям у него никогда ни отсталых, ни больных в отряде не было. По его распоряжению солдаты ничего не несли на себе, кроме ружья и патронов. Все остальное везлось на верблюдах и этою мерою значительно сохранялось и здоровье солдата и его силы. При остановках часовые подпускали разгоряченных переходом солдат к воде только после часового отдыха.

За это постоянное о них попечение солдаты прозвали своего 37 летнего начальника дедушкой.

Тщательно оберегая здоровье людей, он никогда напрасно не пожертвовал ни одним человеком, но считал долгом чести и товарищества, не щадя своих сил идти на выручку, находящейся в затруднительном положений части. На этом основании он отдал под суд в 1865 г. поручика Сукорко за то, что «он из одного постыдного малодушие своевременно не подал помощи уральской сотне есаула Серова, окруженной Кокандцами под местечком Иканом» ⁵.

Под руководством такого военачальника и такого, так сказать воспитания, в руках Михаила Григорьевича войско становилось тою духовно сплоченною силою, воодушевленною тем геройским духом и отвагою при которой оно производило истинные чудеса храбрости. Обладая тайною воодушевления масс он одерживал победы с горстью храбрецов против бесконечно сильнейшего неприятеля.

«Мой идеал войска добровольцы», писал Михаил Григорьевич И. С. Аксакову, защищая их против несправедливых сыпавшихся на них нареканий. «Отношения прямые, ровные, не напыщенные, иcкpeнние. Дрались как львы. Ни одного случая неповиновения или неудовольствия относительно меня во все время до выезда моего из Белграда не было. Приказания исполнялись точно, беспрекословно с самоотвержением. Добровольцы были в Сербии тою же Кортесовскою дружиною, с которой я взял стотысячный Ташкент. За короткое время войны из них выдвинулись замечательные боевые люди: Меженинов, Андреев, Депрерадович, Небольсин, по стойкости и исполнительноcти Малиновский по предприимчивости Xлyдoв, Хорват, Кузминский и др. ⁶. Сколько бы времени ни прошло я встречусь с каждым из добровольцев, с искренним удовольствием. Если и были отдельные неоправдываемые случаи, то все они произошли уже по прекращении военных действий.

Далеe Михаил Григорьевич пишет, что Сербы сделали столько, сколько можно требовать от крестьянина, которому вместо лопаты дали ружье. „Доказательством могут служить бывшие у меня три роты стоячего войска, из которых я сделал три батальона, влив в ряды милиционеров. Несмотря на то, что обученных солдат была только одна четвертая часть, батальоны эти дрались превосходно. Сербская артиллерия была относительно стойкости безукоризнена, хотя была составлена при самых ограниченных кадрах из милиционеров второго класса“.

„Сербский народ необыкновенно послушен и вынослив и из него можно образовать хорошее войско. Мне неоднократно случалось в сражении собирать опрокинутую часть и возвращать в огонь и повторять это по несколько раз с одною и тою же частью. Им недоставало более сообразной с целью организации и главное командования. Один офицер приходился более чем на тысячу человек, тогда как опыт показал необходимость офицера на каждые пятьдесят человек“.

Утверждая, что кроме военной техники в буквальном смысле слова и военной психологии других военных наук нет, Михаил Григорьевич был наделен природным даром стратега ⁷, благодаря которому он, при обозрении позиции, безошибочно умел использовать все благоприятные условия данной местности при расположении войск и под его начальством были немыслимы столь часто делаемые заурядными военачальниками ошибки и недочеты.

Во время последней Турецкой войны, при первом же беглом осмотре наших позиций, при Александрополе, на Кавказе он тотчас же усмотрел все наши слабые стороны и недосмотры. Так как турки считались врагом не серьезным, а позиции наши сильными, то последния укреплены не были, в крепости гарнизон отсутствовал, пикеты на ночь не выставлялись. На передовых позициях он был поражен видом двух лагерей, на ровном месте с промежутком в шесть, восемь верст, из которых один был расположен фронтом к неприятельской укрепленной позиции, а другой правым своим флангом. Каждый лагерь примыкал к отдельной гopе, не занятой нашими войсками. Указав на необходимость укрепить эти возвышенности, он предсказал, что с занятием каждой из этих гор держаться в лагерях будет немыслимо.

11 Августа он объехал позиции а 13-го турки, переколов три роты дежурного батальона, то ecть около 400 человек, заняли одну из возвышенностей и поставили на нее двенадцать орудий.

Вызванный в Кишинев из Сербии, во время перемирия, в Декабре 1876 г. он настойчиво указывал Вел. Кн. Николаю Николаевичу на недостаточность тех сил, с которыми предполагалось начать нашу войну с Турцией. Неудачи наши во время первой половины этой кампании к несчастью вполне подтвердили всю справедливость высказанных им мнений. Михаил Григорьевич настойчиво придерживался того мнения, что можно спорить, нужна ли война или нет, но раз она решена нужно думать ни о чем другом как о победе, потому что победа всегда дешевле в 1000, в 10000 раз поражения. Кто думает иначе или не верит возможности достигнуть цели войной или не понимает военного дела».

С двенадцатилетнего возраста Михаил Григорьевич посвятил себя военному делу. 22 лет от роду он уже принял участие в военных действиях в Придунайских княжествах и с тех пор участвовал до Турецкой войны 1877 г. во всех решительно кампаниях во время царствования Александра II. В Сербии ему вручены были главные силы княжества в борьбe его с Турками. На основании этого редкого и долговременного опыта все его мнения о военном деле вообще и о всех деталях его в частности приобретают особенный вес и значение.

Михаил Григорьевич считал, что наилучшим типом военно-учебных заведений были корпуса Николаевского времени, где жизнь по его словам составляла сколок с жизни солдата и где с поступления до производства в офицеры товарищи не расставались, что развивало глубокое чувство солидарности столь необходимое в войсках

В словах обращенных Михаилом Григорьевичем воспитанникам Константиновского училища ⁸ во время празднования одной из его годовщин, он высказал свой взгляд на воспитание вообще и военное воспитание в частности.

«В наше отдаленное время, говорил Михаил Григорьевич, почти исключительное внимание обращалось на развитие тех душевных качеств, без которых нет воина в полном смысле этого слова, как бы многочисленны не были приобретенные им знания. Самоотвержение, сознание своего долга, стремление к добру и правде требовалось прежде знания, потому что только эти качества одухотворяют всякое знание и ведут к творчеству, без которого всякое знание есть капитал мертвый. Держите же крепко, молодые друзья, в руках ваших знамя ваших отцов и дедов по воспитанию, на котором было начертано и впредь ничего начертано быть не может кроме, следующего девиза: все кроме чести в жертву Царю и Родине. Под сенью этого знамени вы пройдете твердо жизненный путь и заслужите уважение и благодарность соотечественников».

С отличием пройдя всю умственную муштру высшего военно-учебного заведения, изучив тeopию военного искусства в академии генерального штаба, Михаил Григорьевич столкнувшись с боевой действительностью на полях Молдавии и Валахии во время кампании 53 г. убедился насколько теория расходится с практикой. Не колеблясь он вскоре oтбросил весь этот, по его выражению, ненужный хлам и впоследствии слову, академический, придавал значениe нарицательное, обозначая этим термином теорию, противоречащую и расходящуюся с практикой.

Изверившись в военной науке, Михаил Григорьевич утверждал, что «в России науки нет, потому что нет самостоятельной русской мысли. „То, чему учат нас в школах, гимназиях, университетах, не есть наука, а познания ни к чему не нужные и затемняющие рассудок. Стремления наши к самостоятельности ограничиваются оговорками, ужимками, разведением европейщины теплой водицей. В Eвропе, гдe ecть самостоятельная мысль, наука идет рука об руку с жизнью, помогает идти последней своим путем. У нас наука идет во всем наперекор жизни. Русский ученый самый вредный человек для своих соотечественников. Самые полезные общественные деятели были из людей не прошедших всю умственную муштру“.

Военная академия, по мнению Михаилa Григорьевича, отжила свой век и потому следует coxpaнить геодезическое ее отделение преобразовав ее в высшее Военно учебное учреждение.

Она была полезна в 30-х годах прошлого столетия, когда общий уровень образования среди офицеров, стоял гораздо ниже чем теперь. B то время она подготовляла офицеров, умевших составить описание боя, написать бумагу в высшую инстанцию и производить геодезические снимки.

Придавая первенствующее значение уменью воодушевлять и действовать на массы он не одобрял даваемое ныне повсюду пpeимущecтвo в войсках офицерам генерального штаба, получившим большее умственное развитие сравнительно с строевыми офицерами, но уступающим этим последним в уменье управлять солдатом.

В воспитании армии он считал необходимым „соблюдение умственного и нравственного равновесия и потому порицал одностороннее стремление нынешних военных педагогов к умственному развитию солдата под предлогом усложнившегося оружия и рассыпного действия, предоставляющего каждого самому себе. Как бы сложно оружие ни было, говорит далее Михаил Григорьевич, им может также скоро научиться владеть каждый дикарь, как и развитой человек. Доказательством этому могут служить туркмены, овладевшие под Геок-Тепе берданками и отлично употребившие их, никогда не видав их до этого“.

Также не одобрял он всеобщего увлечения и стремления к тому, чтобы армия служила проводником грамотности в народ, считая что она „должна служить не цивилизаторским тенденциям, по существу ей скорее противным а победе над внешним врагом своей родины. Кроме военной техники в буквальном смысле слова и военной психологии других военных наук не существует утверждал Михаил Григорьевич. Военная же психология ecть наука и аксиома, которую каждый изучать может, но овладевает ею только талант“.

„Успех на войне зависит от двух условий, таланта военачальника и духа войска. Талант военачальника заключается в понимании своего народа и уменье пользовался его качествами. То и дpугoe не может быть приобретено ни в каких академиях“.

„Каждый народ имеет свои особенные качества и недостатки, поэтому не может быть oбщиx пpaвил для одержания победы, или другими словами, не может быть всеобщей тактики как не может быть всемирного типа солдата, хотя бы он был одинаково дисциплинирован, обучен и вооружен. Coлдaт выходит из народа, а потому не понимая нapoдa, тpуднo понять и солдата“.

„Изучить же coлдaтa могут только те, кто жили с ним одною жизнью, непосредственно им командовали, изучали его в poте, а не в строю и на ученье“.

„На парадах все войска одинаковы и папские по виду и стройности движений могут произвести на учебном поле лучшее впечатление, чем закаленные в боях батальоны“.

Солдат есть главное орудие войны и кто не знает солдата не может с успехом распорядиться им. Доказательством может служить наша академия генерального штаба, давшая с своего основания в 1832 г. по cиe время только два военных имени, Пассека на Кавказе и Скобелева на Дунае. Между тем фронт за это время выставил ряд блестящих имен, живущих до сих пор в памяти войска».

Духовному началу в военном деле он придавал первенствующее значение, утверждая, что цифра войск и геометрическая фигура их расположения на театре войны и в бою не имеет того решающего значения, какое ныне полагается.

При взятии Ташкента он на деле доказал справедливость своего утверждения, взяв стотысячный укрепленный город, защищаемый 30 т. гарнизона при 63 орудиях, имее в своем распоряжении всего две тысячи человек, вооруженных гладкоствольными ружьями и 12 пушками, бракованными после 1812 года.

«Сражение между какими бы многочисленными массами ни происходило, есть единоборство обоих главнокомандующих. У кого из них душа больше того войско и победит».

«Главнокомандующий же, не имеющий определенного плана, готов нести бремя в десять раз больше чем нужно лишь бы избежать генерального сражения».

Вопреки модному изpeчению, что немцы победили французов при помощи школьного учителя он приписывал их победы «непосредственно вождям их армии и духу немецкого народа высоко настроенного благодаря успехам двух предъидущих войн».

Придавая первенствующее значение нравственной сплоченности армии, девиз которой должен быть на жизнь и на смерть «слушаюсь», он утверждал, что дух войска зависит от степени решимости военачальника победить или умереть.

Находясь всегда сам впереди, беззаветно подвергая себя опасности он считал что издали, вне сферы огня руководить сражением положительно нельзя.

Значительным стимулом для поднятия духа войска он считал усовершенствованное оружие и потому всегда настаивал на неотложной необходимости не отставая от других держав следить за последним словом военной техники, так как победа всегдa в тысячу раз дешевле поражения. Усовершенствованное же оружие возвышает дух войска и таким образом двояким способом содействует победе.

Некоторую часть своих блестящих успехов в Средней Азии он приписывал превосходству русского оружия над оружием азиатов, настолько возвышавшего дух нашего маленького отряда, что он постоянно побеждал несравненно сильнейшего неприятеля. ⁹

Неудачи же наши во время Крымской кампании и войны с Турцией 1877 г. он основывал на отсталости нашей военной техники, всегда понижающе действующей на дух войска

«Всякая новизна в вооружении, неизвестная противнику, поражая его неожиданностью, есть вернейший залог победы».

Pешaющee значение в будущих войнах, он предсказывал магазинке, взрывчатому составу и воздушным шарам в качестве метательных снарядов, а не для рекогносцировок, что в настоящее время в значительной степени и оправдалось.

«Ценз, умственное усиленное развитие, военные округа и отсутствие высшего постоянного командования, он считал прямым следствием отрицания нравственного элемента в армии».

На основании вышеприведенных взглядов Михаил Григорьевич, утверждал что, введенные гр. Милютиным реформы положительно вредны, в особенности деление России на военные округи и введение воинской повинности.

«Эта мера была введена во Франции, во время реставрации, по проекту маршала Сен Сира с целью уничтожить в армии дух преданности к ее бывшему гениальному вождю, заключенному на острове Св. Елены. Народу призыв рекрутов ежегодно обходится очень дорого, а главное при этой системе армия является настолько не сплоченною нравственно, что мы каждую кампанию будем начинать целым рядом жестоких поражений».

«Для борьбы с рутиной следует до тех пор повторять „Carthago delenda est“ пока туман не рассеется. Когда в германском рейхстаге благополучно прошел законопроект об увеличении численности армии и сокращения срока службы, у нас в России следовало ответить на него увеличением годов службы, так как только при существовании хороших кадров в войсках будет жив тот дух единства и товарищества, который составляет могущественный рычаг для одержания победы. При настоящем постоянном изменении в составе войск необходимо по возможности долее удерживать на службе офицеров, то есть наиболее постоянный элемент армии».

В виду этого Михаил Григорьевич постоянно и настойчиво указывал на необходимость настолько увеличить их содержание, чтобы они не были принуждены оставлять военную службу, для других профессий более обеспечивающих их личное и семейное положение

"Армия должна быть надежным в руках полководца орудием, писал он 17-го Апреля 1868 г. в Русском Mиpе «это достигается предварительными условиями ее устройства и ее воспитания».

В девяностых годах прошлого столетия, Михаил Григорьевич считал десятилетний срок необходимым для выполнения всей намеченной им программы преобразований, а до полного осуществления задуманных им реформ, по его мнению следовало по мере сил и возможности избегать вооруженного столкновения с соседями, так как при настоящем положении военного дела в России поражения неизбежны, по крайней мере в первой половине предстоящих нам кампаний.

IV.

Дважды, хотя на самые короткие сроки, он был призван к административной деятельности в Средней Азии. Здесь как и всегда он выказал ясность и широту взгляда, глубокий здравый смысл и истинное проникновение духа, покоренного им народа.

Враг канцелярщины и бюрократизма, он работал на этом поприще в полном смысле слова не покладая рук, с истинной бережливостью соблюдая интересы государственной казны.

Назначенный военным губернатором Туркестанской области 16-гo Февраля 1865 г., он был уже отчислен с занимаемой им должности 4-гo Aвгycтa, того же года. Конечно в течении этого, можно сказать, мимолетного управления, он не успел много сделать для гражданского устроения, но тем не менее им был ясно намечен тот путь, по которому для пользы России, для блага и процветания страны следовало идти его заместителям.

Считаясь с нравами, местными условиями, обычаями и нуждами туземного населения он сохранил самоуправление ¹⁰ упрочив этою мерой естественное развитие и рост этого богатейшего края.

Только что замирившимся миллионным его населением он управлял при помощи всего шести чиновников и четырех переводчиков, причем все расходы по его управлению не превысили пятидесяти тысяч рублей. Несмотря на это за кратковременное свое управление он успел собрать все подати, устроить пути сообщения между Верным и Ташкентом, учредить постоянное почтовое сообщение и настолько установить полную безопасность, что все ездили без конвоя, что немыслимо в настоящее время на Кавказе.

Основой столь быстрого умиротворения края и полной внутренней безопасности было именно управление согласное характеру и духу азиата, пониманиe его нужд и практическое их удовлетворение.

При таком положении дела двух с половиною баталионов и 8 ? сотен казаков было достаточно для охранения спокойствия необъятной степи от Оренбурга до Сыр-Дарьи. Для внешней же безопасности и охраны 20 т. всадников были всегда на готове дать отпор неприятельскому нападению.

Такая система и применение ее на практике, создала Михаилу Григорьевичу среди туземного населения ту популярность, которая росла не по дням, а по часам.

Сын Алим-Кула, убитого в сражении под Ташкентом, предводителя азиатских скопищ поднес Михаилу Григорьевичу шашку отца своего.

Старейшины и жители Ташкента поднесли ему старинный щит при адресе, в котором называют его "не покорителем, а истинным избавителем от азиатских деспотов. Вы кротким отеческим управлением говорили они далее, «дали нам понять, что ежели и есть на этом свете счастие, то счастие это заключается в том, чтобы быть подданными Великого Русского Царя и иметь над собою такого начальника, как Вы, достойнейший Михаил Григорьевич. Сказанное нами не лесть, а святая правда, которую говорят Вам 100 т. Ташкентцев, испытывающих ныне истинное благополучие под вашим мудрым правлением. В такое короткое время Вы успели внести значительные улучшения в нашем быту. К Вам каждый из нас имеет доступ во всякое время и Вы всегда с кротостью и терпением выслушиваете наши жалобы, по которым каждый из нас без задержки получает удовлетворение ¹¹. Не будучи Ташкентцем нельзя понять и оценить того безкорыстного к Вам уважения и любви, какой Вы пользуетесь между нами».

Сам покоритель Ташкента не оставался в этом отношении в долгу у населения, чувствуя самую искреннюю симпатию и к наивному обитателю степей Киргизу и к умному, почтенному политичному Сарту.

"Легендарная, по мнению туземцев, отвага ген. Черняева, « писал в Свете „Туркестанец“, человеческое его отношение к ним и, нужно прибавить искреннее, не напускное, почему он и оставался верным своим принципам до конца, — сразу упрочило за Михаилом Григорьевичем ту популярность, то светлое имя, которое вот прошло уже 17 лет не померкло среди благодарных обитателей Средней Азии, а вместе с ним закрепило там русское имя».

«17 лет тому назад, если не ошибаюсь, 10 марта, тянулась нескончаемая вереница пестрых халатов на Чемкентскую дорогу. Уныло опущенные на грудь седобородые головы, в белых, зеленых и красных чалмах живо свидетельствовали, что не для веселой тризны собрались эти хорошие люди. В гробовом молчании остановились они у построенной арки, где между другими надписями виднелось: выехал 10 марта 1866 года, возвратился — оставлено место».

«В некотором отдалении собралась кучка ветеранов-солдат, которые на вопрос о сроке службы, обыкновенно отвечали „Черняевский“, утирая корявым кулаком скатывающуюся слезу, они хмуро смотрели на дорогу, ведущую от города. Подъехала коляска. Офицерство бросилось к ней, вынуло с блестевшими слезами на глазах любимого своего друга, генерала, делившего с ними труды боевой степной жизни и нередко скудную свою хлеб-соль и в томительной тишине, понесли его на руках к столу, где приготовлена былa прощальная чарка».

«Что то щемящее сдавливало грудь горло. На Михаила Григорьевича было жутко смотреть. В № 117 „Свете“ по поводу назначения в настоящее время (1882 г.) генерала Черняева было сказано следующее: генерал Черняев много видал и много знает. Мы прибавим: и много перечувствовал».

"Наконец после жгуче тоскливого часа, поднялся старейший из всех туземцев, седой как лунь Кази-Калян и глухим, надорванным голосом, обращаясь к Михаилу Григорьевичу сказал: «Генерал, мы пришли с тобою проститься, а жен и детей своих оставили дома и приказали им молиться, чтобы Бог возвратил тебя к нам».

В 1883 году он снова возвратился в край, найдя громадные перемены. При учреждении генерал-губернаторства стоимость гражданской администрации дошла до миллиона рублей, количество войска было настолько увеличено, что стало в матерьяльном отношении обременительным для края. Население было принято считать за tabula rasa и все плоды европейской цивилизации и просвещения до классической гимназии включительно стали вводиться среди азиатских народов.

Естественный рост края остановился и эта богaтейшая окраина наша вместо доходов, стала приносить государству ущерб.

Назначенный в 1882 годy генерал-губернатором Туркестанского края Михаил Григорьевич с искренним рвением принялся за исполнение державной воли Государя Александра III, высказавшего ему перед отъездом свое желание, чтобы «эта окраина была бы не бременем для России, а служила ей на пользу».

Тяжелое наследие досталось Михаилу Григорьевичу, особенно затрудненное продолжительной болезнью своего предшественника.

Приходилось упрощать громадную и сложную бюрократическую машину, и для сокращения штатов, скрепя сердце, увольнять лишних людей. Все это, конечно, породило много недовольства и тем более было тяжело Михаилу Григорьевичу, что он по сердечности своей натуры всегда был готов помочь ближнему в беде.

Однако и на этот раз не смотря на свое кратковременное пребывание (от 25 мая 1882 г. — 21 февраля 1884 г.) в крае, посвятив значительную часть времени на объезд его, он успел сократить расходы государственного казначейства на сумму более чем на полмиллиона рублей. Достиг он этого, упразднив ненужную Аральскую флотилию, coкратив часть войска соответственным, его преобразованием и изменением системы его продовольствия.

Вблизи городa Ходжента он прорыл канал из Сыр-Дарьи на протяжении 15 верст, оросив этою мерою 35.000 десятин земли. Другой канал был проведен им возле Перовска, на протяжении 25 верст, способный оросить 100.000 десятин. Такие ирригационные paбoты в степях Средней Азии имеют громадное значение, обращая безводные пустыни в плодородные пространства, поднимая производительность края и следовательно его доходность.

Для того чтобы остановить pocт цены за вьючную перевозку товаров из Средней Азии в Росcию и обратно, cтесняющую торговлю Михаил Григорьевич, так сказать, открыл новый, кратчайший путь и удостоился за это Высочайшей благодарности. Во время этой его поездки по новому пути им была также доказана на опыте судоходность залива Мертвый Култук дотоле, упорно отрицаемая учеными топографами.

Им был намечен целый ряд преобразований в управлении и устройстве наших Средне-Азиатских владений и одновременно он собирался уже было приступить к осуществлению грандиозного и давно занимавшего его проекта поворотить Аму-Дарью в Каспийское море. Наконец он имел в виду так поставить наше положение в Средней Азии, чтобы держать постоянно дамоклов меч над английскими владениями в Индии.

Англичане конечно тотчас же почуяли эту неблагоприятную для них атмосферу и сделали все возможное, чтобы удалить такою человека, каким быль Михаил Григорьевич .

Они ловко подвели мину при помощи своего буффера, Авганцев, рассчитав опасением возможности столкновения с Англией загипнотизировать нашу военную бюрократию и на этой почве приобрели себе в ней невольного союзника для удаления Михаила Григорьевича.

Англичане возбудили Авганцев на неприязненные действия против наших Бухарцев, которым Михаил Григорьевич считал необходимым оказать поддержку. Из за этого возникло у него разногласие с военным министром, однако настойчивость Михаила Григорьевича победила и им было получено разрешение выдать Бухарцам несколько сот ружей и двинуть демонстративно русский отряд на авганскую границу.

Тем не менее в конце концов все таки взяла верх наша военная бюрократия, сыграв этим в руку Англии, рассчет которой оказался верен. Михаил Григорьевич был выброшен за борт и на этот раз уже окончательно ¹².

V.

Прождавши напрасно более трех лет после покорения Ташкента соответствующего назначения, Михаил Григорьевич пришел к тому угнетавшему его убеждению, что на поприще государственной деятельности eму не дадут ходу и потому трижды пытался служить интересам родины, сделавшись редактором, с целью этим путем проводить свои политические взгляды и убеждения.

В 1868 г., по случаю намерения тогдашнего военного министра, гр. Милютина прекратить издание «Инвалида», Михаил Григорьевич всегда горячо принимавший к сердцу интересы войска, обратился к гр. Милютину с просьбой о назначении его редактором этого военного органа, энергично ратуя за его сохранение, так как в нем «как в зеркале отражается вся история нашей славной армии, вся ее жизнь, вся ее слава, ее неудачи и на страницах „Инвалида“ она читает волю своего Державного Вождя, Его милости и похвалы». Он представил свою программу, считая существовавшую не соответствующей истинным потребностям армии и предложил настолько уменьшить ее подписную стоимость, чтобы она не была обременительна скромному офицерскому карману. Однако просьба его исполнена не была и редакторство «Русского Инвалида» было передано другому лицу.

В 1876 г., когда возгоралось Герцоговинское восстание Михаил Григорьевич редактировал большую, политическую газету «Русский Мир», взявшую под свою защиту изнемогавших под турецким игом Славян и проповедавшую освободительную роль России. Газета приобретая все более и более подписчиков, становилась уже на твердую почву в материальном отношении. Однако не cмoтpя на этот успех, он покинул редакторство «Русского Mиpa», став в Cepбии, на поле брани во главе защитников угнетенных Славян. Газета же, переданная им в другие руки, успеxa не имела и вскоре должна была прекратить свое существование.

Наконец, третья попытка Михаила Григорьевича на этом поприще относится ко времени смерти Каткова, когда он просил передать ему редакторство «Московских Ведомостей», но и эта попытка ycпexa не имела.

Таким образом лишенный надежды руководить самостоятельно печатным органом и принимая живейшее участие во всех вопросах нашей внешней и внутренней политики Михаил Григорьевич, отлично владее пером стал высказывать свои взгляды на самые разнообразные вопросы русской жизни в статьях, помещаемых в различных повременных изданиях.

Судьба Туркестана, этого любимого его детища всегда возбуждала в нем живейшее участие и потому, когда был решен проект проведения линии жел. дор. через Мервский оазис и Бухару, Михаил Григорьевич в пространной статье, напечатанной в «Новом Времени» указывал на полную бесполезность этого направлении железно-дорожного пути в стратегическом и торговом отношении.

За это он был отчислен в запас из членов Военного Совета, лишившись половины своего содержания и должен был впредь отказаться от утешения печатно высказывать свои мысли. Таким образом немая могила как бы приняла его в свои объятия еще при жизни, при полном расцвете его умственных сил.

VI.

Будучи в самых искренних, дружественных отношениях со всеми выдающимися представителями славянофильства, признавая тождественно с ними краеугольными камнями нашей государственности Православие, Самодержавие и Народность и в 76 г. пожертвовав всем на защиту славянской идеи, он сам не причислял себя ни какому лагерю нашей общественной мысли ¹³.

Реформы царствования Александра II не вызвали в нем того восторженного поклонения, которым увлекалось общество. Освобождение крестьян он считал вопросом назревшим и назревшим еще со времен предьидущих царствований, постоянно порицая поспешную необдуманность проведения этой реформы.

Вопрос же экономического благосостояния крестьян по его мнению далеко не был разрешен земельным наделом, что вполне подтвердили пepиoдические голодовки и настоящее печальное положениe нашего крестьянства. Не разделял он также всеобщего в то время увлечения судебной реформой ныне тоже оправдавшееся, приводя изречение митрополита Филарета который указав на икону Спасителя сказал: «и Его тоже судили гласным судом». ¹⁴

Сторонник строгой ответственности перед законом, он энергично порицал то ложное увлечение гуманностью, при которой преступникам в тюрьмах и под мечом карающего закона живется лучше нежели честным людям на воле.

Всему умственному и нравственному складу Михаила Григорьевича прямо таки претило то quasi либеральное направление шестидесятых годов когда по словам поэта Щербины:

Был в моде трубочист

А генералы гнули выю,

Когда стремился гимназист

Преобразовывать Россию,

Когда чуть выскочив из школ

В судах мальчишки восседали,

Когда фразистый произвол

Либерализмом величали.

«В то время», писал Михаил Григорьевич в письме своем к ***, «у нас в России господствовала полная разнузданность ума и сердца и совершенное отсутствие этики в самой жизни. Этот поток, смывавший всю духовную сторону человека, вел прямо к его оживотелости. Необходимо было противоядие и это противоядие был классицизм.»

«К несчастию люди, руководившие просвещением в России не были на высоте своей задачи. Вышло что-то необыкновенно уродливое, без всякого содержания внутреннего. Хотя классицизм в этy тупоумную эпоху не мог поднять духовную сторону, но по крайней мере он спас ее от падения. Вот по моему мнению, так заканчивает Михаил Григорьевич, относительная польза классического образования, за которую нельзя не помянуть добрым словом память Каткова и Леонтьева».

В большую также заслугу ставил он Каткову отрезвление общественной мысли в польском вопросе в то время, когда даже среди носящих военный мундир находились люди готовые, забыв долг присяги, oтказаться от участия в усмирении банд польских повстанцев.

Допустив расчленить живое тело польского народа Екатерина Великая сделала жестокую и неисправимую историческую ошибку. В настоящее же время, когда назрело решение славянского вопроса вообще и польского в частности это энергичное и талантливое племя по мнению Михаила Григорьевича, должно решить, примкнет ли оно к России, Пруссии или Австрии в предстоящей борьбе.

Возмущаясь всем существом своим против отрицательных веяний шестидесятых годов, против «либералов, этих недоумков, еще не пережитой нами пустозвонной эпохи», он порицал жестокость правительственных peпpeccий относительно увлекавшейся молодежи и ее корифеев.

«Всегда с упреком смотрел я, пишет он в вышеприведенном письме, на те жестокие меры, которые правительство сочло нужным принять противу Чернышевского, вся вина которого в том, что у нею воображение брало верх над рассудком. Но считать Чернышевского великим учителем, принесшим своею жизнью пользу человечеству могут только мальчишки; это более чем ошибочно, это забавно».

«Роман его „Что делать“ не имеет за собою даже оригинальности это мысли Фурье, Сень-Симо на и tutti quanti. Изложен он грязненько и потому нравится толпе невысокого сорта».

«К этому я могу еще прибавить, что в свое время идеями, заимствованными из чужих книжек, Чернышевский увлек много молодежи в Петропавловскую крепость, a оттудa на виселицу и перед его раскрытой могилой можно сказать только слово прощения за все погубленные им молодые жизни».

Таково было отношение Михаила Григорьевича к шестидесятым годам и симпатии его всецело принадлежали тем положительным началам русской жизни, которые опираются на истинное знание своего народа, на исконные предания нашего славного исторического прошлого.

Его влекло ко всему тому, что носило на себе печать яркого таланта и народности, силы воли, преданности и идее и долгу.

Он преклонялся перед величавой личностью Государя, Николая Павловича, перед гением Пушкина, перед вдохновенным бытописателями русской жизни Достоевским и Толстым, считая Тургенева поэтом нашего безвольного поколения шестидесятых годов, эпохи, стремившейся талант пригнуть к посредственности, к среднему человеку.

Личности, личной воле и иницативе он придавал перед толпой и пред наисовершеннейшим в принципе и тeopии учреждением первенствующее значение.

Личность всегда, по его мнению, бывает и руководительницею и выразительницею всякого общественного движения, а толпа только следует за тем, кто умеет угадать и предчувствовать истинное настроение времени.

Искренно признавая, что Православие составляет один из великих устоев нашей государcтвенной и народной жизни, он всегда и всюду стоял на страже его интересов, отличаясь в то же время самой широкой веротерпимостью.

Когда князь, Фердинанд Болгарский присоединил сына своего к лону Православной церкви, Михаил Григорьевич первый написал ему письмо и горячо приветствовал его с этим великим историческим подвигом.

Тотчас после взятия Ташкента он озаботился о закладке городского собора, при своем именье Могилевской губ., Тубышках учредил самостоятельный приход и на свои скромные средства построил колокольню и дома для причта и для церковно-приходского училища.

Но, когда священник села Тубышек задумал снести находящуюся по соседству католическую часовенку, пришедшую в ветхость вследствие запрещения ее реставрировать Михаил Григорьевич просил не трогать часовенки.

Уезжая, в 1883 г. в Ташкент, он принял горячее участие в судьбе уральских казаков, переселенных в степь за свою приверженность к старообрядчеству. ¹⁵

В это же самое время, он позаботился о нуждах тамошного католического населения, устроив в Ташкентe назначение католического священника.

Во время коронации Государя Александра III он подал ему мысль пожертвовать на мусульманские мечети те сорок тысяч рублей, который бухарский эмир поднес Государю по случаю Его венчания на царство.

Таким образом отношение Михаила Григорьевича к вопросам веры и совести и в жизни и в политике было проникнуто тою веротерпимостью, которая основана на искреннем уважении к чужим верованиям.

VI.

Только та политика по мнению Михаила Григорьевича может быть благотворна для государства, которая опирается на народные симпатии, а не идет им на перекор.

Поэтому, кроме войска он считал гapaнтиeй внешнего могущества России, дипломатию, действующую на основании понимания истинных интересов Русского народа.

В полной несостоятельности нашей дипломатии ему пришлось убедиться еще в молодости, когда во главе ее состоял кн. Горчаков, один из представителей русской аристократии, пpocлавленный среди современников. В 1864 г., в качестве начальника Сыр-Дарьинской линии, Михаил Григорьевич, после целого ряда павших пред ним крепостей, овладел наконец городом Aулиeтa, важным и конечным пунктом, предположенных на этот год военных действий.

«Занятый нами город и крепость», писал молодой полковник престарелому отцу своему, «довольно обширны, население состоит приблизительно около 5 т. душ, преимущественно торгового сословия. Пункт этот важен для нас и в коммерческом и в военном отношениях, потому что лежит на пересечении путей из Кокана и Ташкента. С овладением Аулиета мы приобрели весь Зачуйсай, край с населением от 250 т. до 300 т. душ. Торговля наша получит теперь правильный ход, вследствие безопасного движения караванов чрезь кочевья Дикокаменных киргизов, принявших наше подданство».

Приехав в Петербург, он представился канцлеру, кн. Горчакову, изложив ему в продолжительной беседе весь ход экспедиции, часто упоминал об Аулиета, как об важном стратегическом и торговом пункте, предполагая, что в то время, когда русские войска отодвигали в глубь Азии наши границы, руководителю нашей политики теоретически была вполне известна география края и его важнейшие пункты.

Каково же было изумление Михаила Григорьевича, когда встретившись с гр. Н. Н. Игнатьевым, этот последний передал ему свой разговор с кн. Горчаковым спросившем его «ditez moi je vous prie quel est се trou d’Aoulieta, dont Tcherniaeff m’a tout le temps parle?»

В оценке дипломатических способностей кн. Горчакова, Михаил Григорьевич вполне сходился с кн. Бисмарком ¹⁶ утверждая что он был просто салонный господин, умевший говорить удачные bon-mots.

Во время Сербско-Турецкой войны, когда все патроны были расстреляны и сербское войско находилось в отчаянном положении, Михаилу Григорьевичу пришлось лично на себе испытать дальновидность политических взглядов кн. Горчакова, не обратившего никакого внимания на его просьбу о заступничестве относительно провоза свинца, который Румыны не пропускали через свою границу.

«Историческая судьба Русского народа, писал Михаил Григорьевич, обрекла его на борьбу с мусульманством и в этой борьбе выработалась вся его мощь. Турция не есть гocyдapcтвo национальное, оно зиждется на религиозной почве, на мусульманстве. Султан есть наследник пророка, основавшего религию, а не государство».

«Народы, населяющие Турцию состоят из християн, сохранивших веру предков и из христиан силою оружия, обращенных в мусульманство. Собственно турецкого племени не много. Потому Турции и присвоено название Оттоманской, а не Турецкой империи».

«Требовать от мусульманства реформ в христианском духе равносильно требование обращения в христианство, которое можно уподобить толчению воды в ступе».

«Опыт доказал это, но дипломатия не внимала прошлому».

«Со времен Петра I последняя война наша была восьмою против Турции и разрушила ее бесповоротно, оставив ей в Европе столько владений, что султан с своего балкона может свободно обозревать их до самых границ. Если же мы перешагнем через Босфор в Малую Азию, то картина представится еще интереснее, eщe оригинальнее».

«Xpиcтиaнскoe население расположено там гнездами среди мусульман, которые по большей части уступают ему в числе. Затем Тунис, Египет, Сирия и восточная часть малой Азии находятся в руках Европейцев. Триполи и Курды почти независимы. Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться, что из всей этой амальгамы нельзя создать ничего целого, самостоятельного, без обращения христиан в мульманство или мусульман в христианство. Чью же сторону, так заканчивает Михаил Григорьевич свою записку, хочет держать дипломатия чтобы сохранять неприкосновенность Оттоманской империи».

Опираясь на авторитет истории он утверждал, что только та политика будет благотворна для России, которая согласуется с народными симпатиями и для подтверждения своего мнения приводил примеры прошлого. «Когда Император Павел и послал наши войска на Альпы, против французов, чтобы спасать престолы, русская армия возвратилась с убеждением, что французы народ славный, а англичане и немцы, которые были нашими союзниками, народ не надежный».

«Вслед за тем Павел и заключил союз с французами, смерть Императора помешала союзу. Политика Александра и снова была направлена против французов, приведшая к целому ряду войн с Францией, закончившихся Венским конгрессом, который едва не завершился войною спасенных немцев с Россией. Наконец в 48 г., в угоду Австрии, мы подавили восстание против нее венгров, а в 53 году в благодарность Австрия потребовала очищения от наших войск Молдавии и Валахии во время нашей войны с Турцией».

Все неудачи нашей дипломатии он приписывал тому «что она верует в себя как в самостоятельную силу, призванную решать безаппеляционно судьбы царств и народов, на том основании, что по словам одного из ее представителей, она не признает народы, а признает одно правительство».

В противоположность этому взгляду, опираясь на глубокое понимание истинных народных интересов и симпатий Михаил Григорьевич утверждал, что в Европе нашими искренними союзниками могут быть только Славяне и Франция.

Продолжавшиеся, в течении двух столетий усилия нашего правительства поддерживать всеми силами дружбу с Германией, он считал вполне бесплодною и, в силу взаимного положения обоих государств и их интересов, называл мифической, опровергаемой самой историей.

Искреннее отношение с Германией он считал окончательно невозможным «с той минуты, как состоялось соглашение Германии с Австро-Венгрией, лишившее последнюю политической самостоятельности и обратившее ее в орудие германского господства над всем Православным Востоком».

Это указывалось им еще тогда, когда Император Вильгельм не совершал своего пышного паломничества в Палестину, не дружил с Турцией и не провел еще багдадской железной дороги.

Решение назревающего мирового вопроса он видел в вооруженном столкновении германского мира с Россией, великой славянской державой.

«В этой мировой трагедии, которая должна разыграться на берегах Вислы и Одера с одной стороны и Рейна с другой естественными нашими союзниками являются Франция и славянские племена, освобожденные нами и ждущие от нас окончательного освобождения. Теперь они все почти в лагере наших противников по нашей собственной вине. От нашего уменья, искусства и ловкости зависит возвратить их в наш стан. Но для этого необходимо иметь с ними непосредственные сношения, избегая всякого посредничества».

«Задача трудная, но осуществимая, тем более, что для нас не может быть безразлично на чьей стороне окажутся весьма почтенные силы Черногории, Болгарии, Сербии и Греции».

Вследствие непонимания истинного положения вещей на Балканском полуострове, мы поставлены там в совершенно фальшивое положение, а конституционный образ правления установленный нами в Сербии и Болгарии, только что освободившихся от тяжелого гнета турецкого ига привело их к взаимной вражде и постоянным внутренним усобицам, тяжело на них отзывающихся. Болгария, получив конституцию более либеральную нежели в Бельгии, чем в свое время хвастал ее составитель, дошла до Стамбуловщины, Сербия тоже cтрадает от вражды и раздоров различных политиканствующих партий.

Выдающимся, серьезным и достойным глубочайшего уважения политическим деятелем в Сербии, Михаил Григорьевич считал митрополита Михаила, любившего Pоccию, неизменно стоявшего за нее и пострадавшего за свои убеждения ¹⁷.

Михаил Григорьевич ¹⁸ горячо приветствовал наш союз с Францией в силу своих политических убеждений, чувствуя одновременно самую искреннюю симпатию к этой талантливой, рыцарской и передовой нации, до сих пор представляющей собою как бы всемирную лабораторию, перерабатывающую великие мировые идеи.

Считая Англию нашим исконным врагом, стоявшим всегда во главе всех бывших противу нас коалиций, он воздавал ей должное, как великой нации, умеющей ценить и награждать тех своих деятелей, которые оказали ей государственные услуги ¹⁹.

В Средней Азии, по его мнению, мы поставлены в такое же фальшивое положение как в Софии и Белграде… Выйти из него можно только оттеснив англичан от Аму-Дарьи до гор и от Герата".

В бытность его генерал губернатором Туркестана, в 1882 г. занятие Герата обошлось бы нам сравнительно очень дешево и легко. Но благоприятный момент был упущен, а в настоящее время Герат обращен англичанами в первостепенную крепость.

Так как граница наша в Азии равняется 11000 верстам протяжения, то положение наше в Средней Азии он считал требующим большего и пристального внимания, не только по отношению к Туркестану.

В виду того, что за нашим соперничеством с Англией следит все миллиардное население Азии, всегда готовое стать на сторону победителя он считал необходимым создать в Средней Азии такую власть, которая соответствовала бы значению вице-короля в Индии.

Для этого следует с целью объединения власти присоединить в административном отношении Закacпийcкую область к Туркестану и уничтожить чресполосицу упразднением бухарского владычества.

Мирное присоединение Бухары вполне возможно, так как и эмир и его подданные, в виду сложившихся обстоятельств, давно ожидают этого.

«События, угрожающие нам с Запада, требуют также особенно внимательного отношения к нашему положению в Средней Азии, откуда может быть уязвима Англия, так как малейшая наша неудача в Средней Азии, во время Европейской войны, освободит у нее много сил для помощи нашим противникам и сделает ее еще настойчивее».

Bceгдa неуклонно придерживался он того мнения что не на дальний, а на ближний восток должно быть направлено пpeимyщecтвенное внимание России. В 1884 г. проехав вдоль всей Сибири он пришел к тому убеждению, что составившееся у нас мнение о неисчерпаемых богатствах Сибири весьма преувеличено и на Приамурский край и Дальний Восток следует смотреть только как на запас для будущих поколений, когда все земли в Европейской России, на Кавказе и в Средней Азии будут вполне и рационально использованы.

Известие о занятии нами Квандунского полуострова произвели на Михаила Григорьевича, вопреки всеобщему ликованию, самое тягостное впечатление. Он видел в этом акте нашей политики уклонение от исторического, еще со времен Олега стремления нашею к Константинополю, к проливам, к благодатному югу.

Константинополь, по своему географическому положению занимает место единственное во всем земном шаре.

В 1877 году мы упустили из рук своих это сокровище, — обладание которым возродило и осчастливило бы всю Россию, вызвало бы все ее зиждительные силы на плодотворную работу, подняло бы наш богатый юг, Кавказ, Крым, Среднюю Азию.

При этом естественном течении Русской истории в овладении Константинополем, к которому увы, теперь протягивает руку Германия, положительно не мыслимо было уродливое явление нигилизма, завершившего свое существование злодеянием первого Марта.

В то время, когда русские княжества были слабы, наши предки под напором более сильных племен принуждены были постепенно отступать на север. Но материальное благоденствие возможно только под теплым небом, под благодатными лучами горячего солнца, а потому все наши попытки поднять наш север, устроить мурманские берега и тому подобное всегда останутся бесплодными.

Окрепнув, мы должны стремиться к югу, должны исполнить свою историческую задачу водрузить крест на Св. Софии и окончательно освободить всех, изнывающих под иноплеменным игом наших славянских братьев, ждущих от нас освобождения.

Глубокий психолог народного духа, знаток истории он обладал тем даром предвидения, при помощи которого он предсказывал за много лет ход исторических событий, предсказав и нынешнее внутреннее наше разложение. Выше приведенные взгляды свои на политическое положение Европы, Славян и Турции он основывал на всестороннем изучении нашего исторического прошлого и на этом основании пришел к тому выводу, что Петербургский, дидактический пepиoд русской истории в настоящее время закончил свое существование. К Kиeвy, к этому светлому и мягкому периоду нашей истории всегда невольно влекло Михаила Григорьевича и в перенесении столицы в Киев он видел истинное обновление России. В этом он вполне сходился с мнением кн. Барятинского, которого считал одним из самых талантливейших государственных людей своего времени.

«С эпохи призвания Варягов», писал Михаил Григорьевич, «у нас было пять столиц: Новгород, Киев, Владимир, Москва и Петербург. Это кочевание замедлило наше развитие, но сохранило нам энергию молодого племени, способного выработать свою самостоятельную культуру и выполнить свою историческую задачу. Петербургский период есть период воспитательный. Правительство само училось в Европе и старалось это целиком передать народу. Отношение его к народу было отношение учителя к ученикам. Эта педагогическая роль Петербурга в течении полутораста лет до такой степени всосалась в кровь и плоть его обитателей от мала до велика, что глубоко проникла в болотную почву, пропитала стены его зданий, заразила воздух. Поэтому какими бы умными людьми ни были cocтaвлeны реформы, оне всегда будут проникнуты школьным духом, грешащим против действительности и какими бы вольностями правительство ни наделяло бы народ, оно не перестанет к нему oтноситься как к малолетнему и незаметно для себя будет разрушать то, к чему стремится».

«С перенесением же Престола в Киев, ост-зейский, польский вопрос падут сами собою, влияние наше на ход дел в Турции и Персии удесетярится, Кавказ сделается русским и наши владения в Средней Aзии получат должное paзвитиe и упрочатся за нами».

«В экономическом отношении богатства Кавказа, Дона, Крыма и всего юга поправят наши финансы и дадут средства устроиться на новом месте. Но главная наша выгода будет моральная, ибо выступят такие силы, которые отживший и всегда чуждый России Петербург вызвать не может».

VII.

Изверившись в духовные силы Пeтepбуpгa, он не терпел ни его канцелярщины, его формализма, но по странному противоречию, в силу привычки предпочитал его для места жительства всем другим городам и весям России ²⁰.

Малолетним и одиноким ребенком прибыл он в нашу столицу, нося в душе своей заветы глубокой преданности Царю и Родине, переданные ему отцем его. В течении всего своего покрытого терниями жизненного пути он ни на йоту не отступился от своих убеждений, высоко неся знамя, девизом которого было «все кроме чести в жертву Царю и Родине».

Он жил и дышал любовью к России и весь был поглощен ее прошедшим, настоящим и будущим, все другие интересы отходили у него на второй план. Без всякой фразы и рисовки, он с увлечением всегда готов был отдать всего себя ее служению и не имее ничего за душей, никогда не смoтpел на службу, как на средство к существованию.

У кормила правления, где в то время все было проникнуто канцелярщиной, рутиной, узкостью взглядов и непониманием исторических задач России, решительно не допустим был такой человек, каким был Михаил Григорьевич, что и послужило источником того глубокого трагизма, которым полна была вся ею жизнь.

За свою приверженность славянской идее, получившей с тех пор полное право гражданства, он был представлен средостением, стоявшим у власти чуть ли не революционером. Одновременно либералы беспощадно осыпали его бранью, во всех своих печатных органах в то время, когда он подставлял свою грудь на полях Сербии под турецкие выстрелы. Но народ русский совместно с интеллигенцией не порвавшей с ним духовной связи оценил его заслугу и жертву перед Славянством и перед Poccиeй и сделал его своим героем.

Несмотря на присоединение к России на медные деньги одной из богатейших наших окраин с упорством и постоянством достойным лучшей цели он был зачислен в число заурядных рядовых офицеров.

Kpoме нравственного унижения и матерьяльной нужды от подобного к нему отношения, он глубоко страдал от этого принудительного бездействия, не зная к чему приложить весь богатый запас таившихся в нем сил.

Он страдал, подобно Прометею, прикованному к скале, подобно нашему богатырю Святогору, заживо положенному в гроб.

Подобно Святогору его угнетали и давили его собственные силы, сдавленные и стесненные и не находящие ceбе простора. С отчаянием видел он как бесплодно проходили год за годом, как с годами уходили его лучшие силы и так до назначения его в Туркестан в 82 г. протекло 16 лет, то есть почти половина периода разумной деятельности человека.

Отставленный в 1884 году с поста генерал-губepнaтopa Tуpкecтaнa он сознавал со скорбью в душе, что песнь его окончательно спета в то время, когда он чувствовал в себе еще столько сил и энергии, что, им мог бы позавидовать вступающий на жизненное поприще юноша.

В последний период своей жизни, он нашел некоторое удовлетворение этой потребности живой деятельности в живой любви облагодетельствования крестьян, и в устроении cтapaгo пепелища своих предков, где все носит на себе отпечаток его забот.

Купив от прежнего владельца свое родовое именьице Тубышки, где он впервые познал ласки матери и дружбу отца, совсем раззоренное, он со свойственной ему во всяком деле энергией, стал его устраивать.

Он усердно проводил дороги, сажал деревья, строил и входил во все мелочи несложного хозяйcтвa, радуясь поесть гречневой каши из гречихи, собранной с собственных полей. Но широкая его нaтypa никак не моглa примениться к маленькому масштабу небольшого именья. Но и здесь, как и повсюду Михаил Григорьевич нашел возможность принести посильную пользу ближнему.

Небольшая церковь, построенная отцом его была приписана к соседнему приходу в эпоху сокращения последних, а от домов причта не осталось и следа. Первая забота Михаила Григорьевича при приобретении Тубышек была направлена на восстановление самостоятельного прихода, на удовлетворение духовной жажды местных крестьян.

В продолжении шести лет он неустанно хлопотал об этом деле, пока не достиг благоприятного конца. Снова выстроил он на свои скромные средства дома для причта и выписал из Сербии, хранившуюся в монастыре св. Романа, посланную ему Москвою во время войны 1876 г. походную церковь. Сюда же поставил он также отправленную ему в Сербию обществом Московских хоругвеносцев великолепную хоругвь, копию с той хоругви, которою благословила Дмитрия Донского Троицко-Сергиевская лавра на борьбу с неверными. Здесь же хранится крестообразная икона, благословение Михаилу Григорьевичу Троицко-Сергиевской лавры и образ Св. Симеона и Саввы Сербских, благословение Сербского Митрополита Михаила ²¹.

Памятуя, что не одним хлебом будет жив человек и считая, что благолепная церковная обстановка благодетельно действует, на толпу он всегда с неусыпным и трогательным вниманием относился к нуждам небольшого храма села Тубышек, собственноручно вписывая в церковную книгу, каждый пожертвованный им предмет.

Стоявший на двух столбах деревянный навес, под которым висели колокола, он заменил высокой каменной колокольней, на вершине которой поместил с цивилизаторской целью большие башенные часы. Колокольня эта стоит теперь как бы на страже его могилы, далеко в окрестностях виден ее золотой крест и благовест ее колоколов разносится над синевой окрестных лесов и мерно и однообразно отбивают ежечасно свой монотонный звон ее башенные часы.

Прямо против колокольни, на некотором от нее расстоянии он построил большой деревянный дом для церковно-приходского училища, украсив обширный класс его портретами царствующего дома Романовых, прекрасного издания Бороздина. Пред училищем расположена большая площадь, на которой он установил всевозможные гимнастические приспособления для крестьянских детей.

Зная по собственному опыту, какое значение имеет возможность получить своевременную ссуду, он положил основание местному вспомогательному мирскому крестьянскому запасному капиталу.

С целью улучшить крестьянские жилища, он поставил в ceле Тубышках образцовую избу, которая действительно вскоре стала типом новейших крестьянских построек. Доверчиво шли крестьяне к Михаилу Григорьевичу со всеми своими нуждами, с своими распрями, обращаясь к нему даже за врачебными советами. И всем и каждому помогал он по мере возможности. Действительно душу живу вдохнул он в этот глухой уголок С.-З. края, делая добро ради самого добра и не требуя себе даже мысленно никакой благодарности.

Доброе семя его забот и просветительных стремлений ²² не пропали даром упав на благопpиятнyю и благодарную почву.

Посвящая большую часть своих летних досугов Тубышкам, Михаил Григорьевич зимы проводил в Петербурге и печально и однообразно тянулись для него год за годом. Былые вспышки отчаяния и гнева постепенно заменялись в нем покорностью судьбе и неумолимому року.

Не смотря на что, он с юношеским увлечением следил до конца дней своих за политикой, за внутренней и внешней судьбой России. Длинные досуга свои он посвящал чтению исторических сочинений и романов, то есть, опять таки прошлому горячо любимой им родины.

Проведя жизнь в неравной борьбе, редко победитель, большею частью побежденный он оканчивал свои дни оскорбленным и обделенным в сознании, что дальше идти уже некуда.

Спокойно с истинно христианской покорностью смотрел он на все прошлое хорошее и тяжелое, как бы с того света. Только заботы о семье, о ее будущности и физические страдания, последствия контузии при Севастополе, напоминали ему, что он еще жилец сего миpa.

Великие и вечно не разрешимые для человеческого ума вопросы особенно интересовали его за последнее время его жизни.

Привыкнув с самого юношеского возраста, во время безчисленных сражений прямо смотреть в глаза смерти, он постоянно говорил о своей кончине с истинно философским спокойствием.

В Июне 1898 г. он вызвал в Тубышки из Смоленска каменьщиков с целью устроить себе возле церкви свое последнее жилище и сидя на скамеечке под большой липой сам руководил работами.

В половине августа он собирался ехать в Москву на открытие памятника Государю Александру II, питая в душе луч надежды у подножия изображения Царя Освободителя получить некоторое удовлетворение за свою прошлую деятельность. Но надеждам этим не суждено было сбыться. В ночь на 4-е Августа благороднейшее и исстрадавшееся сердце внезапно перестало биться ²³.

Он завещал похоронить себя «без всяких почестей от войска, которого он сделался пасынком с самого взятия Ташкента, без всяких отличий за гробом и на гробе умаляющих значение смерти».

Волею судьбы на похоронах его не было представителей оффициальной России, упорно отрицавшей его великие заслуги перед Престолом и Отечеством и он был опущен в могилу в присутствии родных и части той народной толпы которая давно сделала его своим гepoeм.

В Могилевской губернии находятся могилы двух исторических деятелей, двух различных эпох нашей истории. В Гомеле, в своем роскошном пожалованном ему Государем Николаем Павловичем имении, покоится вечным сном князь Варшавский граф Паскевич Эриванский. В скромных Тубышках почит от дел своих Михаил Григорьевич Черняев.

Неизгладимыми и глубокими бороздами отразилась его деятельность на двух противоположных концах нашего обширного oтeчecтвa и далеко впеpeд двинул он судьбы России, в Средней Азии, где он действовал от имени правительства и на Балканском полуострове где он самостоятельно явился представителем и защитником славянской идеи

«Но премудрого человека», говорит наш баснописец Крылов ²⁴, весьма трудно заметить прежде, нежели пройдет лет триста после его смерти.

Комментарии

2. Брат ее, Густав Александрович получил Георгия за штурм Ташкента, был убежденным славянофилом и страдальцем за славян будучи тяжело ранен под Виддином.

3. В последнем сражении при Дюнише — турок было 104 тыс. при 250 крупповских орудиях и осадном парке, сербских сил 28 тыс., при 20 орудиях.

4. В июне 1877 года прибыла в Москву депутация от Чешского народа, поднесшая М. Г. в «Славянском базаре» в присутствии И. С. Аксакова, А. А. Пороховщикова и других членов Славянского Комитета, драгоценную саблю, рукоятка которой изображает змею держащую в пасти голову турка. Михаил Григорьевич обратившись к депутации, высказал ей что «принимает этот драгоценный дар с душевною отрадою, как видимый дар окрепшей в чехах сознании Славянской солидарности».

5. Однако в Оренбурге взглянули на это дело иначе, и Сукорко был представлен к награде пишет в Истор. Вестн. за Дек. 1904 г. Г-н Я. Полофернов. «Но это окончательно возмутило Черняева и им был подан командующему войсками Оренбургского округа следующий рапорт: „Соглашаясь с мнением Вашего Превосходительства, что офицер этот не подавший помощи отряду есаула Серова и постыдно отступивший перед неприятелем может и не подлежать ответственности по закону, я принимая с другой стороны во внимание, что законы чести не всегда могут быть подводимы под статьи действующих законов свода военных постановлений, полагаю, что оправдание поручика Сукорко никогда не смоет с него того пятна, которым заклеймил он себя постыдным делом перед Иканом. Что касается поручика Сукорко, то не считаю собя в праве держать во вверенных мне войсках безукоризненно исполняющих свой долг такого офицера, который безучастно оставляет на жертву своих товарищей имее полную возможность спасти их, — прошу покорнейше о переводе поручика Сукорко из Туркестанской области, которая не существовала бы если бы все действовали подобным образом“.

6. Доказательство насколько необходим глаз талантливого военачальника для того чтобы заметить и выдвинуть талантливых подчиненных.

7. Он рассказывал нам, что во время своих частых путешествий на лошадях он имел привычку воображать себе сражения на местностях, обративших на себя его внимание и мысленно придумывал наилучший способ расположения войск.

8. Бывший Дворянский полк, где воспитывался М. Г. впоследствии преобразованный в Константиновское училище.

9. Следует заметить, что превосходство это было весьма относительно, так ружья были гладкоствольные а пушки бракованы после войны 12 года, в Ташкенте же было 63 орудий против 12 наших.

10. В Ташкенте он оставил туземную полицию, облеченную в местный живописный костюм, и порядок в городе был образцовый.

11. При введении нашего сложного судопроизводства население было лишено этой скорости решений.

12. При этом следует заметить, что после yдaлeния Михаила Григорьевича с поста генерал губернатора, Авганцы тотчас же прекратили свои враждебные действия против Бухарцев.

13. К концу своей жизни он стал склоняться к мысли, что трудно единоличному уму проникнуть во все нужды и задачи такого необъятного государства как Россия.

14. Т. е. одна гласность не составляет суда праведного.

15. Один старообрядец, прося М. Г. быть восприемником его дочери, писал ему: „Правда, что за великий грех считается у староверов духовно породниться с православным, но Ваше святое, честное имя покрывает все“.

16. „Политика кн. Горчакова“ пишет Бисмарк, не политика Александра II, но он популярен в России не смотря на свою слабость и дряхлость и как политический деятель он был всегда дураком. В последние четыре года все его действия были внушены личными соображениями. В своей политике относительно Австрии и Румынии он также не достиг больших результатов. В Бухаресте он провел шесть месяцев и что же он там делал? Бегал за женщинами. Вот дела, которыми он больше всего занимался. (Истор. Вестн. Июль 1899 г.).

17. Тотчас после кончины митрополита Михаила в 1898 г. Мих. Гр. собирался поднять вопрос в Славянском Благ. Обществе о сооружении памятника на могиле почившего святителя, но последовавшая 4 го Авг. того же года кончина Мих. Гр. прекратила его намерениe в самом зачатке.

18. Отец его во время Наполеоновских войн, стоя с полком своим в одном из городов северной Франции — Лекенуа женился на дочери мэра Есфири Лекюйе.

19. Почти одновременно с завоеванием Ташкента была предпринята Англией экспедиция для наказания абиссинцев за задержание нескольких английских подданных. Экспедиция обошлась кажется в восемь миллионов фунтов, за благополучное окончание которой начальнику экспедиции, адмиралу Непиру дано было титул лорда и другие почетные награды и назначена была громадная пенсия.

20. Приехав в Петербург 12 летним мальчиком, в то время, когда Владимировскую церковь окружал еще лес, он после взятия Ташкента с 1865 г. за исключением кратковременных отлучек всю жизнь провел в Петербурге и как старожил города знал историю почти каждого дома, каждого выдающегося здания.

21. После кончины Михаила Григорьевича, бывшими его товарищами по Дворянскому полку былa прислана прекрасная икона Св. Арх. Михаила, в резном киоте.

22. В настоящее время язык молодого поколения благодаря школе почти не рознится с великорусским, тогда как прежде он был почти непонятен непривычному уху.

23. По определению врача он скончался от разрыва сердца.

24. См. полн. собр. соч. И. А. Крылова.

ПРИЛОЖЕНИЕ.

Адрес Ташкентцев при поднесении щита.

Душевноуважаемый Михаил Григорьевич!

Пятый уже месяц, как ВЫ по повелению Великого Белого Царя, покорив нас, управляете нами и управляете так, как никогда и никто нами не управлял. ВЫ не покоритель наш, но истинный избавитель от наших прежних деспотов, от прихоти которых зависело не только наше благосостояние, но и наша жизнь. ВЫ, кротким, отеческим своим управлением дали нам понять, что ежели и есть на этом свете счастие, то счастие это заключается в том, чтобы быть подданными Великого Русского Царя и иметь над собою такого начальника, как ВЫ достойнейший Михаил Григорьевич. Сказанное нами не лесть, а святая правда, которую говорят ВАМ представители более 100 т. Ташкентцев, испытывающих ныне истинное благополучие под ВАШИМ мудрым управлением. ВЫ в такое короткое время неусыпными заботами умели ввести значительные улучшения в нашем быту, где советами, а где и материальными пособиями. К ВАМ каждый из нас имеет доступ во всякое время и ВЫ всегда с кротостью и терпением выслушиваете наши жалобы, по которым каждый из нас без задержки получает удовлетворение.

Изложить на бумаге все ВАШИ заботы по управлению нами и ту нашу любовь, которою проникнуты к ВАМ сердца Ташкентцев, недоступно нашему слабому перу и, наконец, никто не будучи Ташкентцем, не в состоянии понять и оценить того безкорыстного к ВАМ уважения и любви, какой ВЫ пользуетесь между нами.

И так, что же мы в знак нашего истинного уважения и любви можем предложить? ибо ВАШИ заслуги, ценнее всякого подарка. Но мы надеемся, что как отец от детей, так и ВЫ не откажитесь от благодарного Ташкента принять в сей день, т. е. день ВАШЕГО Ангела щит, который да будет ВАМ щитом противу врагов России и ВАШИХ собственных. Подарок не ценный, но не в цене заключается достоинство его, а в том, что он подносится oт сотни тысяч Ташкентцев, искренно и душевно ВАС любящих и молящих Всевышнего о даровании ВАМ на многие лета доброго здоровья и долгого управления нами.

Его милости Михаилу Григорьевичу Черняеву.

Генерал-Губернатору.

Почтеннейшему и многоуважаемому, милостивому и сострадательному Генерал-Губернатору, его милости шлем, поклоны без числа. 3aтем речь наша такова: слава Бoгy в то время, как ВЫ у нас были все мы благополучно, с спокойным сердцем молились за Его Величество Государя Императора. У всех у нас, Туркестанских жителей, нет теперь другого желания, как ВАС видеть. Ездили мы из Туркестана в Чимкент и в Ташкент, видели, что и там все большие и малые только о том и молят Господа Бoгa, чтoбы Его Величество, Государь Император соблаговолил прислать ВАС к нам. Тогда, говорят, наслаждались бы мы тишиною и благоденствием до окончания миpa, отправляя обязанности перед Великим Государем и вознося молитвы за него ко Всевышнему. А Романовским генералом город весьма недоволен: дурным людям отдался и никому ни милости ни справедливости не оказывает. ВЫ, надежда наша на то что ВЫ к нам приедете, а он с находящимися при нем людьми уйдет oт нас. Тогда город наш по прежнему будет благоденствовать и наслаждаться покоем. День и ночь просим у Всевышнего, чтобы сохранил ВАС в безопасности и ВЫ приехали бы к нам благополучно. ВЫ знаете сколько в сердце у нас любви к ВАМ.

Писал и печатью своею скрепил Асгар Ходжа, Ишанов сын.

Месяца Джумди первого в 6 день 1283 г. (17 Октября 1866 г.)

Милостивый Государь Михаил Григорьевич!

Извествшись, что Ваше Превосходительство изволило оставить Оренбургский край с тем, чтобы сюда уже не возвращаться, члены Уфимского Городового Собрания, желая выразить перед ВАМИ по возможности свое уважение к той благотворной и caмooтвepжeннoй деятельности ВАШЕЙ, кoтopaя имела последствием присоединение к России обширных и богатых природою областей, внесение нашей цивилизации в дикие среднеазиатские владения и oткрытие новых, весьма значительных рынков для отечественной торговли, имеют честь покорнейше просить ВАС принять звание почетного члена Собрания.

Члены Собрания питают надежду, что настоящее предложение их будет принято ВАМИ благосклонно, так как в руках их нет других средств, чтобы доказать всю степень той признательности, на которую Ваше Превосходительство, приобрели полное право со стороны каждого Русского, вполне преданного интересам своей великой родины и умеющего ценить по достоинству деятелей, содействующих ее возвеличению и преуспеянию на различных поприщах Государственной жизни.

Член Собрания и старшина Аркадий Тимофеев. Всего 74 подписи.

г Уфа, Мая 10 дня, 1866 года.

Акростих.

Его Превосходительству Начальнику Ново-Кокандской линии Господину Генерал-Maйopy и кавалеру.

Что за Орел у нас крылатый.

Его послал нам Caм Творец,

Родной отец и всех вожатый

На брань с врагами молодец

Якорь самый нам надежный.

Его нельзя преодолеть

Во всех войсках отец он нежный,

Ура ему на много лет!

Ложников, рядовой 1 роты, линейного № 8 батальона на Западной Сибири.

Аулие Ата. 25 Декабря 1864 г.

Высокочтимый Всею Россиею, Михаил Григорьевич!

УПРАВЛЯЮЩЕЕ судьбами народов Провидение сделало ВАС своим избранником при современном решении многовековой, исторической тяжбы многострадального южного Славянства с Турцией.

Право правите ВЫ слово и дело Божией правды. В справедливом изумлении перед величием ВАШЕГО исторического подвига, вдали от BAC, но мыслию и сердцем вместе с ВАМИ переживая каждую минуту текущих исторических дней вся Россия живет одними с ВАМИ чувствами, вся готова принять участие в ВАШЕМ подвиге и, пока не настал час этого участия, вся она всечасно и всенародно молит Всемогущего Подателя всяческих, да почиет над ВАМИ Его всесодевающая сила. Личные свидетели и носители такого всенародного к ВАМ чувства, нижеподписавшиеся, не могли отказать себе в удовлетворении душевной потребности — передать ВАМ весьма слабое но видимое выражениe этого чувства. Вместе с походным храмом, который препровождается к ВАМ Московским Славянским Благотворительным Комитетом, следует к ВАМ, кроме двух церковных третья хоругвь ²⁶. Она молитвенно освящена в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре и представляет подобие той хоругви, которую благословил на исторический подвиг св. Сергий Радонежский великого князя Димитрия Донского.

Даже как видимое выражение того к ВАМ чувства, которым охвачена вся Россия, бессильно наше приношение. Но, великий современный подвижник за южное Славянство, удостойте принять его в том значении, которое придает ему освящение Свято-Троицкою Сергиевой Лаврою.

Искрение, глубокие и благодарные почитатели Ваши Павел Акимов Овчинников, Алексей Николаев Дьячков, Aлeкcей Дмитpиeв Лoпaшoв, Фoмa Topoпoв. Всего 81 подпись.

Михаилу Григорьевичу Черняеву, и Русским Его Сподвижникам.

ЧЕСТЬ и слава ВАМ, подвизающимся за Русский народ в святом деле освобождения наших братий Славян от ненавистного мусульманского ига!

ВЫ верно поняли чувства, желания и обязанности Русского православного человека, отправившись в Сербию на брань святую ВЫ исполняете то, что должен — желал бы исполнить каждый Русский. Благодарим ВАС от глубины души нашей. Мы убеждены, что Царь войска и весь народ Русский охотно бы совершили этот долг христианский. Но разные препятствия и соображения их от того удерживают. ВЫ превозмогли первые и не стеснились последними. Слава и глубокая благодарность ВАМ, дражайшие соотечественники. История на всегда сохранит ВАШИ славные имена, а мы и потомство наше видим и будем видеть в ВАС людей, пожертвовавших собою для совершения того, что лежало на обязанности русского народа. ВЫ очищаете наши души, ВЫ поднимаете и укрепляете наш дух, Вы не одним словом, а самым делом заявили предлежащую России задачу. Еще раз благодарим ВАС и уверены что ВЫ не останетесь одни и без помощи.

Землевладельцы А. Кошелев, А. Шиловский, П. Шиловская. Управляющий Василий Фаворов. Всего 116 подписей.

Михаилу Григорьевичу Черняеву от Москвичей.

Да благословит Бог ВАШИ благие самоотверженные усилия!

ПОКОРЕНИЕМ Ташкента завершив подвиги сокрушителей царств Казанского, Астраханского, Сибирского и Крымского, ВЫ воплотили в себе историческую задачу Русского народа. Теперь восстали ВЫ на борьбу с последним в Европе оплотом ислама, продолжая мировую службу Славянского племени. Петр и Екатерина благославляют ВАС. Сердца 100000.000 ВАШИХ братьев с трепетом обращены к ВАМ и от Балтийского до Тихого, от Белого до Эгейского моря в роды и роды Русская слава ВАШЕГО имени будет венчаться ВАШЕЮ Славянскою славою.

Учитель русск. яз. Федор Гиляров. Учит. древн. яз. Александр Гиляров, Николай Чаев (писатель). Бывший оф. 1 гренадер. див. Н. Анке. Всего 265 подписей.

Москва 1876 г. 25 июля.

М. Г. Черняеву.

Борец за правду и за свет,

Свирепой Азии смиритель,

Россия шлет Тебе привет.

Свободы доблестный воитель!

Народа Русского сердца

К Тебе летят на поле брани,

Моля Всевышнего Творца

Блюсти Тебя в всесильной длани.

Когда за веру на ислам

Герои двинулись с Дуная

А мы кадили их врагам,

Святой наш долг позабывая,

И брошен нами Славянин

С усмешкой хладно горделивой

Ты искупить пошел один

Стыд родины себялюбивой

Но Русь опомнилась от сна,

В нас сердца гневом закипело

Встает великая страна

С Тобою на святое дело

И — если пред Господний трон

Дойдут славянские молитвы —

С Тобою всюду будет Он

Поборником в разгаре битвы!

Валерий Лесковский.

8-го августа 1876.

Господину Михаилу Григорьевичу Генералу Черняеву.

Благородный Герой!

МАЛО есть людей, которые работают из убеждения, которые борятся за идею. Нравы и характеры создает время. Народ, общество должны знать эти высокие характеры, ибо от них зависит всякое преуспеяние.

Народ, который не ценит характеров, не должен и существовать. Общество, в котором страсти преобладают над добродетелями, невежество над знанием, испорченность над нравственностью, должен пропасть.

С этой точки зрения нижеподписавшиеся не могут быть равнодушными и не отозваться ВАШЕЙ благородной душе, ВАШЕМУ начинанию, ВАШЕМУ делу, ВАШЕЙ отваге.

Господин! Мы знаем ВАШЕ прошлое, знаем ВАШУ жизнь. Совершенные ВАМИ до сего времени дела более, чем достаточно, свидетельствуют о том, что и в них ВАМИ руководили высокие начала, что ВЫ боролись за существование и преуспение общества, боролись за человечество. Но теперешняя ВАША деятельность делает ВАШУ историю еще более светлой, ВАШЕ дело еще более значительным. При самых тяжелых обстоятельствах, в самые опасные минуты, ВЫ примчались из отдаленнейшей страны, из братской России, на помощь нам. Во время политических затруднений, когда вся цивилизованная Европа молчит, когда весь свет закрывает глаза на наши муки и неволю, ВЫ бросились в святую борьбу за освобождение. Вы явились вождем.

Это святая борьба! Это не борьба партий, не спекулятивная; но борьба за идею человечности, за существование, за освобождение. Пред этой идеей должен преклониться весь образованный мир.

Господин! Облегченный доверием Его светлости нашего Князя, продолжайте геройски путь, по которому ВЫ пошли; он труден, но величествен, опасен, но славен. Мы приветствуем ВАС на этом пути, мы ВАС благодарим. За эту идею будет бороться до последней капли крови весь Сербский народ. ВАШЕ имя будет хвалимо, пока будут существовать Сербы. ВАШИ дела будут прославляемы по всем краям Сербства и всего образованного света.

Кнежевич Илия Стоянович, Вуйо Васич, Петр Стефанович, Петр Катич. Члены комитета скупщины.

В Белграде 15 августа 1876 г.

Милостивый Государь Михаил Григорьевич.

Город Вязьма бьет ВАМ челом своею коврижкою. Мы молим Всевышнего сохранить дорогую жизнь ВАШУ для России и всего Славянского мира. Мы прибегаем к Нему с мольбою о даровании ВАМ силы побороть варваров, под невыносимым игом которых страдают целые столетия наши единокровные братья. Глyбoко отзывается в сердцах наших постоянный вопль наших братьев, безнадeжно взывающих о помощи к Европе, которая злорадно и умышленно, не только допускает, но и поощряет поголовное избиение беззащитных стариков, слабых женщин и невинных детей за то только, что они нам братья, и по вере, и по крови. Бог да благословит ВАС, Своего избранника, на святое и великое дело.

Генерал-лейтенант Григорий Павлович Левицкий. Почетный мировой судья Василий Кардо-Сысоев. Надворный советник Павел Алексеев Кашкаров. Почетный мировой судья Сергей Храповицкий. Всего 112 подписей.

Г. Вязьма 26 Августа 1876 г.

Ваше Превосходительство Милостивейший Государь Михаил Григорьевич!

Самопожертвование ВАШЕ на защиту Православия и Славянства, помимо своего исторического значения, составляет и гордость, и славу каждого истинно русского. С благоговением преклоняясь пред таким высоким подвигом, мы, граждане Твери, усерднейше просим ВАШЕ Превосходительство принять эту шашку вместе с нашим сердечным пожеланием, да препояшет ВАС Господь силою Своею свыше на победу и одоление нового Голиафа, и да сохранит ВАС невредимым, по молитвам Тверских угодников, — св. благоверного великого князя Михаила и святителей Арсения и Варсонофия.

Арсений Святогоров. Роман Меринов. Федор Петров Королев. Николай Максимов Куров. Всего 114 подписей.

Г. Тверь 1876 года, августа 29 дня.

Ваше Высокопревосходительство, Милостивейший Государь Михаил Григорьевич.

Посылаем в распоряжение ВАШЕ 20 человек-добровольцев, храбрых Донских казаков, под руководством генерал-майора Ивана Еремеевича Маноцкова, снаряженных на средства казаков Донского Торгового Общества. Имеем честь покорнейше просить ВАС причислить их к славной ВАШЕЙ aрмии.

С Иваном Еремеевичем Маноцким посылаем ВАШЕМУ Высокопревосходительству меч, с которым некогда победоносно сражался на поле брани Донской казак — бывший Войсковый Наказный Атаман умерший генерал от кавалерии Власов. — Покорнейше просим меч сей принять на память глубокого уважения к ВАМ Донского Торгового Общества.

Мы усердно молить будем Всевышного о сохранении ВАШЕЙ и командующей ВАМИ армии драгоценной жизни и здоровья и о даровании победы над врагом.

Примите, Ваше Высокопревосходительство, уверение в глубоком уважении. От доверенных общества Донских торговых казаков

Г. Новочеркасск 4 сентября 1876 года.

Михаил Григорьевич.

С первою военною Донскою дружиною, отправляющеюся на помощь братьям-Сербам, воспитанники Новочеркасской гимназии шлют и свой восторженный привет ВАМ доблестный витязь, воевода новых, Православно Славянских крестоносцев. Примите благосклонно скромное послание наше: это наш искренний голос, который мы хотим слить с величавым патриотическим гулом, стоящим над всею широкою, святою Русью и вызванным ВАШИМ, генерал почином самоотверженного служения правому делу наших единоверных соплеменников. Готфриды Бульонские, Ричарды с львиным сердцем, Фридрихи рыжебородые когда-то водили против Турок Западные Крестоносные ополчения для освобождения безмолвной святыни, Гроба Господня, из нечистых рук диких исповедников корана их и всю Европу воодушевляла одна святая вера, Русский народ не участвовал в этом былом, великом, христианском движении. За то теперь, ВЫ, стоите в главе новой, можно уже сказать, Сербскорусской крестоносной рати, бьющейся с Турками же за освобождение не одной безмолвной святыни, а за свободу нескольких миллионов христианского народа, все святыни которого поруганы и сам он сотни лет влачит тяжелые цепи нестерпимого рабства вас, борцов и всю великую Русь, благодетельницу, воодушевляет двойное чувство: святая, религиозная ревность и глубокое сострадание к бедствующей райе-Сиротине горькой, обездоленной.

Не освободила католическая Европа Гроба Господня, скоро охладел ее священный порыв, двигавший первыми крестоносными массами. Не тем кончите вы православные крестоносцы-славяне, вы расторгнете рабские цепи злополучных соплеменников, вы восстановите поруганные святыни, не остыли святые порывы вашей умножающейся рати, вашим воинственным кликам вторит неумолкаемый гул русский.

Он жив, Верховный Промыслитель,

И суд Его не оскудел

И слово — Царь освободитель

За русский выступит предел.

Как выражение нашего христианского чувства и как залог побед Креста и Евангелия над кораном и полумесяцем, просим ВАС, доблестный сын Русского народа, принять от нас наше сердечное приношение крестоносному народу — Св. Евангелиe и Крест и передать эти святые, победные символы, по ВАШЕМУ усмотрению, в какой нибудь разоренный храм Божий. Будет некогда день, когда и в поруганном, величественном храме св. Софии поставится алтарь Богу Вышнему и положится на Престол такое же св. Евангелие вместо нечестивого корана…

Воспитанники Донской Новочеркасской гимназии.

Сентября 5 го дня 1876 года.

Милостивый Государь, Михаил Григорьевич.

ВАША личность дорога всякому Русскому сердцу. ВЫ призваны Богом для освобождения Славян от гнетущего их турецкого ига. ВЫ олицетворяете исконное стремление Русских людей и протянули руку помощи нашим несчастным братьям: долг наш молиться за ВАС и просить ВАМ всех благ от Господа. Так как в природе есть мною необъяснимого для нас, то отвергать безусловно нельзя того, что мы не понимаем. Брат мой всю Севастопольскую кампанию сделал с заговором в ладонке на шее и остался невредим, посылаю его ВАМ, и прошу, не читавши, его зашить в ладонку или платье и не снимать во время всей войны.

Преданная вам N. N.

Милостивый Государь, Михаил Григорьевич.

Принимая живое участие в нынешнем положении православных Сербов и личном ВАШЕГО Превосходительства, я снарядил на свой счет десять Донских казаков и отправил их сегодня к ВАМ с Донским генералом, Иваном Иеремиевичем Маноцковым, а вместе послал с ним икону Донские Божия Матери.

Сообщая об этом ВАШЕМУ Превосходительству, покорнейше прошу ВАС милостивый государь, удостойте сделать помянутых казаков ВАШИМ конвоем, а св. икону благоволите принять в благословение от меня, с которым я соединяю искреннее желание, да хранит ВАС Бог, молитвами Пречистые Своее Матери, от всяких зол и напастей, и поможет ВАМ успешно совершить предпринятое ВАМИ великое дело — к славе Божьей, к пользе наших братьев Славян и к собственной ВАШЕЙ чести.

Мужайтесь, мудрый вождь и доблестный сын России, и да крепится сердце ВАШЕ и уповайте на Господа, яко Той победит враги ВАШИ, а купно и наши. — Аминь.

Призывая благословение Божие на ВАС и предводимое ВАМИ воинство, а вместе и на всю страну, в которой ВЫ действуете, с истинно глубоким уважением, искренним доброжелательством и душевною преданности имею честь быть.

Вашего Превосходительства покорнейший слуга и усердный молитвенник Платон, архиепископ Донский и Новочеркасский.

5 сентября 1876 года.

Ваше Превосходительство, Милостивый Государь

Михаил Григорьевич.

Старые Туркестанцы, имевшие счастие служить под начальством ВАШИМ, движимые глубоким сочувствием к святому делу братьев Славян и оказав им посильную денежную помощь, пили за здоровье славного Предводителя их народной армии, желая дальнейших боевых успехов.

С истинным почтением и глубочайшей преданностию, имеем честь быть:

П. Курковский. Врач Никитин. Полковник А. Шканский.

Г. Каракол Семиреченской области Туркестанского края. 18 сентября 1876 г.

Михаил Григорьевич!

Смелость принятия ТОБОЮ на СЕБЯ решения задачи, созданной столетиями, подготовка этого решения, состоящая в самообречении на всевозможные лишения и даже мученическую смерть, немного себе имеют примеров в истории. ТВОЕ безкорыстное стремление к цели не облегчило начало дела и заставило вступить в борьбу с теми преградами, который выставили ТЕБЕ иноземцы и формальности. Все, что простых смертных смешивает с прахом, ТОБОЮ богатырски попрано, опрокинуто, разбросано! Такая сила воли, такой мощный дух неустрашимости, такой решительный характер — говорит, что ТЫ не простой смертный. ТВОЕ чуткое ухо ясно и отчетливо слышит за всех нас небесный глас, гремящий над головою ТВОЕГО и нашего врага: „Кровь братa твоего вопиет ко Мне от земли на небо“ — откуда и истек ТВОЙ девиз: „Ляжем костьми, мертвые-бо срама не имут“. ТВОИ деяния настоящих дней, чем бы не кончились, создали ТЕБЕ памятник нерукотворный, высоты необъятной, к которому не заростет народная тропа. О ТЕБЕ передадут из рода в род, из поколения в поколение, из потомства в потомство: „память вечная, будет праведник, от слуха зла не убоится“. И в настоящую минуту Ты дорог, каждому чисто-русскому сердцу. ТВОЕ имя „Черняев“ блестит высоко на своде русской нации; оно облетело всех и везде. Всякий при звуке его спрашивает: „что он еще там дерется с варварами?..“ и заключает: „пошли ему, Господи, победу и одоление над супостатом и врагом“. Присоединяемся и мы, нижеподписавшиеся, к этой теплой, всенародной молитве: пошли ТЕБЕ, Господи, здравие, долгоденствие, во всем благое поспешение, на врага победу и одоление, да благословит Он оружие ТВОЕ на защиту невинно-страдающей братии, на водворение мира, тишины и благоденствия. Прими от нас, наш дорогой друг друг человечества, истины и любви, Русский стратег-богатырь, наши искренния ТЕБЕ пожелания.

Ярославский почетный гражданин Николай Николаевич Соболев. Архимандрит Николай. Кафедральный протоиерей Иоанн Архангельский. Ярославского архиерейского дома эконом, Иеромонах Павел. Всего 88 подписей.

Михаилу Григорьевичу Черняеву.

Ты, Господи дай сил в бореньи со врагами

Геройскому вождю Балканских Христиан,

Да защитит Он Крест над Сербскими полями

И вопли прекратит страдающих Славян

Весь христианский мир теперь к ТЕБЕ взывает,

Черняев, наш Танкрет, бессмертный наш Герой

Как крестоносца, Русь ТЕБЯ благословляет

И шлет своих сынов к ТЕБЕ на ратный бой

И борятся, как львы, герои молодые

За дело правое, в защиту Христиан,

И русских ратников успехи боевые

От варваров спасут измученных Славян.

Ваше Высокопревосходительство, Достоуважаемый Наш Русский герой

Михаил Григорьевич!

Сожалею, что обстоятельства мои лишают меня счастия лично явиться перед светлые очи нашего обожаемого героя, которого никогда не забудет благодарная Россия, а потому прошу ВАШЕ Превосходительство принять от меня, хотя неизвестного ВАМ, но глубоко уважающего ВАС, при сем прилагаемую шашку.

Смею надеяться, что высокопросвещенный ум ВАШ и ангельское сердце извинят меня, что не лично могy явиться перед ВАМИ, чтобы вручить высылаемую шашку, а высылаю ее ВАМ по почте.

Да сохранит ВАС Господь Бог, а также и наших героев добровольцев, проливающих свою невинную кровь за „честное дело и свободу!“

Поручая себя вниманию Вашего Высокопревосходительства, имею честь быть Вашим покорным слугою Елисаветградский мещанин Яков Новокрещенов.

1876 г. Октября 13. г. Елисаветград.

Ваше Высокопревосходительство,

Возлюбленный о господе Михаил Григорьевич.

Поздравляю ВАС, моего родного и со всеми ВАШИМИ собратиями, которые охраняют христианскую веру и воюют по собратиям нашим славянам. Я бы полетел к ВАМ при прежнем моем здоровьи, как г-н Хлудов, но я весь год пробыл в болезни, только вот дня три стала проходить моя болезнь. Поминаю и молюся во блаженном упокоении раба божия, воина Николая Николаевича Раевского и каждый день молюсь и прошу Господа, чтобы быть ВАМ здоровым, и поздравляю ВАС со днем Ангела, если ВЫ Архистратига Михаила 8-го ноября, и Ему молюсь, дабы он, поборник адских сил, пособил ВАМ побороть эту тьму магометанскую.

За сим остаюсь всегда искренно помнящий и каждый день поминающий грешный Афанасий Мальков.

Проживающий в г. Бийске, Томской губ., торгую и слава Богу, трудом добываю себе насущный кусок хлеба.

Р. Если можно Вас просить какой войне оборот будет — меня уведомить.

16 октября 1876 г. г. Бийск.

Ваше Превосходительство, господин генерал,

Русское братское сердце всегда билось за славянское дело. Свидетелями этого были наши и ВАШИ отцы. Этому свидетели и мы, гораздо в большей мере, что и когда либо можно было вообразить. От Кронштадта до Владивостока от Калиша до Берингова пролива потрясены сердца наших единоверных и одноплеменных братьев-русских и самый бедный из них несет свою копейку и свой алтын для освобождения своих братьев, стонущих под варварским игом.

Несчастье наших братьев воодушевило нас взяться за оружие, чтобы избавить их. Это наше одушевление зажгло на святой Руси великую идею связанного братскою любовию свободного, независимого славянства. И ВЫ, Господин Генерал, с тысячами ВАШИХ и наших братьев поспешили к нам, чтобы проливать кровь и ею оросить эту великую мысль великого народа, чтобы она надежнее возникала, лучше развивалась и цвела. ВАШИ подвиги ценим мы, и потомки наши будут благодарны ВАМ за них.

Но когда все на жертвенник отечества, за свободу славян на алтарь взаимного братства приносят по меpе сил своих то и я прошу ВАС, Господин Генерал, принять от меня этот маленький подарок-саблю, в голубых бархатных ножнах, с пятью позолоченными обоймами — на память от меня: подарите ее тому храброму брату Русскому, который по ВАШЕМУ суду и усмотрению, более других отличался на поле битвы.

Пусть он вспомнит, когда, если даст Бог, по счастливом окончании дела, будет прогуливаться по тихому Дону, холодной Heве и валовитой Волге, что он принес с бою знак братства, благодарности и неразрывной племенной сербской любви к нему, северному брату, знак отличия за свои геройские подвиги, знак памяти братьев, которые умеют ценить и уважать заслугу и искренность.

Прошу Вас, Господин Генерал, мое скромное пожелание исполнить с

врожденною Вам добросовестностью, и примите выражение моего
глубочайшего почтения. Ваш истинный почитатель Георгий Ачимович,

купец.

Октября 26 дня 1876 г. в Белграде.

Главнокомандующему Тимокско-Моравским войском генералу Михаилу Григорьевичу Черняеву.

Глубокоуважаемый и возлюбленный вождь наш!

Когда Сербия и Черногория, руководимые возвышенною мыслью искупления Югославянства и всех христианских на Востоке страдающих братьев, развили свое знамя, тогда и ТВОЕ славянское сердце было потрясено и, отказавшись от спокойной и счастливой жизни, ТЫ приспел с далекого севера посвятить священной борьбе свой в битвах славно искушенный меч.

И мы ТЕБЯ приняли с братскою любовию, с христианским воодушевлением передали в ТВОИ храбрые руки знамя Югославянства. Поборник справедливейшего и благороднейшего дела, ТЫ высоко поднял это знамя всему миpy на показ. Борьба была слишком неодинакова: с небольшим числом молодого войска, составленного из земледельцев и горожан, ТЫ вступил в борьбу с гораздо лучше вооруженным, испытанным в битвах и гораздо более многочисленным войском, которое магометанский мир собрал в Европе, Азии и Африке.

Но ТЫ все-таки славно выдержал эту исполинскую борьбу в продолжении целых четырех месяцев и был чаще победителем, чем побежденным; ТЫ был на Юге нашего отечества твердой стеной, о которую мусульманская сила непрестанно разбивалась и которую она хотя несколько и подвинула, но повалить ее не могла. Югославянское знамя все было залито кровью, но не взято; оно еще вьется в воздухе, как знак ТВОЕЙ славы, нашей чести и неугасимой Славянской надежды. Пусть говорят, что хотят наши злыe противники, но под его знамя двинулись все восточные народы которых приветствует и которым желает победы вся честная и свободоумная Европа.

Это, Сербский вождь, заслуга ТВОЯ и ТВОИХ борцов, в которых ТЫ собственным примером утвердил храбрость, стойкость и высшее самопожертвование.

Но так как ТЫ нас во время перемирия оставляешь, то мы, труженики на ниве сербского просвещения, считаем своим первым долгом, в этом случае, выразить ТЕБЕ, свою глубокую признательность от лица представителей науки и одушевленных любовью к родине душ всего сербства. Вечная благодарность тебе, за твою славянскую любовь, хвала ТЕБЕ за все ТВОИ труды, которые ТЫ мужественно подеял за нас, спасибо ТЕБЕ за все радости и печали, которые ТЫ братски с нами делил.

ТЫ оставляешь нас, но ТВОЕ имя останется чтимо в устах наших и память о тебе не изгладится в душах наших.

Желаем ТЕБЕ счастливого пути, в который ТЕБЯ провожают благословения Сербов и на котором ТЕБЯ догонит Божие благословение.

Когдa ТЫ вернешься в свое счастливое и могущественное отечество, будь, умоляем ТЕБЯ, свидетелем, пред нашими северными братьями, о нашей горячей любви и благодарности за столь великую помощь, которую они нам, по беспримерному своему великодушию оказали. ТЫ принадлежишь и их, и нашей истории; ТЫ узел, которым северные и южные братья связаны теперь на все времена.

Скажи им, что Сербы твердо верят, что их братская помощь и далее не оскудеет, пока начатое великое дело югославянского искупления не будет окончено, во славу их и на наше счастье.

Архимандрит Нестор проф. богословия, Савва Стрепсович, начальник

минист. нар. просвещения, Милован Глашич, член бюро печати и 46

подписей.

30 октября 1876 г. в Белграде.

Главнокомандующему Тимокско Моравской армии, генералу Михаилу Григорьевичу Черняеву.

Доблестный генерал, Благородный герой!

Болеe всех других концов просвещенной Европы человеческою несправедливостью угнетена была восточная часть Балканский полуостров.

У некогда независимых христианских государств на Балкане не только уничтожена была их государственная и национальная самостоятельность, но даже у оставшегося там от истребления населения отнята была всякая возможность человеческого существования.

Турки, азиатское племя магометанской веры, несколько столетий тому назад, завоевали эту часть Европы и на своем религиозном изуверстве, проповедовавшем людское неравенство, на своей зверской природе и своем презрении к науке и труду основали они Оттоманское царство и господство над христианами, которое есть ничто иное, как узаконенное убийство, насильничество, грабеж и безчестие. И у завоеванных христиан ничего не осталось, что бы щадила магометанская вера и магометанская справедливость. Жизнь, свобода, честь, собственность, все это бы то только добычею турецкого произвола.

И сербский народ, принадлежа к числу этих мучеников, Восточной Европы, имее некогда свое царство и свою правду в Душане и его законнике, он, бедный, должен был после того пять веков быть турецким рабом, рабом в полном смысле этого слова. После, стольких веков ужаснейших страданий. Божия правда явилась и он отвоевал себе в одной части бывшего своего государства свободу, в нынешнем княжестве Сербии; но остальные его части и на дальнейшее время остались в зверских челюстях его угнетателей.

И эта часть мучеников вопияла о своем избавлении, прося помощи у образованной Европы, протягивала свои мученические руки к своим избавленным братьям в Сербии, заклинала Бога и людей избавить ее. Но помощи ни откуда не было а в них душа уже едва держалась, еще одно давлениe и вместо живых человеческих созданий — остались бы одне бедные трупы мучеников.

В такую минуту, когда вскипают все людские и братские чувства, когда человек, призываемый свыше Божиим велением, к избавлению другого, ему дорогого создания божия, забывает всю грозящую ему самому опасность, в такую-то минуту и наша, Сербия, на призыв своего Государя, как на голос трубы ангела вестника небесной правды, вступила в борьбу, с твердою решимостию или помочь своим братьям или вместе с ними выпить чашу желчи неволи, чтобы хотя перед Богом и потомством выполнить свой братский долг и омыть свою честь.

И в ТВОИХ персях забилось братское сердце и была потрясена благородная душа и теми же самыми ощущениями, и ТЫ не мог оставаться только зрителем а явился cpeди нас разделять братски с нами труды. И как звезда денница предвещает собою зарю так и твой приход в Сербию был вестником того великодушного самопожертвования и братского участия, которыми вся святая Русь была преисполнена в эти священные дни. По твоему примеру и другие сыновья могущественной Руси поспешили на помощь страдающим своим братьям. В рядах новых крестоносцев множество русских своею кровию запечатлели братский союз своего родства и по крови и по убеждениям. Как ТЫ, благородный герой, защищая человеческую честь и христианскую невинность, смело глядел в глаза смерти имее одно в уме и сердце защиту святыни и невинности, так и ТВОИ доблестные сподвижники отважно стремились туда, куда ТЫ их вел, преодолевая препятствия, которые только христианское самопожертвование могло преодолеть.

Да будет же вечная слава ТЕБЕ, доблестный витязь, за ТВОЕ самопожертвование и за ТВОИ неизмеримые труды, которые ТЫ понес на поле святой борьбы, а в ТВОЕМ лице да будет вечная слава и хвала и сподвижникам ТВОИМ!

Хвала ТЕБЕ, неустрашимый герой! Хвала ТЕБЕ, благородный борец! Хвала ТЕБЕ и вечная признательность и от нас, и от миллионов тех христианских мучеников, братьев наших, ради которых ТЫ добровольно поднял их крест и положил на СВОИ рамена, чтобы облегчить им бремя которого они не могли уже долее нести, и уменьшил мучения, которые прикончили бы их.

Господь, заступник сирых и убогих, да укрепит богатырскую мощь ТВОЮ на довершение святого дела и благословит подвижника СВОЕГО, трудившегося за ЕГО правду.

Слава Тебе! от имени всех Белградских граждан Дмитрий Попович, голова и председатель Белградской общины.

27 октября 1876 г. Белград.

К портрету М. Г. Черняева.

Есть в истории народов

Чудные страницы, где дела родных героев

Славят летописцы

Так и ныне, есть у русских

Витязь — доброволец,

Покоритель орд киргизских,

Храбрый полководец.

Он славянство защищая,

Грудью не словами.

Первый, Русь всю увлекая,

Вел на бой с врагами!

Славься же Черняев Турский,

Удалец Ты, милый!

Не забудет Тебя pyccкий

Наш народ правдивый!

Дм. Лобанов.

Ваше Высокопревосходительство.

Чувство глубокого уважения к достоинствам Мужа, который себя так прославил, вдохновило меня составить этот марш, который я имею честь при сем ВАМ поднести: насколько мне мои слабые силы позволили я выражал им одушевляющие меня чувства.

Нижайше прошу ВАШЕ Высокопревосходительство с врожденной ВАМ добротой благоволите принять это скромное выражение моего высокого к ВАМ почтения.

Извините мою смелость и дозвольте мне иметь честь назваться Вашего Высокопревосходительства покорным слугою, Драгутин Чижек, капельмейстер Сербско-Королевского войска.

Октября 1876 г. Белград.

Милостивый Государь Михаил Григорьевич!

Жители и граждане города Зарайска и уезда, свидетельствуя ВАШЕМУ Превосходительству глубочайшее почтение, поздравляют ВАС со днем ВАШЕГО ангела и покорнейше просят принять в дар икону Архистратига Сил Небесных, Михаила Архангела, образ, с которого снята эта копия, хранится двести лет, переходя из рода в род, в одном из семейств нашего города. Освященная веками идее представляет ВАШЕГО Небесного покровителя на коне, окруженного четырьмя стихиями: огнем, водой, землей и воздухом; в левой руке он держит святое евангелие, проповедуя истину и святую веру, и кадило изображает молитву русского народа, а в правой руке меч в вид радуги — символ надежды; из меча сверкает молния, поражающая нечестие и крамолу; труба возвещает славу и победу над врагами. С левой стороны в облаках Спаситель, а с правой крест в сиянии, окруженный облаками, с надписью: „Сим знамением победиши“.

Да сохранит ВАС Ангел хранитель и да поможет ВАМ Господь Бог окончить со славою принятый ВАМИ на себя великий подвиг чего от всего сердца и от всей души желают ВАШЕМУ Превосходительству жители и граждане города Зарайска и уезда.

На подлинном подписали:

Уездный предводитель дворянства князь Оболенский.

Городской голова Николай Федорович Курносов.

Уездный воинский начальник полковник Александр Аполлонович Марина.

Ваше Превосходительство!

Жизнь ВАША навсегда останется дорогою для всех нас; ВЫ не жалели себя для спасения братьев славян; сколько было пролито ВАМИ слез в прошлые тяжелые дни по своих убитым братьям. Сколько раз ВЫ бросались с ружьем в руках на неприятеля, пренебрегая своею жизнию, дорогою для всех нас. Мы боялись за ВАС и просили Бога спасти ВАШУ драгоценную жизнь. Да и что бы мы могли сделать без головы, если бы голова наша свалилась с наших плеч. Положительно ничего.

ВАШЕ Превосходительство!

Я сам видел все, все ВАШИ добрые поступки при нападении на мусульман, и всегда молил Бога, чтобы Бог спас ВАШУ жизнь для блага братьев славян. Я служил при ВАС с 11 июня по 20 сентября и всегда был доволен ВАМИ. ВЫ для меня как и для всех других были отцом полководцем.

Сколько раз битвы проводил я вместе с ВАМИ. ВЫ меня не оставляли за это так ВАШЕЮ милостию я 19 го августа был произведен в подпоручики за 16 сентября мне назначили медаль за храбрость.

ВЫ меня взяли из волонтеров по рекомендации поручика Зандрака и поставили на ноги. Бог да сопутствует ВАМ. Бог да сохранит ВАС может быть это было еще только начало кровопролития, начало тиранств неверных над христианами. Дай бог, чтобы все это окончилось со славою для ВАС, которая гремела бы об ВАС везде и повсюду. Жалко, что у меня разбита спина и поэтому не могу быть при ВАС и защищать ВАШУ дорогую жизнь. Но все таки по первому ВАШЕМУ слову, не обращая ни на что, ни на какую болезнь я готов явиться к ВАМ чтобы свою жизнь положить за ВАС и за христиан братьев.

Подпоручик вверенной ВАМ тимоко моравской армии ныне живущий в своем отечестве на излечении в Костромской губернии в Нерехтском уезде, в селе Перепелицыне.

Николай Николаевич Каллистов.

1876 г. Ноября 26 дня. Село Перепелицыно.

Милостивый Государь Михаил Григорьевич!

Исполняя желание 9 ти летнего сына нашего передать заветную золотую монету, полученную им при рождении от почтенного деда его в руку ВАШУ первую из русских поднявшуюся на за щиту угнетенных братьев наших славян, против жестоких притеснителей их присоединяем и наши задушевные желания правому святому делу освобождения славян, во главе которого вождем и опорою их находитесь ВЫ, возбуждая искреннее горячее сочувствие к высокому, безкорыстному подвигу ВАШЕМУ.

8 ноября, в день ВАШЕГО ангела, в уединенном уголке Харьковской губернии несколько русских сердец вполне сочувствующих ВАМ и святому делу с молитвою вспоминали ВАС. Все семейство наше с давних пор принимает живейшее участие во всем, касающемся славянского дела, как ВЫ, увидите из прилагаемого письма прадеда моего А. А. Самборского, взятого из нашего семейного архива и напечатанного в „Русской Старине“ (ноябрь 1896 г.).

Мать наша Мария Васильевна Вольховская переписала его для ВАС, она вполне достойная руководительница внука своего на пути правды и добра по следам незабвенного отца моего.

СЛОВО ЗА СЕРБОВ.

Протоиерей Андрей Афанасьевич Самборский, бывший нашим священником в Лондоне при посольской церкви, потом законоучителем великих князей Александра и Константина Павловичей наконец, духовником великой княгини Александры Павловны по вступлении ее в брак с эрцгерцогом Палатином венгерским 21 июня 1808 г. из Харькова написал Императора Александру Павловичу собственноручное письмо, в котором доносил его Величеству что вселюбезнейшая сестра его Beличества Александра Павловна, „возродила в единоверных нам сербах доблестный дух к избавлению правоверия от тяжкого магометанского ига. По богоугодному ее завещанию и по переселении ее в вечность оставила исполнение сего происшествия своему брату Александру I“.

В виду нынешних событий в Сербии и Черногории, мы приводим письмо Самборского в подлиннике как доказательство давнего сочувствия единоверным сербам со стороны Русского Царствующего Дома.

Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший Государь!

Образ моих мыслей и деяний есть В. И. В. совершенно известен. Как прежде, так и ныне, то только время почитал я употребленным в пользу, которое посвящено на служение Богу и Божиему Помазаннику. Не я один, но все благочестивые люди веруют и утверждают, что непостижимые Божии судьбы Вам, Благочестивейший обладатель всех нам единоверных, рассеянных по вселенной, предопределили избавление и спасение от жесточайшего долговременного порабощения и мучения.

Дух и приверженность ко Всероссийскому престолу единоверных мне весьма известны, о чем я уже имел счастие доносить с подобающим благоговением В. И. В. Вселюбезнейшая Ваша Сестра, во время своего пребывания в Венгрии, бессмертная Александра возродила в единоверных сербах доблестный дух ко избавлению правоверия от тяжкого ига магометанского. По богоугодному ее завещанию, и мне известному, и по переселении своем в вечность, оставила она исполнение сего наиважнейшего в свете происшествия Вам, Благочестивейший Самодержец Сам Всемогущий Обладатель и Творец всех земнородных да благопоспешествует вашим богоугодным подвигам — есть всеобщая молитва и надежда. Созерцая в таком виде и душевно чувствуя всю возможность всех обязательств, я бы соделал грех вопиющий к небесам, если бы дерзнул уклониться от сего священного служения. Дарованное мне вами, Всемилостивейший Государь, время для поправления моего здравия, укрепило мои телесные силы так, что я есмь готов поспешить пасть к стопам В. И. В. и со всевозможною ревностию исполнить то, что есть благоугодно Богу, правоверному Божиему Помазаннику и спасительно единоверным сербам. Ничего мне более не осталось желать и просить у Вашего Императорского Величества, как только Всевысочайшего Вашего благоизволения, дабы я сим благоугодным cлужeниeм мог запечатлеть остатки моей жизни. Во всем препоручая себя Вашей Высочайшей воле и паки реку: готов есмь повиноватися оной и с наиглубочайшим почтением и всесовершенною преданностию пребуду до последнего дыхания верноподданный, всеусерднейший богомолец.

Андрей Самборский.

1808 г., июня 25 дня. Харьков.

Переписывала Мария Васильевна Вольховская, урожденная Малиновская, родная внука, по матери, Андрее Афанасьевича Самборского, Владимира Дмитриевича Вольховского, одного из тружеников и защитников Кавказа.

Все мы еще от души призываем помощь и благословение Божие на ВАС и на храбрых сподвижников ВАШИХ.

Имеем честь быть почитающие ВАС

Анемподист и Анна Носовы.

28 ноября 1876 года.

Владимир Носов просит любимого генерала принять и передать его пожертвование славянам.

г. Изюм, Харьковской губ.

Окружной горный инженер Анемподист Алексеевич Носов.

Ваше Превосходительство Михаил Григорьевич,

Позвольте старику, переживающему восьмой десяток, но сохранившему в душе на столько чувства, чтобы искренно сочувствовать геройским подвигам для освобождения угнетенных славян, которое Вы на себя приняли, и выразить Вам мое душевное уважение, с каковым честь имею быть Ваш покорнейший слуга отставной казак

Константин Вольховской.

Герою.

Мы видели Тебя среди степей хивинских,

Мы видели Тебя на сербских высотах,

И всюду жителям пределов чухно-финских

Твой идеал войны внушал какой-то страх.

Война под знаменем культурно-пионерным

Противна помыслам героев кулака,

Недальнего ума служакам беспримерным,

Глядящим на талант и гений свысока

Ты страшен им, Герой, на горе всей России.

К стыду отечества и к радости врагов..

Нет, не согнут они перед Тобою выи:

Ты не из их среды, Ты между ними нов.

Contemnunt… как давно сказал нам это слово

Великой нации великий гражданин! ²⁷

Божественный талант — залог судьбы суровой…

Мужайся среди зол, славянский паладин!

Оставленный толпой бездушно-горделивой,

Ты имя русское вознес на высоту,

Борьбой неравных сил, борьбой красноречивой,

Парадной хроники заполнил пустоту.

Нет, не умрет она, идее обладанья

Тропой Олеговой к босфорским бepeгaм!

Сберут всю Русь под стяг священного преданья,

И даст она отпор безчисленным вpaгам

И будешь ли Ты жить среди арены славной,

Иль жертвой мужества падешь с мечем в руке,

Твой образ нравственный, культурно православный

Россия сохранит в душевном тайнике.

П. К.

Ваше Высокопревосходительство!

Нижеподписавшиеся венские Болгары почитаем себя счастливыми, что можем воспользоваться столь благоприятным для нас случаем ВАШЕГО здесь пребывания и выразить ВАМ глубокую нашу признательность за ВАШИ горячия чувства и участие к нашему Болгарскому народу, столько веков стонущему под тяжелым, варварским турецким игом.

Ваше Высокопревосходительство! Услуги, которые оказаны ВАМИ до сих пор и которые, конечно, ВЫ соблаговолите продолжить, и положенное ВАМИ основание освобождению Южного Славянства вообще и Болгар в особенности, весьма нами ценятся глубоко. Будьте уверены, ВАШЕ Высокопревосходительство, что ВАШЕ имя, и теперь уже известное всему нашему народу, останется во веки записанным в каждом болгарском сердце и в нашей истории; как настоящее, так и будущие поколения нашего народа будут славить и благословлять имя ВАШЕГО Высокопревосходительства, как первого поборника их освобождения и независимости Будучи уверены, что ВАШЕ Высокопревосходительство никогда не перестанете покровительствовать нашему народу, и что ваше святое дело увенчается желаемым от всего Югославянства успехом, просим ВАШЕ Высокопревосходительство принять уверение нашего глубокого почитания и сердечной признательности, с которыми имеем честь быть ВАШЕГО Высокопревосходительства преданнейшими слугами.

Георгий Г. Киселов. Димитр Г. Аннев. Янко Ковачев Николай С. Ковачев С. Илиев. С. Паница И. Филчов. С. Пранчов. Н. Генишов.

Вена. 6 декабря 1876 г.

Ваше Высокопревосходительство, Михаил Григорьевич!

Благородная цель, которую ВЫ себе предначертали, — освободить Южное Славянство из под ужасных ударов турецкого ножа побуждает нас, учащуюся в Вене болгарскую молодежь, просить ВАС благоволить выслушать нашу благодарность

ВАМ, славный Генерал, выражаем мы свои благодарные чувства, — наши и плачущих кровавыми слезами наших родителей, которые только в ВАС видят осуществление своих надежд на освобождение из тиранских когтей турецкого правительства.

Они не могут ВАМ теперь высказать и засвидетельствовать свою благодарность и признательность. Но ВАШЕ доблестное подвизание за наше освобождение будет награждено любовью к ВАШЕМУ имени в народе и в его будущих поколениях, а наша истории отведет ВАМ выдающееся место в ряду первых борцов за наше освобождение.

Уверенные, что ВЫ не перестанете покровительствовать Болгарскому народу и его освобождение, остаемся с глубоким почтением к ВАШЕМУ Высокопревосходительству покорнейшие и признательные болгарские ученики в Вене.

Васил Манушоев. Александр Козаров. Стефан Броницкий. Деметр Брчков и др.

Вена, 7 октября 1876 года.

Черняеву.

Едва победный клик врагов

Раздался над вождем печальным,

И легион клеветников

Врагам уж вторит эхом дальним:

Не понимая торжества

Тобой прославленной идеи,

Вокруг израненного льва

Шипят озлобленные звери…

О, тот герой, кто в море бед

Держал так твердо знамя наше…

Иной урон славней побед,

Иные раны лавров краше!

И верь — другой есть легион:

Он заглушит слова пустые,

В тебя, как прежде, верит он,

И легион тот вся Россия!..

А.

Октябрь. Петербург.

Архистратиг славянской рати,

Безукоризненный герой!

Под кровом Божьей благодати

Да довершится подвиг Твой!

Да сохранит в борьбе кровавой

Тебя Всевышнего рука,

И память дел

Твоих со славой

Пройдет в далекие века!

Ф. Миллер.

Милостивый Государь, Михаил Григорьевич!

Не удивляйтесь, что ВАМ пишет незнакомая ВАМ женщина, я и все русские ВАМ родные по душе и по сердцу.

Над ВАМИ рука Господня. ВАШЕ славное прошедшее невидимыми путями вело ВАС к настоящему: воскресить угнетенных, оскорбленных, страдальцев-мучеников христиан, под гнетом ислама и показать Европе, что энергия одного человека ведет тысячи. ВЫ поехали в Сербию и за ВАМИ полетели добровольцы. За ВАШЕ самоотвержение я убеждена, что Господь благословит ВАС победой и всем.

Посылаю ВАМ два заветные мои образа Воскресения Христова и Сергия Победоносца, оба из Иерусалима, освящены на Живоносном Гробе Спасителя, посылаю их ВАМ, с истинным желанием и молитвою теплою, чтобы они ВАС хранили и благословляли, помогали всему, что ВАМ на пользу и спасали бы от всех опасностей. Позвольте ВАМ, как родной, сказать. ВЫ слишком увлекаетесь ВАШЕЙ храбростию, это главнокомандующему не только что непозволительно, но даже грех, жизнь ВАША нужна народам. И так, примите от меня заверения в истинном почтении, с которым всегда буду ВАМ милостивый государь покорная к услугам

Марья Киселева.

Его Высокопревосходительству. г. Генералу Михаилу Григорьевичу Черняеву.

Ваше Высокопревосходительство!

Побуждаемые чувством признательности к ВАМ посвятившему себя великой и благородной цели освобождения Южных Славян от губительного гнета турецкого владычества, в последнее пребывание ВАШЕ в Вене мы в адресе изъявили свою благодарность и признательность к ВАШЕМУ Высокопревосходительству. Но так как избранная нами ученическая депутация для поднесения адреса, не найдя ВАС в гостиннице, вручила его Георгию Петкову, назвавшему себя ВАШИМ адъютантом, для передачи его ВАМ, то сомневаясь, по некоторым известным причинам, в том, что адрес ВАМ передан, мы осмеливаемся вторично представиться ВАШЕМУ Высокопревосходительству и просить ВАС благоволить выслушать нашу благодарность.

Славный Генерал! Наша душевная отрада и наших плачущих кровавыми слезами родителей и соотечественников — в том, чтобы глубоко хранить в сердце горячую благодарность к ВАШЕМУ Высокопревосходительству. Злосчастный наш народ, первый в истории по тяжести своих страданий, видит в ВАС могучий божий перст, призванный расторгнуть вериги, державшие его до сих пор в многовековом рабстве, сделать его участником свободы и облагородить. Доблестная ВАША борьба и геройские подвиги в стремлении к освобождению нашего народа, привлекают к ВАМ его сердца, и если в нынешних своих обстоятельствах, на пороге рабства он не может еще явно благодарить ВАС, то согревающая его могучая надежда скоро увидеть ВАС в своей среде с непобедимыми русскими полками, поддерживает в нем залог преданности к ВАШЕМУ Высокопревосходительству. Память о ВАС будет светла и постоянна в нашем народе и в его потомстве, и наша история увенчает ВАС венцом неувядаемой славы и отведет ВАМ выдающееся место в ряду первых борцов за свободу и равенство.

Уверенные, что ВЫ не перестанете покровительствовать нашему народу и содействовать его освобождению, с глубоким почтением к ВАШЕМУ Высокопревосходительству остаемся признательнейшие ученики. А. Козаров Г. Кожидаров Д. Брчков И. Урумов и др.

Вена. 17 декабря 1876 г.

Достоуважаемый Михаил Григорьевич!

Очень жалею, что не виделся с ВАМИ пред выездом из Сербии. Я думал ВАС скоро видеть опять у нас. Но обстоятельства так изменились, что все, что столько лет созидали, разрушается. Многое нас волнует, возмущает и приходится, вместо сладости, горечь вкушать. Но опять надеюсь на милость божию и любовь искренних друзей.

Желаю ВАМ спокойствия и терпения, а остальное Господь устроит к лучшему. Добро делается с трудом, а много врагов добра, от которых делающие добро терпят всякие неприятности. Вверяясь Богу и Его Промыслу, потерпите на время и когда враги посрамятся, тогда истина восторжествует, идее победит, народ освободится от диких варваров, тогда все воскликнут Слава Черняеву!

С призванием на ВАС благословения Господа, уважением и преданностию, имею честь быть ВАШИМ богомольцем.

М. С. Михайлов

Белград. 17 февраля 1877 г.

Генерал.

Я крайне сожалел, что меня не было в Париже во время ВАШЕГО последнего там пребывания. Я счел бы для себя за величайшую честь представиться ВАМ и засвидетельствовать то расположение, которое я и очень большое число моих друзей чувствуем к ВАШЕЙ особе, ВЫ в настоящую минуту, Генерал, являетесь истинным и искреннейшим выразителем идеи цивилизации и религии в Европе, и те, которые борятся за одно с ВАМИ, — борятся действительно за эти две идеи.

Россия и Франция, я на это надеюсь, крепко соединятся навсегда против всякого рода варварства, и против варваров всякого вида, и ВАМ будет принадлежать та честь, Генерал, что имя ВАШЕ будет связано с этими великими идеями освобождения политического, нравственного, религиозного и даже промышленного.

Будьте уверены, что история воздаст ВАМ за это должное.

Я был бы очень счастлив, Генерал, если бы ВЫ соблаговолили прислать мне ВАШ портрет, с несколькими словами, надписанными ВАШЕЮ рукой. Драгоценна память героя и человека добра, которым Европа одолжена будет тем что выйдет из своего оцепенения и признает, что истинное торжество нашей эпохи заключается в идее свободы, политической и религиозной.

Я был бы счастлив Генерал, если бы мое письмо не осталось без ответа. Прошу ВАС благосклонно принять самое полное выражение чувств моего к ВАМ уважения.

Граф де-Саффрэ.

67 Ruе de Clichy. (Comte de Saffray)

Многоуважаемый Михаил Григорьевич!

Как мать покойного Ник. Алексевича Кирева, я думаю, что имею право писать к ВАМ эти строки, высказать ВАМ в них все тщетное чувство русской матери, при прочтении сегодня „Гражданина“, извещающего русских, что ВЫ в изгнании за ВАШУ доблестную службу святому делу славянских мучеников, семейство ВАШЕ не с ВАМИ! Этим одиночеством страдания ВАШИ умножились, но русский человек ценит ВАШЕ самоотвержение и долго будет помнить все, что ВЫ сделали для горьких братьев наших. Видно Богу угодно призвать к себе еще большее число жертв, подобных моему сыну, если позволить подписание протокола требований Англии, столь постыдных для нашей чести в глазах народа и которого последствия будут в близкой будущности ужасны для всех. Дикую гордость врагов ВЫ удерживали так долго и были минуты, что мы русские, на чужой стороне, встречались с надеждой в улучшении судьбы славян. Теперь она должна рушиться, и мой ропот, удерживаемый этой христианской надеждой естественный ропот матери, потерявшей такого сына, каким был мой сын, повторяется сильнее, видя такой конец всему, что было свято ВАМ и ему. Глубокое сочувствие всякого честного человека к ВАШЕМУ доблестному, чисто русскому характеру будет принято ВАМИ, Михаил Григорьевич, дружелюбно и от меня, горькой старухи, пришедшей сказать ВАМ русское Христос Воскресе!

Надеялась по журнальным известиям, видеть вас во Флоренции, но вчера узнала что ВЫ остаетесь еще, и даже надолго, в Англии. Позвольте мне попросить ВАС сказать мне где и от кого могу я получить крест, снятый с моего убитого сына? Я так далеко от России и не знаю еще когда возвращусь на родину. Дела наши еще недостаточно обрисовались для моего возвращения, а потому прошу ВАС ответить мне о судьбе этого единого памятника, оставленного мне после сына врагами памятника, дорогого столь моему сердцу. Прошу ВАС верить, что остальные дети мои разделяют со мной всю преданность и уважение к ВАМ и готовность доказать это на деле. Когда возвратитесь в Россию, или будете продолжать ВАШЕ служение святому делу? оно далеко еще не кончено и дай Бог, чтобы начало оного не осталось тщетным, не смотря на все потери и на тяжкую, понесенную моим семейством! ²⁸

Всегда преданная душою

Александра Киреева.

Флоренция. via Montebillo 26. 3 апреля 1877.

Ваше Превосходительство Михаил Григорьевич,

Жители и граждане города Зарайска и уезда в 1876 году выслали ВАМ чрез Славянский Комитет в гор. Белград икону ВАШЕГО ангела хранителя в серебряной ризе, которую жертвователи заказывали в Москве, у мастера Николая Михайлова Посникова (22 октября).

Образ в серебряном вызолоченном окладе был вложен в палисандровый ящик, внутри выложенный пунцовым бархатом, а на крышке ящика серебряная доска, на которой надпись: „Михаилу Григорьевичу Черняеву, от жителей и граждан города Зариска и уезда“. В ящик было положено письмо к ВАМ за подписью уездного предводителя дворянства князя Оболенского, городского головы Николая Федоровича Курносова и уездного воинского начальника полковника Александра Аполлоновича Марина. Полагая, что в то смутное время заботы и беспокойства помешали ВАШЕМУ вниманию заметить сочувствииe к ВАШИМ геройским подвигам города Зарайска, в настоящее же время мы надеемся, что ВАШЕ Превосходительство удостоите нас ответом.

Покорнейше прошу ВАС, Михаил Григорьевич, уведомить, была-ли получена ВАМИ посылка с иконой от города Зарайска. При сем имею честь препроводить копию с посланного ВАМ письма при образе от г. Зарайска и письмо покойного генерала-майора Николая Андриановича Дивова ко мне, из которого ВЫ увидите сочувствие к ВАМ старого русского ветерана 12-го года, личность которого в свое время играла роль.

С истинным почтением имею честь быть ВАШЕГО Превосходительства покорнейший слуга

А. Марин.

От приходского попечительства Зарайской Благовещенской церкви.

г. Зарайск, 12 Августа 1879 г.

В Москве Ташкента покоритель!

На службе царской он опять!

Войск сербских смелый предводитель,

Позволь Тебя скорей обнять.

Тебя любовь Царя, народа —

Своим любимцем назвала.

Забыта прошлая невзгода —

Герою честь, ему хвала!

Меч обнажив, семью оставил.

Не знал вернешься-ли иль нет —

Царя, народ, себя прославил

Бессмертной славой на весь свет.

Пари-ж на Юг, орел наш славный,

Наш незабвенный Генерал!

И наградит Тебя Державный

Наш Царь, как прежде награждал.

А мы, как прежде, подымаем

Заздравный кубок за Тебя:

Здоровья и побед желаем —

Черняев! — покажи Себя!

Гр. Ломоносов.

24 апр. 1877 Москва „Лувр“.

Именитый Господин, Милостивый Государь!

Когда Сербия и Черногория начали в прошлом году войну против главного врага своей свободы и веры, все Славяне сочувствовали им и следили за их начинаниями с самым живым одушевлением и искренними пожеланиями. Хотя казалось, что силы означенных двух княжеств сами по себе не будут в состоянии повалить могучего врага и уничтожить его варварскую власть, все-таки мы, Чехи приветствовали героическую их решимость всеобщим ликованием и пожеланием всего лучшего. Мы видели в начале этой войны начало освобождения южных Славян от тяжелого порабощения и желали братскому племени восходящую свободу, тем более, что весь дух нашего народа стремится к самой свободе.

Если же нас могло что нибудь, кроме дела Сербии и Черногории, особенно обрадовать, то это тот важный случай, что был приглашен и принял начальство во главе всех сербских войск вождь из русского народа и что ВАМ, Милостивый Государь, было доверено главное предводительство.

Отчасти было это нам доказательством, что Сербия ищет главной помощи там, где ее можно ожидать, у первого славянского народа, и с другой стороны, что на святой Руси все более увеличивается славянское самосознание, которым проникнуты все слои чешского народа.

И с увеличивающимся все более одушевлением мы следили за всеми ВАШИМИ начинаниями, за всеми сражениями, которыми ВЫ предводительствовали. Умение, с которым Вы во время самой войны собирали отдельные полки и утраивали целую армию; сила, с которою ВЫ преодолевали столь многочисленные препятствия, встречаемые на своем пути; устойчивость, с которою ВЫ пребороли все, что в самом начале угрожало подавить только что начатую войну; ВАША личная храбрость и опыт, с которым при многочисленных препятствиях ВЫ столь долго противостояли всем нападениям с молодою, в боях неопытною армадою, при огромном перевесе враждебных сил, и с успехом защищали вверенную ВАМ землю: это все мы видели, это уважали, это наполняло нас привязанностью, любовью и почтением к ВАМ и пробуждало явную признательность везде, где только делалось известно о ВАШИХ делах.

И хотя и не было возможности сербским отрядам устоять при наступлении многочисленных турецких войск, хотя боевое счастье склонилось на одно мгновение на другую сторону, обстоятельство это не уменьшило ВАШИХ заслуг и не сделалось препятствием недалекого, Бог даст, освобождения всех балканских Славян. ВАША деятельность в этой войне останется на всегда записана со славою в истории славянских народов. Благословлять будут, прежде всего, ВАШУ решимость, с которою ВЫ без колебаний подвергли опасности и жизнь ВАШУ, и имя вождя, прославившегося победоносными сражениями в далекой Азии, и начали войну за родных братьев, за дело славянской взаимности. Благословлять будут ВАС за то, что началом этой войны и ВАШИМ примером ВЫ вызвали во всем русском народе святой порыв в пользу притесненных братьев и всего Славянства.

Уже за одно то, что ВАМИ вызван был Русский народ на всемирную арену, следует ВАМ благодарность и признательность всех славянских народов.

По этой причине, признательные за то, что ВЫ, Милостивый Государь, совершили в войне Сербии с Турциею, мы, Чехи, мы, Чехославяне, подносим ВАМ почетную саблю.

Да будет она ВАМ на все времена радостным воспоминанием 1876 года и всех его событий.

Да будет она свидетельством и доказательством, что мы следили за этою войною так, как если бы мы сами принимали в ней участие.

Да будет она ВАМ доказательством того, что то, во имя чего ВЫ выступили и за что ВЫ решились жертвовать жизнью, имеет своим сторонником весь чешский народ в Чехии, в Моравии, в Силезии и между Словаками, и что мы этою мыслью живем тем болеe, чем затруднительнее нам приходится сражаться за сохранение нашей чешско-славянской народности.

Дело начатое под ВАШИМ предводительcтвом на Дунае и на всем Балканском полуострове, не останется неоконченным, это дело полагает совершить святая Русь. Пусть оно удастся ей, пусть начинающаяся война окончится так, как мы все этого желаем, и та почетная сабля, которую мы ВАМ, Милостивый Государь, подносим, да сопровождает ВАС до счастливого совершения этого великого дела. Пусть на дунайских и балканских полях сражения увеличится русская слава на пользу и новую жизнь всего Славянства, и эта почетная сабля да поможет добыть Христианскому Славянству драгоценнейшие блага человечества.

Обнажите меч и носите его со славою для славянского дела, на пользу христианства и человечности и будьте уверены, что постоянно ВАС будут сопровождать лучшие пожелания чешско-славянского народа, в памяти которого всегда сохранится имя первого борца за освобождение южного славянского племени.

Да благословит ВАС Бог и да благословит всю святую Русь в ее святом и честном деле!

Да сопровождает Бог русские войска в сражениях на пользу всего Славянства! Да даст им Бог славные победы, победы, которыми был бы воздвигнут новый храм свободы некоторым славянским племенам.

От племени Чехов И. Скрейшовский.

Прага, 1 мая.

Комментарии

26. Хоругвь эта находится ныне в приходской церкви села Тубышек, Могилевской губ. при родовом имении М. Г. Черняева.

27. Contemnunt novitatem meam ego ignaviam illorum. Они презирают меня за то, что я новый человек, а я их за то, что они старые лентяи (Тацит).

28. Извините если не разберете скоро мое писание ревматизмы правой руки мешали лучше писать.

Милостивый Государь, Многоуважаемый Михаил Григорьевич!

Когда в прошедшем году Сербия и Черногория начали войну против векового врага своей свободы и веры, все славянство сопровождало их в геройский бой живейшими симпатиями и воодушевлением. Правда, мы, Чехи, сознавали, что силы одних этих княжеств недостаточны на одоление сильного врага и ниспровержение его варварского владычества, но тем не менее приветствовали их геройскую решимость всеобщим восторгом и горячим благожеланием. В начатии этой войны мы усматривали начало освобождения всех югославян из под тяжелого ярма и тем горячее приветствовали зарю свободы братского племени, что дух нашего собственного народа стремится к свободе. И если, кроме этого подвига Сербии и Черногории, что еще могло пробудить в нас особенную радость, так это было то важное событие, что занять место во главе сербских воинов приглашен был и занял оное вождь из среды русского народа, что командование сербской армии вверено было ВАМ.

Многоуважаемый Михаил Григорьевич. Это обстоятельство, во-первых служило нам доказательством того, что Сербия искала главной помощи там, откуда и следовало ее ожидать, у первого славянского народа, а во-вторых, укрепило в нас убеждение, что на святой Руси более и более усиливается сознание общественной идеи, которою проникнуты все слои чешского народа.

Мы всегда с напряженным вниманием следили за ходом веденной ВАМИ борьбы. Искусство, с которым ВЫ даже во время самой войны составляли полки и формировали целую армию, сила, с которою ВЫ устраняли все препятствия, встречавшиеся ВАМ на пути, энергия, с которою ВЫ преодолевали все, что в самом зародыше грозило удушить начатую ВАМИ войну, личная храбрость ВАША и слава, с каковыми ВЫ, при безчисленных затруднениях, с молодой, еще не искушенной борьбою армией, при значительном численном превосходстве неприятеля, отражали так долго все нападения и с успехом защищали вверенную ВАМ страну, — все это мы видели и чтили в ВАС, все это преисполняло нас преданностию, любовию и почтением к ВАМ и порождало общую признательность везде, куда доходила весть о ВАШИХ подвигах. И хотя не было возможно сербской армии совсем одолеть натиск в несколько раз сильнейшего неприятеля, хотя военное счастие на некоторое время наклонилось на другую сторону, ВАШИ заслуги oт того не уменьшились и освобождение всех балканских славян, Бог даст, не далеко.

Деятельность ВАША в этой борьбе останется навсегда славною в истории славянских народов. Будут благословлять ВАШУ решимость, с которою ВЫ, не раздумываясь, подвергали опасности и свою жизнь, и свое имя, прославленное воинскими подвигами в отдаленной Азии, и начали бой за родных братьев, за идею славянской взаимности. Будут благословлять великий подвиг ВАШ, что начатием войны и своим примером ВЫ пробудили воодушевление во всем русском народе в пользу угнетенных братьев и всего славянства. Этим подвигом, которым призван был народ русский на историческое поприще, ВЫ приобрели права на благодарность всех славянских племен.

По этой причине и глубоко проникнутые всем, что ВЫ, многоуважаемый Михаил Григорьевич, совершили в борьбе Сербии с Турцией, мы, чехи, мы, чехославяне, подносим ВАМ почетный меч.

Да послужит он ВАМ на все времена радостным напоминанием 1876 года и его событий. Да послужит он свидетельством того, что мы следили за оною борьбою так, как будто бы мы сами участвовали в ней. Да послужит он ВАМ доказательством, что эта идея, которую ВЫ отстаивали, за которую ВЫ решились жертвовать своею жизнию, что в числе своих исповедников считает весь чешский народ в Чехии, в Моравии, в Силезии и в земле Словаков, и что мы живем ею тем более, чем труднее нам вести борьбу в защиту нашей чешско-славянской народности!

Это дело, которое под ВАШИМ руководством начато на всем Балканском полуострове, не останется непоконченным; это дело решилась теперь окончить святая Русь. Дай Бог, чтобы оно удалось, дай Бог, чтобы дальнейшая и значительнейшая борьба окончилась так, как мы все того горячо желаем, да сопровождает ВАС этот почетный меч, который мы подносим ВАМ, до конца этого исторического дела. Да возрастет русская слава на дунайских и балканских полях битвы, на пользу и к пробуждению новой жизни славянства, и этот почетный меч пусть поможет добыть христианскому славянству самые дорогие права человечества! Обнажайте его и руководите им всегда к торжеству славянской идеи, в пользу христианства и человечеcтвa, и будьте уверены, что постоянно будут сопровождать ВАС самые горячия благожелания чешско-славянского народа, в памяти которого имя первого бойца за освобождения южных славянских племен останется навсегда.

Да благословит ВАС Бог и всю святую Русь в этом благородном деле. Да сопровождает Господь русских воинов в битвах за все славянство! Да дарует им Господь блистательную победу, победу, которою бы воздвигнут был опять храм свободы для угнетенных славянских племен!

От имени чешского народа.

Прага, 1 мая 1887.

Ответ Чехам.

Благородный Чешский народ, движимый сердечным участием к тому, что в течении двух последних лет совершалось в судьбе его балканских единоплеменников, удостоил своего сочувственного внимания и мою прошлогоднюю деятельность в Сербии. Оценив ее не в меру ее истинного достоинства, а в меру любви своей к братскому народу, которому Я имел счастие послужить, чем мог и как умел, он почтил меня драгоценным даром, который Я принимаю с душевною отрадою, как видимый знак окрепшего в Чехах сознания славянской взаимности. Этот дар я завещаю хранить как сокровище, моим детям, которые, Бог даст, увидят совершение того чему в настоящие великие дни полагается начало и к чему устремлены все помыслы и чаяния Славянского Mиpa.

Москва 18 июня 1877 г.

Милостивый Государь Михаил Григорьевич!

Вдали от родины, ВАМ, доблестный Генерал, конечно утешительно услышать задушевный голос соотечественников.

Давно-ли видели мы ВАС среди степей и гор, в самом сердце Азии, победоносно поражающим азиатские полчища, покоряющим скиптру Белого ЦАРЯ грады и ханства, водворяющим в них тишину и порядок. Теперь мы видим ВАС среди Балкан, с горстью русских добровольцев, сражающихся с мусульманами за свободу Христовой веры православной. Вы мечем врезали Ваше милое нам имя в скрижали Mиpa, как человек двух исторических идей: присоединения Средней Азии к могуществу русскому и освобождения Славянства от турецкого варварского ига.

В сердце России, в первопрестольной столице Москве и во всех концах нашего громадного отечества воссылаются мольбы к Богу о ВАС, о ВАШИХ храбрых сподвижниках, о страдальцах и мучениках, братьях наших по Христу и по крови.

Подвиг ВАШ и их велик; самоотвержение за веру православную и за кровь христианскую стяжает добрую память в истории Христианства и Славянских народов на ее страницах во веки веков будут отмечены ВАШИ и их доблестные деяния и храбрость на полях неравных битв.

Мы присоединяем наши молитвы к общим!

Его Превосходительству М. Г. Черняеву!

ВЫ, Генерал, с храбрецами, христолюбивыми воинами Сербскими и Русскими, на плечах своих сдерживаете всю боевую силу мусульманских полчищ, подкрепляемую цивилизованною силою атеистов, изменников Христу. ВЫ этим даете возможность нашим братьям, Вербам, Черногорцам, Герцеговинцам, Боснякам, Болгарам и прочим, угнетаемым пять столетий Славянам, делать общее дело своего возрождения, великое дело спасения салвянских племен от поголовного избиения и уничтожения на юго-востоке просвещенной христианской Европы.

Шлем ВАМ наше горячее, сердечное сочувствие Храни Бог ВАС и сподвижников ВАШИХ в кровавых битвах.

Если этот наш голос придет во время победы, — радуемся с ВАМИ, поздравляем ВАС и присоединяем к победным славянским кликам наше русское „Ура“!

Если же эти строки застигнут ВАС в превратностях военного счастия, — примите искренния от души пожелания да не коснется славянского духа уныние и отчаяние да укрепляется в нем сила веры в помощь божию, сила убеждения в мощь честного единства!

Примите уверение в нашем к ВАМ глубоком уважении и братской любви.

Этот адрес покрыт был многими подписями лиц разных званий.

Засим следовала подпись „Проживающий в Москве смоленский крестьянин Тарас Петров Клочков при сем добавил: В народе между собою толкуют, что если наш батюшка ЦАРЬ ГОСУДАРЬ прикажет, то мы пойдем на Турку за Святую веру и за наших братьев христиан“!

Следуют подписи крестьян разных губерний.

Верно

Действительный статский советник Григорий Борисович Бланк.

На черновом написано: 13 июля 1876 года. Подлинный адрес потерян во время войны.

Дядя Пахом.

ПОЭМА

Его Превосходительству Михаилу Григорьевичу Черняеву имеет честь посвятить Александр Слуцкий.

I.

На Волге нашей матушке,

Верстах в пяти не более

От Ярославля города,

В одном селе, большом

Идет во храме Божием

Обедня в Воскресение.

Народа полон храм:

И старого, и малого,

Рабочего и праздного

Народа православного

В толпе у самой паперти

Стоит Пахом, знакомый мой,

Служивый отставной

Царю он и отечеству

И верою и правдою

Лет двадцать прослужил.

Теперь живет на родине,

И в праздники Господнии,

Лишь только в храме Божием

Обедня отойдет,

Сберет Пахом ребятушек,

Поставит всех их в ряд,

И учит по солдатскому

Маршировать: раз! два!

И сколько смеху-хохоту

Веселого и звучного.

Счастливого, довольного

Идет тут по селу!..

Теперь во храме Божием

Стоят вокруг служивого

Ребятушки и крестятся,

Да на Пахома косятся;

Стоит Пахом задумавшись,

Не сводит глаз с попа.

А в ту пору, родимые,

Поп речь держал великую

Народу православному, —

Он говорил о том.

Как нехристи поганые

Глумятся и ругаются

Над верой христианскою

И над людьми крещеными;

Как режут их и жгут, —

Как Государь, нас Батюшка.

Позволил нам, голубчики

Сбирать гроши посильные

По селам в храмах Божиих,

По городам на улицах

И в русских деревнях. —

Чтоб участь горемычную

Ограбленных, страдающих,

Без крова умирающих

По силам облегчать, —

Как на врага проклятого

На помощь князю Сербскому

Не вытерпел отправился

Бесстрашный и решительный

Наш русский генерал. —

Звать — Михаил Григорьевич,

Черняев, по прозванию.

Как кровь вскипела русская,

И к генералу храброму,

По доброй воле собственной,

С согласья Государева,

Спешат теперь билетные

Солдатики удалые

И офицеры храбрые

Со всех концов-сторонушек

Poccии, нашей матушки,

Что день они идут…

Поп говорил молящимся:

„Несите, православные,

Несите, ради Господа,

Кто что и сколько можете

На помощь умирающим

За веру христианскую,

Молитеся за них“!

Перекрестяся медленно

Рукой своей дрожащею,

Он кончил слово так:

„Молитеся за храброго

За генерала русского,

За добровольцев-воинов,

И мертвых, и живых“!

Все поняли ребятушки

И с прочими молилися

За христиан страдающих.

Молилися за храброго

За генерала русского,

За добровольцев-воинов

И мертвых, и живых.

„Глядите-ко родимые

Толкнул своих товарищей

Митюха, что с пруда —

Смотрикось на служивого:

Заплакал наш Пахом“!

Глядят, глазам не верится:

Стоит и утирается

Служивый рукавом!..

Давно ужь в храме Божием

Рыдали православные

(Лишь начал поп читать).

Да не в первой ребятушкам

Смотреть, как бабы хныкают,

Как плачут мужики. —

В первой слезу солдатскую

Увидели они!

Дивились ей, сердечные,

Пахом не раз говаривал:

„Слеза солдата старого

Не скоро прошибет“!

Прошибла, окаянная!..

II.

Когда обедня кончилась,

Крестьяне наши добрые,

И старые, и малые,

Богатые и бедные

На сходку собрались,

Несли гроши последние,

В поту лица добытые,

Несли они, сердечные,

Кто что и сколько мог.

И, низко в пояс кланяясь,

Как будто свечи ставили

Перед святой иконою,

Крестились и молилися

Чтоб лепта их посильная

Страдальцам помогла.

На сходку добровольную

Идет Пахом с ребятами.

Привыкли к шуткам старого

Служивого в селе,

„Да только полно, шутку-ли

Шутить идет Пахомушка,

Глядикось, дед Иван:

Шинель на нем солдатская

И шапка эта самая.

Служивая, военная,

Котомка за спиной ..

Куда ты, служба, тащишься“?

Пахом ответил так:

„Бог в помочь, православные!

Вы доброе задумали,

Да не солдату старому

Здесь с вами канителиться,

Не место здесь ему!

Терпел Пахом — не вытерпел.

Слеза прошибла старого,

Да толку нет в слезе!

На Турку окаянного,

Проклятого, поганого

Идет теперь Пахом!

Эх, бабы, бабы глупые,

Чего вы, дуры, хнычете?

Что нюни распускаете?

Пахома-ли жалеете? —

Солдата-ли жалеть!

Да что тут растобарывать,

Не нам понять служивого!

(Пахом махнул рукой).

Гуляй душа солдатская

На смерть врагу проклятому!

Простите, православные,

Не поминайте злом“!

И тут с ним все прощалися,

И каждого, и всякого

Он трижды целовал.

Подходят и ребятушки,

И стало жалко старому

Сердечных оставлять,

И таково-то ласково

Им говорит Пахомушка.

„Ну, воинство ты храброе.

Молись ко за служивого,

Чтоб он врага побил!

Найдутся люди добрые,

И без Пахома старого

Научат вас всему!

Для вас теперь, родимые,

Не то что в наше времячко,

Как были мы господскими

Ребятами дворовыми,

Для вас теперь свободушка,

Желанная голубушка,

А подростете — честная,

Святая служба царская

Отцу-Царю Великому,

Царю-Освободителю, —

Служите верой, правдою

И честию Ему!

А старому служивому

Пахому на прощание

Солдатское, военное

Кричи: ура Царю“!

Ребята позамялися,

Сробели на первое-то,

Да подхватил народ,

И звучное, веселое,

Удалое, российское

Лихое, молодецкое

Раздалось, разбежалося

За выгон раскатилося:

Ура! ура Царю!

Так проводили русские

Билетного служивого

„На Турку окаянного,

Проклятого, поганого“

Близь Ярославля города,

В одном селе большом.

Алек. Слуцкий.

Ваше Превосходительство, Господин Генерал Михаил!

О если бы тезоименитый ТЕБЕ Архистратиг Небесных Сил

В сей благознаменный день заграничной жизни ТВОЕЙ

Испросил у Господа Бога — не лишить ТЕБЯ с нами благодати своей!

Нас жe всех Россиян прямое желaниe такое

Как гласит Монарха нашего слово святое ²⁹

То есть или доблестный и желанно-радостный для всех мир,

Или да сокрушен будет в конец мусульманский кумир.

Вашего Превосходительства,

Смиренный Богомолец Орловской епархии, Трубчевского уезда, села Лодуши, священник Василий Семенов Зверев.

Русские добровольцы, раненые и больные, находящиеся на излечении в больнице Общества русских врачей в Москве, имеют честь почтительнейше принести ЕГО Высокопревосходительству Михаилу Григорьевичу сердечное поздравление с днем Ангела.

Майор Георгий Кузьминский. Капитан Леар. Капитан Измайлов. Поручик Малов. Подпоручик Нейман и др.

Белград. 8-го ноября 1876 г.

Ваше Превосходительство, Милостивый Государь, Михаил Григорьевич!

Простите великодушно мне смелость, с которой обращаюсь я к ВАМ с настоящим письмом.

Душа полна восторгом к нашим героям, которые прославляют русское имя, проливая кровь свою далеко за пределами нашей обширной матушки России. Болит сердце, когда слышишь о неудачах нашего оружия, о тяжелых потерях, тяжких трудах и страданиях, переносимых нашими доблестными воинами, но за то же и радуешься безмерно, когда Господь дарует нам победы над врагом злым, кровожадным и диким. В эти минуты невольно вспоминаешь незабвенное для нас имя ВАШЕ, в прошлом году прогремевшее по всей России и даже в целом миpе. Святое дело, за которое ВЫ взялись, окружило ВАС в глазах наших ореолом славы. ВЫ первый из русских (русских душой и телом, на словах и на деле) откликнулись на стоны Славян и увлекли за собой сотни, тысячи благородных сердец. Всякий из нас видел в ВАС лучшую частицу самого себя, и мы русские, с замиранием сердца читали о трудностях ВАШЕГО славного предприятия, при малочисленности сил ВАМ вверенных по свирепости врага. Теперь все это прошло. Поднялась сила Русская по слову своего венценосного ВОЖДЯ. Были тоже неудачи, но оне только показали нам силу врага и уясняли нам, как велик был подвиг ВАШ в прошлом году. Теперь Господь радует нас победами и почти каждый день приходят вести о новых успехах наших.

Позвольте же нам пред ВАМИ, которому так близко все русское и вообще славянское, высказать радость успехам нашим в этой, тяжелой правда, но священной войне и пред ВАМИ же позвольте не скрыть грусти русского сердца о том что обстоятельства не дали ВАМ случая пойти на врага ныне, предводя не сербами, а доблестными нашими воинами, с которыми ВЫ творили чудеса в Ташкенте, и побить Турок так же, как побивают их наши храбрейшие генералы Гурко, Скобелев, Лорис-Меликов, Гейман и другие.

Затем прошу еще раз извинения у ВАШЕГО Превосходительства за строки эти, внушенные мне безграничным уважением к ВАШЕЙ личности, уважением, которое и в прошлом мае месяце побудило меня написать письмо в редакцию журнала „Дело“ (при сем в копии имею смелость приложить), которое и придало мне смелость адресовать их ВАМ (эти строки), в полной уверенности, что высказываемые мной чувства разделяют со мной массы простых русских людей, которых громкое имя ВАШЕГО Превосходительства пробудило к славянскому самосознанию.

Примите, ВАШЕ Превосходительство, уверение в совершеннейшем почтении, с каковым имею честь быть ВАШЕГО Превосходительства покорнейшим слугой

Александр Ершов.

Переславль Залесский. 25 ноября 1877 г.

Господину Редактору журнала „Дело“

в С -Петербурге.

Милостивый Государь!

До прошлаго января месяца я всегда с удовольствием читал издаваемый вами журнал, но в январе меня крайне огорчило чтение статьи в декабрьской книжке „Дела“, наполненной литературной бранью на нашего славного русского героя, Михаила Григорьевича Черняева. Я не мог понять, каким образом и почему допущена подобная статья в дельном русском журнале, но к удивлению моему, в мартовской книжке „Дела“ встречаю продолжение этой же брани и глумления и потому я не мoгy умереть, чтобы не позволить себе высказать вам мое душевное сожаление о допущении в уважаемый журнал ваш статей подобного содержания так оскорбляющих наши русские патриотические чувства. Впрочем, утешительно, по крайней мере, то, что из чтения этих статей хорошо обрисовывается светлая личность нашего Черняева ибо автор статей, г. Мизантропов (надеюсь, что это псевдоним, скрывающий не русскую фамилию) так логично своими же доказательствами, приводимыми им в его статьях, опровергает свои обвинения против генерала Черняева, что возражать против статей нечего. Но повторяю, прискорбно все таки видеть в русском журнале попытку умалить заслуги нашего народного героя и всех достойных его сподвижников, живых и павших на поле брани, прискорбно в особенности теперь, когда дело, им начатое в прошлом году, приняла на свои могучия плечи вся Россия.

Примите, милостивый государь, и проч. Ваш покорный слуга

Александр Ершов. Переславльский мещанин.

Переславль Залесский. 11 мая 1877 г.

Ваше Превосходительство!

С величайшим моим удовольствием я имел честь прочесть письмо ВАШЕ 29 декабря в № 322 „Московских Ведомостей“, от 6 декабря из Пятигорска, и так как оное прочитано в публичной местности „Гостиннице“, то и произвело оное восторг в публике, так как письмо ВАШЕ на будущее время прекращает все неосновательные интриги наших корреспондентов, за что очень многие граждане нашего города изъявляют ВАМ свою признательность. Имя ВАШЕ тем более известно в нашем городе, что город Арзамас имел счастиe 8 сентября 1876 года отправить ВАМ в Сербию до тридцати добровольцев, из которых очень многие возвратились с битвы при Дьюнише. И так, я за счастие считаю поздравить с Новым Годом и пожелать ВАМ всех благ в миpе, и я льщу себя надеждою, ВАШЕ Превосходительство, что ВЫ удостоите меня ВАШИМ милостивым ответом. Главная моя заботливость писать ВАМ состоит в том, будьте на столько благосклонны, напишите мне на обороте прилагаемой телеграммы точный перевод ее на русский язык потому что я читать ее не могу, а посторонния лица, очень правильно, мне не могли сказать перевода если же будет ВАМ затруднительно осчастливить меня своим ответом, то во всяком случае потрудитесь мне прислать обратно, как подлинную, так равно и копию с телеграммы, которые я буду хранить в память Сербско Турецкой войны.

С преданностью и полным моим уважением к ВАМ пребыть честь имею Арзамасский мещанин Алексей Иванов Мунин.

Адрес мой В Арзамас, Алексею Ивановичу Myнину.

Копия с моей депеши

Сербия Белград Господину военному министру.

Сейчас жители города, тронутые чувством к страждущим Славянам, отправили ВАМ на поле брани 20 человек. Имеется-ли надобность? Еще есть желающие ехать.

Ответ уплачен.

Мунин

Арзамас 8 сентября 1876 года 1 ч. 40 м дня № 49.

Многоуважаемый Михаил Григорьевич!

Высоко ценя заслуги ВАШИ на поприще Сербской войны за освобождение южных славян, я не могу удержать себя от восторженного поклонения ВАШЕМУ подвигу. Пусть вся земля русская будет так справедлива к ВАМ, как от души вылившийся стих мой, при сем письме прилагаемый. Если ВЫ найдете стихи удобными для напечатания в каком-либо издании, то покорнейше прошу ВАС меня о том уведомить.

С истинным высокопочтением имею честь быть Дм. Ив. Лобанов.

Спб, Усачев пер. д. № 11 кв. № 2.

Тяжелая война за освобождение славянства уже близка к тому, чтобы кончиться счастливо для дела, Сербия, начавшая в прошлом году это дело совместно с Черногорией и принявшая на свои плечи почти всю силу магометанского фанатизма, снова ринулась на поле чести, а того человека, который так долго боролся с горстью пастухов против фанатизированной, в десять раз и по численности и по вооружению сильнейшей массы, того человека, „душу которого прошли оружием“ злоба и зависть врагов его, того человека, говорим, не видно. Где он? Безмолвно-ли смиряется наболевшей душой при виде громких и не громких успехов, или, согретый ласками матери, он из тихого уединения рукоплещет русскому народу, великому и в страданиях, и в победах? Или, проникнув в смысл библейской фразы: „Саул победил тысячи, а Давид тьмы“, он понял всю мелочность деяний человека на земле и душевно почил на всегда? Кто разгадает движения оскорбленной и униженной души?

Ваше Превосходительство, Милостивый Государь Михаил Григорьевич!

ВАШЕ имя дорого для всякого русского. Подвиги в Туркестане и Сербии прославили ВАС по всему миру, но невольное бездействие ВАШЕ в последнюю войну заставило не раз Русских еще более уважать ВАС. Прошу ВАШЕ Превосходительство принять от искренно уважающих лиц маленький подарок, сделанный собственными руками, шесть русских полотенец, которые посылаем в редакцию „Русского Mиpa“ на ВАШЕ имя. Прошу уведомить искренно уважающих и восхищенных ВАШИМИ подвигами

Людмила Траскина.

9 апреля 1878 г. Сельцо Кошибеево на станцию Коргошино Тамбовской губ.

Братское Приветствие первому русскому добровольцу Михаилу Григорьевичу Черняеву.

Здоров-ли родимый,

Народный герой.

Так нами любимый?

Что сталось с Тобой?

Зачем Русь оставил,

Родных и жену,

Для славы ль?

Прославил Себя и страну,

Геройством, доблестью,

Заслугой, борьбой

Скажи, с какой местью

Вступил с врагом в бой?

Коль честь ты родную

Порхнул защитить.

Оставив святую

Русь. Бог в том простит,

Брат храбрый!

В порядке

Всю тайну поверь,

В какой лихорадке

Враг был и теперь

В его смертной ране

Разлившийся яд

Чем, как англичане

Лечат на Твой взгляд?

В какой грязной роли

С советом, казной

В поддержку неволи

Стоят пред „больной“?

Проверь, как лекарство

Сготовил меч Росс.

Чтоб жило славянство,

Пал вздорный вопрос.

Мечем Росс изрубит

План Дарби — гроши:

В бальной желч отрубит,

Бросив в Андраши.

Кровавая лава

В Европе тoгда

Исчезнет, в чем слава

Дизраели… Да

…………………

Как жаль, брат родимый!

Оставил Ты нас,

Жену, край любимый

В урочный тот час,

Когда Русь чертила

Побед славных план.

Детям говорила:

„Сбирайтесь в тот стан,

Где честь Русской славы,

Дух храбрый, доблесть,

К враждебной державе

Народная месть,

Под гнетом ислама

Брат ваш сколько лет

Несет бремя срама,

Свободы все нет.

Настало то время

Вам, дети мои,

Стряхнуть цепи, бремя

В славянской семьи“.

Так нам говорила

Родная Русь мать,

Меч остро точила

Тебе передать.

Но Ты уже скрылся

От нас. И орлом

С мечем Сербским вился

Над дерзким врагом.

Такой подвиг славы

В нас кровь волновал,

К прибрежьям Муравы

Люд храбрый созвал.

Русь стала угрюма…

Бессмертных царей

Заветная Дума

Манила детей.

На подвиг столь славный,

За честь родных в бой

Друг мира Державный

Взял меч роковой,

Поднял пред народом.

Русь, храбрых сынов

Поздравил с походом

На смерть, на врагов.

Ему поклонилися

Брат князь Николай!

Взяв меч тот пустился

За быстрый Дунай.

Оттоль друг народа

Шлет весточку нам:

„Слава, честь, свобода

Родным племенам,

Pyccкиe гуляют

По земле Болгар,

Bpaгa попирают,

Наносят удар“.

Весточку к нам эту

Мы передаем

Тебе по секрету…

Ты герой Балканский!

Вновь прославишь нас,

С нами меч славянский

Там, где крепость Карс

Преданный славянству!

Будь защитник прав,

Грозный бич тиранству

В глазах всех держав

Свободы сигналом

Заветной мечты

Будь первым капралом

В сердце братском Ты.

Иди грудью смело,

Наш брат дорогой,

За правое дело

Помни Бог с Тобой!!!

Он Тебе поможет

И благословит,

Врага уничтожить

Монарх наградит.

Дай понять свободу

И родную честь

Европе — народу

Месть, варварам месть!!!

Соч. Николай Лаушкин.

Глубокоуважаемый Михаил Григорьевич!

Мы, Славяне Сербы, посылаем ВАМ, наидостойнейшему славянину руссу, наш сердечный поклон. Мы ждали ВАС на берегу Савы, а некоторые из нас отправились даже в Панчево, чтобы лично ВАМ выразить свою радость, по случаю ВАШЕГО прихода к нам. Но нашему славному Нишу было суждено впервые порадоваться, а мы будем дожидаться очереди, когда ВЫ прибудете к нам в Белград.

„Те, которые со слезами сеяли, с радостью будут жать“. ВЫ с нами со слезами сеяли — теперь порадуемся вместе нашей жатве.

И хотя жатва наша не была обильной, хотя плевелы уменьшили ее плодоносность, мы все-таки не перестанем лелеять надежду, что наша земля, обработанная с таким напряжением, принесет богатый плод. Тогда мы опять будем радоваться, опять будем ликовать. И если тогда ВАС и не будет между нами, всегда с любовию и гордостью будем вспоминать имя верного славянского сеятеля, — вспоминать имя ВАШЕ, доблестный Михаил Григорьевич и мысленно посылать ВАМ нашу признательность и наши искренния пожелания.

Михаил Григорьевич, мы, белградцы, ждем ВАС между нами, и надеемся, что наше ожидание не окажется напрасным.

Обрадуйте теперь Его Высочество, нашего возлюбленного Князя, обрадуйте Ее Высочество, нашу возлюбленную Княгиню, и радуйтесь теперь на их чадо, светлого престола наследника, обрадуйте представителей нашего народа и счастливых нишан, а потом приходите к нам, чтобы и мы были обрадованы.

М. Миятович, редактор "Истока" (Востока). Воин Радулович. Лазарь Трифкович. С. Х. Тома и 62 подписи.

Января 1879 г. Белград.

Тропарь Святому Страстотерпцу и Чудотворцу Иоанну Воину.

Всеблагого Бога и Царя благоверный раб и воин явился еси, Иоанне чудодетелю. Страдав бо ради веры мужески, блаженно же скончав течение, зриша Всетворца Господа в небесех светлейше. От Него же прием дарование чудес, страждущим человеком во всяких напастех помогаеши: укреплявши воины в ратех, от врагов пления, ран же и внезапных смертей, и от бед лютых изимаеши. Тем же моли Владыку Христа, приснопамятно, да во всяком обстоянии сотворит нам милость, и не введет нас во искушения, но спасет души наша, яко человеколюбец.

Кондак Ему же.

Великая скорбным людем радость в бедах обретаешися, чудотворче Иоанне: всякие бо страсти молящим Тя врачуеши, исполняя их прошения. Тем же и ныне моли Господа, да спасет ны в милости своей.

От князя Юрия Долгорукого присланы при фамильном кресте.

Делиград, 3 Октября 1876 г.

Ваше Превосходительство, Милостивый Государь Михаил Григорьевич!

Вдохновленный великими подвигами незначительных, сравнительно, славянских сил, с разных концов, в 1876 году, собранных ВАШИМ гением и водимых ВАМИ от победы к победе, от славы к славе, во имя избавления наших братьев Славян от позорно-тяжкого турецкого ига, — я выразил чувство желания — единения и освобождения их в подносимом ВАМ „Славянском Гимне“; в нем ярко проблескивает ВАШЕ имя, как начального водителя — Архистратига братских славянских сил. Поэтому за высокое счастье почитаю, что ВЫ удостоили меня чести поднести ВАМ лично экземпляр моего „Гимна“. Несомненно, что такое снисходительное ВАШЕ внимание лично ко мне и к моему скромному произведению будет служить незабвенным памятником для меня и моего семейства. Ура! Черняев!

С глубочайшим почтением имею честь быть ВАШЕГО Превосходительства

Милостивого Государя покорнейший слуга А. Шевляков.

Москва. 22 августа 1878 г.

Милостивый Государь Михаил Григорьевич!

Узнав о назначении ВАС на пост Начальника той далекой Области, которую приобрели ВЫ для России ВАШИМИ победами, и желая напутствовать ВАС на новое служение Престолу и Отечеству, — приношу ВАМ образ св. Архангела Михаила, который убедительнейше прошу принять, как знак моего душевного уважения. Да сопровождает ВАС сей образ св. Архангела во всех путях ВАШИХ и споспешествует деяниям ВАШИМ на пользу и славу России.

Принятием иконы и oтветoм ВЫ осчастливите меня.

С неизменною преданностию и глубочайшим почтением имею честь быть.

ВАШЕГО Превосходительства Покорнейший cлугa князь

Василий Иванов Баюшев.

Июнь 1882 г. Г. Симбирск. Его Превосходительству Михаилу Григорьевичу Черняеву Г. Туркестанскому Генерал Губернатору.

Нашему доблестному защитнику славян Михаилу Григорьевичу Черняеву!

Привет Тебе, герой свободы,

Поборник славы и добра!

В Тебе славянские народы

Узрели первый луч yтpa.

Ты первый сделал шаг отважный

К свободе страждущих славян,

И враг не раз средь битвы страшной

Бежал пред горстью россиян.

Тебя, боец за угнетенных,

Любимый вождь народных сил,

Славянский мир освобожденный

Любовью пламенной почтил.

Монарха волю исполняя

Спешил Ты в дальния страны:

Мы ж, в путь в Тебя благословляя,

Разлукой все огорчены

Но пусть тот край наш отдаленный

Найдет в Тебе любовь отца,

Твоею славой озаренный,

Вновь привлечет к Тебе сердца.

А мы надежду не покинем,

Что вновь в рядах Тебя узрим,

Когда на брань мы силы двинем

И меч за братьев обнажим.

А. Шанин.

Москва. 3 сентября 1882.

УРА! УРА! УРА!

Жив! Воскрес наш милый, славный воин. Герой Полководец Генерал Михаил Григорьевич Черняев. Ура! Ура! Ура!

Слава Господу Богу

Слава Царю-батюшке.

Слава всему Царству Русскому, в лице Генерала, Михаила Григорьевича Черняева, верного Слуги богу, Царю и Отечеству.

Добродетель добродетель, одна ты почтенна. Аминь.

Искренно благодарю Вас, Михаил Григорьевич, за драгоценный фотографический портрет Ваш, высланный мне 18 июля и полученный мною 23 сего же июля, в Ессентуках.

Здесь вся публика любовалась им и мне выражали русское спасибо.

Я, сыны мои, Александр студент и Василий, в восторге, а равно и дочки мои Неонила и Мария. Все мы радуемся и веселимся Вами, досточтимый наш Витязь, Михаил Григорьевич.

Если бы было возможно уплатить мой долг в 2400 p. Харьковскому земельному банку, то я с сыном Василием, 17 лет, явился бы под славное боевое знамя Твое. Ваше Высокопревосходительство, в Ташкенте, и всею моею жизнию доказал бы свою верность, любовь и службу. Но да будет воля божия и Ваша, а не моя, казацкая.

Живи, Михаил Григорьевич, с семейством Твоим на общую пользу, во Славу Божию.

Помяните меня в своем Ташкенте, когда будете там.

Ocтaюсь казак области войска Донского Ефим Ев. Meвихов.

Вот Адрес мой.

В Новочеркасск Ефиму Евстафьевичу Мевихову.

Простите меня, Ваше Высокопревосходительство, Михаил Григорьевич, я любил Вас и люблю, я верил Вам и верю, я надеялся на Вас и надеюсь. Невидимая рука Бога видна в лице и руке Ваших.

Да будет благословенно имя Господне от ныне и до века.

Е. Мевихов.

Ваше Превосходительство, Милостивый Государь, Михаил Григорьевич!

Быть может странным покажется Вам содержание настоящего письма от человека никогда не имевшего чести быть известным Вам, но если ВЫ терпеливо прочтете его до конца то поймете побуждения писавшего его и не откажете в исполнении просьбы выраженной в нем.

Слава дел Ваших наполнившая Вашим дорогим для каждого русского сердца именем не только нашу родину, но и все земли славянские, свойства Вашего личного xapaктepa разнесенные общею молвой по всему лицу земли русской возбуждают в соотечественниках Ваших чувства беспредельной любви и уважения к Вам. На Вашу долю выпало счастие быть выразителем духа народного и в настоящее время нет деревни в России где не знали бы о Михаиле Григорьевиче Черняеве и не молились бы за него. Пройдут не многие годы и народное сознание окружит Ваше имя ореолом новой славы и поставит Вас еще выше чем ВЫ стоите теперь в ряду своих любимейших вождей и героев.

Задушевное участие которое принимает русский народ в Вашей участи cтpacтнoe желание знать обо всем что касается Вас, и скорбь обо всем известном эгоистическом стеснении славной деятельности Вашей могут служить Вам выражением тех чувств, которые питает к Вам Россия.

Будучи одушевлен теми же чувствами любви, преданности и уважения к Вам и горячо желая, чтобы имя Ваше служило благородным символом для грядущей жизни новорожденного сына моего и было бы ему путеводною звездой на стезе доблести и чести я решаюсь просить Вас, Михаил Григорьевич, не отказать мне в Вашем согласии быть заочным восприемником сына моею Михаила. Бедный крест, несколько строк которыми бы выразилось Ваше согласие на внесение Вашего имени в метрическую книгу, извещение о дне празднования святого имя которого Вы носите, и Ваш фотографический портрет — вот и все единственно все, чем Вы можете глубоко обязать пишущего к Вам.

Прошу Вас не отказать мне в ответе по следующему адресу Горному инженеру Петру Петровичу Деви.

Управителю серебрянского казенного железного завода Пермской губернии через город Екатеринбург, в Кушвинский завод.

Прошу Вас принять уверения в чувствах, которые я так искренно выразил Вам в настоящем письме и которые таятся в миллионах Ваших соотечественников, быть может также безвестно для Вас, как и чувства нижеподписавшегося.

П. Деви.

Серебрянский завод Пермской губ. 29 января 1878 г.

Ваше Превосходительство, Милостивый Государь, Михаил Григорьевич!

Я не знаю какие слова употребить мне, чтобы выразить Вам во всем всем тy благодарность, которую я приношу Вам. Я сознаю также, что еслиб я увидел Вас лично и стал бы выражать ее словами то ни они, ни тон моего голоса не в состоянии были бы передать Вам всю сердечность и глубину ее. Это не фразы, не пустые слова и я был бы счастлив, еслиб Вы поверили мне в этом и питаю надежду, к сожалению не могущую быть иной кроме неопределенной и быть может фантастической, что где-нибудь и когда-нибудь в жизни Вашей мне придется убедить Вас не словами только в своей безконечной преданности Вам

Форма, в которой Вы исполнили мою просьбу быть восприемником моего сына, показала мне, что молва о Вашей доброте есть истина, достойная народной любви к Вам.

Доброта Ваша оценила чувства, руководившие мной в этой просьбе, и подсказала Вам ту надпись, которую Вы сделали на портрете, назначенном новорожденному. Эта надпись будет служить ему драгоценным знаком, что он находится как бы под благословением Вашего имени.

Глубоко благодарю Вас за портрет, посланный Вами мне. Лучшего дара я не имел в своей жизни и я сумею сберечь его до конца дней моих.

Я запоздал так выражением своей благодарности Вам из побуждений, внушенных мне опасением показаться Вам назойливым и вот объяснение этому: — я хотел передать Вам какой нибудь предмет, который бы напоминал Вам о добром деле, сделанном Вами для меня, и так как я не мог придумать ничего более соответственного, как сделать этот предмет из материала, составляющею одно из богатств нашего Уральского края, а именно из цветного камня, но между тем самый предмет должен был приготовляться за 260 верст oт места где я живу и притом на приготовление его было необходимо значительное время, то я, воздерживаясь утруждать Вас два раза своими письмами, решился подождать пока приготовление вещи не будет окончено. Теперь я получил возможность послать ее к Вам и прошу Вас не отказаться принять ее на память о человеке, глубоко чтущем Вас.

Ваш фотографический портрет служил оригиналом для вырезки печати из горного хрусталя, и хотя не видавши Вас лично, я не могу составить верного понятия о степени и cxoдcтвa ее с Вами, но художник-резчик сделал все, что было в пределах его иcкyccтвa, чтобы приблизиться к фотографии. Печать эту Вы найдете в футляре, из яшмы, который вместе с тем служит для нее пьедесталом. К сожалению, я не знал Вашего герба и потому не мог прислать Вам печать с вырезкой его.

Посылая Вам печать, я решаюсь обратиться к Вам с следующей предупредительной просьбой: не обидьте меня пожалуйста даже мыслию о присылке мне в свою очередь какого либо предмета, который служил как бы для отдаривания меня. Вы опечалили бы меня этим и нарушили бы чистоту смысла моего ничтожного подарка, еслиб хоть на минуту остановились на подобной мысли. Пусть печать будет употребляться Вами и поминать Вам о Вашем добром деле, я же не нуждаюсь в чем нибудь вещественном, чтобы всегда помнить о Вас и чтить Вас и внушить те же чувства Вашему крестнику, когда для него наступит пора сознания. И так, Вы не захотите обидеть меня и унизить мои чувства к Вам.

Прощайтe, Михаил Григорьевич. Дай Вам бог всех благ и счастия в Вашей дальнейшей жизни.

Примите уверения в глубоком уважении искренно преданного Вам

П. Деви.

Кушвинский завод 5 июля 1878 г.

Десницей Вышнего хранимый

В огне бесчисленных боев,

Счастливый путь, Герой любимый,

С Тобой народная любовь!

Бог в помощь на служенье новом!

В край, завоеванный Тобой,

Ты предстаешь в венке лавровом,

В Сиянье славы над главой!

Прекрасен Твой полет орлиный

Младого царства на заре,

Как новый знак что дух единый

Живет в народе и в Царе.

Рукой Державною высоко

Орел направленный, расширь

Могучих крыльев круг широкий,

Славянский Витязь — Богатырь.

Архистратига Михаила

Покров небесный над Тобой!

С Тобой надежнейшая сила —

Любовь народная с Тобой!

Его Превосходительству Михаилу Григорьевичу Черняеву с чувством глубочайшего уважения имеет честь посвятить

Александр Слуцкий.

Г. Коломна, 3 сентября 1882 г.

Михаил Григорьевич!

Русский добровольцы, бывшие под Вашим начальством в рядах Сербской армии, движимые чувством глубочайшей преданности к Вам, как бывшему своему Главнокомандующему, и высоко ценя Вас, как человека, ставшего выразителем стремлений и желаний Русского народа в 1876 году, по единодушному и сердечному влечению постановили напутствовать Вас иконою Казанской Божией Матери, Покорительнице русской народности в Азии. Да будет благословен путь Ваш, Михаил Григорьевич! Истории судить о пользе принесенной Вами дорогому отечеству, о значении и достоинстве Ваших трудов, о Вашей боевой деятельности и мероприятиях, поднятых Вами на пользу и славу Русского народа. Наш же долг, как людей, близко стоявших около Вас во время Сербской кампании, засвидетельствовать о Вашей необыкновенной энергии, высоком уме и сердечной теплоте к малейшему человеческому страданию, ибо этому мы были очевидцы. Эти высокие качества, так редко встречающиеся в столь счастливом единении, были постоянными и неразлучными Вашими cпyтниками во время долгого и славного служения Вашего отечеству, и при том одинаково в мирное и в военное время, на отрогах Гиндукуша и Балканов. Они дали нам идеал, достойный подражания и удивлeния. Теперь русские люди ждут от Вас, взысканного милостию нашею Государя, новой службы и новых подвигов на далекой окраине, и мы не сомневаемся, что Вы стяжете такую же общую благодарность в будущем, какую не раз снискивали в Вашем славном прошедшем.

Да дарует Вам Господь успех во всех Ваших начинаниях и да укрепит Ваши высокие дарования, во славу нашего обожаемого Монарха и пользу родной страны.

В. Комаров, Н. Дворяшин, Барон Лев де-Брюнольд Михаил Рихтер, А. Меженинов и 11 подписей.

Вот второй уже год, как геройский народ

Высоко поднял знамя свободы,

И повсюду кругом со свирепым врагом,

Бился храбро, — дивились народы!

На защиту его, не спросясь никого,

Черногорские, сербские братья,

Хлынув дружной волной, понеслися на бой,

На врагов призывая проклятья.

И в торжественный час пробудилось у нас

И окрепло в народе сознанье,

Что за волю льет кровь — то родной наш народ,

Что славянское — наше страданье;

Что Россия помочь, как славянская дочь,

К своим братьям должна устремиться

И, ярмо мусульман, сняв с родных христиан,

С ними в братском союзе сплотиться.

Встрепенулся народ, свою лепту несет

На святое, великое дело

Как в былые года, для славян никогда

Его щедрая длань не скудела.

Грозно, в доблестный бой вдохновленной герой,

Наш народный любимец Черняев,

Двинул сербскую рать, чтоб свободу стяжать

Для забитых, замученных райев

На почин храбреца запылали сердца,

Развилося священное пламя,

Уж сотни солдат из России спешат

Дружно стать под Славянское знамя

Там, по гласу молвы, они бьются как львы

Беспощадных врагов поражая,

И уж сербской земли победить помогли

Хотя сами легли умирая.

Но славянский народ бой неравный ведет

Против Турок, английской короны

Где же горсти славян победить мусульман ?..

И уж слышны родные нам стоны.

Неужели дадим погибать им одним,

Руку помощи черство опустим?

Чтобы братский позор был нам вечно в укор?

О, нет! нет! не дадим, не допустим!!!

Ф. Слепушкин.

Походная песнь добровольцев.

Не для денег, не для славы

Мы идем на бой кровавый

Мы идем за край родной,

Мы идем за крест святой!

Мы идем за угнетенных

Наших братьев оскорбленных

За свободу их полей

За святыню алтарей,

За права христианина,

Человека, семьянина,

За его очаг и дом

Вот зачем мы в путь идем!

Не для денег, не для славы и т. д.

Держим путь мы на Балканы —

Исцелять родные раны,

Руку братскую подать,

К сердцу русскому прижать

Наших братьев раззоренных…

За страдальцев угнетенных

В битве кровь свою пролить,

В битве душу положить!

Не для денег, не для славы и т. д.

С Севастопольской равнины,

С Волги, с Дона и с вершины

Закавказских грозных скал

Голос брата нас созвал!

С наших пашень и полей,

Из палат, монастырей,

Собрались из разных мест

За святой, великий крест!

Не для денег, не для славы и т. д.

Грянем громко клич привета,

Грянем громко, многи лета,

Многи лета, Михаил

Полководец сербских сил!

Вам же, братья, в битве павшим

Знамя истины державшем,

Песнь иную вознесем —

Память вечную споем

Вечная память героям свободы,

Душу свою положившим средь битв!

Вечная память на вечные годы!

Вечная память для вечных молитв.

Ена.

Руевицкий памятник ³⁰.

Летопись Славянской жизни,

Повесть славы и страданья.

Запиши на память внукам.

Братьев светлые деянья!

Издалека, где привольно

Днепр, Нева и Волга льются,

В бой с Турецкой силой злою

Стаи соколов несутся.

Первый дал пример Черняев,

И к народному герою

Рать слетелась удалая:

Положить конец разбою.

Иль над Сербскою Моравой,

Мстя за братскую невзгоду.

Пасть во славу веры правой,

Пасть за милую свободу.

И обет свой вольный, славный,

Братья свято извершили:

В спор с силою неравной

Буйны готовы сложили…

Под лазурным небосклоном

В Руевице, где не мало

Русских витязей удалых

В лютой битве грозно пало. —

С светлым чувством собралися

Днесь для тризны величавой.

Дети вольной Шумадии

И Москвы золотоглавой;

И святой их гроб ту землю,

Где их кости опочили. —

Светлой данью скорби братской,

Слез росою омочили:

И, грядущему на память,

Поздним внукам в назиданье,

Стройный памятник воздвигли —

Дел их славных воздаянье,

Да отныне Руевица

Внукам, правнукам вещает:

„3десь три тысячи отважных

Братьев Русских почивает,

Что приспели вольной-волей

В помощь Сербскому народу

Отомстить его обиды.

Отстоять его свободу!

И святая эта жертва.

Их посев у нас кровавый,

Отрадится нам свободой,

А всему Славянству славой!“

Летопись Славянской жизни,

Повесть славы и страданья,

Запиши, на память внукам.

Братьев светлые деянья!»

Перев. с сербского Аф. Васильева.

Письмо старообрядца.

Христос Воскресе!

Ваше Превосходительство,

Христос Воскресе!

Михаил Григорьевич!

Позвольте принести Вам поздравление с наступившим праздником Св. Пасхи от всего моего семейства.

Но прежде всего я должен сказать, что Вы вероятно удивитесь, что я, и мое семейство старообрядцы. Впрочем, не удивляйтесь этому Михаил Григорьевич, знаменитый казак, граф Платов, тоже ведь был старообрядец а тем не менее и история и русский народ с почтением произносит его имя! Да притом в наше многомятежное время старообрядцы есть синоним порядка, любви к родине и ко всему Славянству, то ли мы видим в новообрядцах (православных)? Нет ни одного из наших старообрядцев, кто бы не любил честное и святое имя Черняева! А сколько новообрядцев кидали в это имя грязью?!!

Прости им, Господи, не ведали бо что творили!! Но как бы то ни было а Вам пришлось быть крестным отцем старообрядческого ребенка! Правда, что за великий грех считается у староверов, духовно породниться с православным, но повторяю Ваше святое, честное имя покрывает все!

За сим с истинным почтением имею честь быть Вашего Высокопревосходительства вечно Вам обязанный и до гроба преданный

Николай Ярцов

Вологда 18 1879 года.

Ваше Превосходительство, Милостивый Государь Михаил Григорьевич!

В день Архистратига Михаила я чувствую сердечную потребность принести Вам мое поздравлениe и пожелании всевозможного счастия. Преданный Вам всей душой, я однако ныне не смею, в этот торжественный для Вас день поздравить Вас лично, потому что, конечно, Вы не помните и не можете помнить того рядового-добровольца, который, только под обаянием Вашего славного имени, пошел в Сербию, где всегда был готов умереть, если к огорчению не подле Вас, то с наслаждением лишь под знаменами, что преклонялись перед Вами.

Не могу не вспомнить при этом случае того дня когда я, предупреждая других запрегся в постромки чтобы вести Вас, вместе с другими, но Вы силою Вашей власти приказали нам этого не делать, «если мы Вас любим», — мы Вас любили.

Не откажите, Ваше Превосходительство милостиво принять уверение в совершенной преданности Вашего бывшего добровольца, а ныне урядника Кубанского казачьего полка.

Михее Киселева.

Москва, 8 Ноября 1879 г.

Михаилу Григорьевичу Черняеву,

(После битвы 13-го (25) августа 1876 г.).

Не долго меч твой боевой

В ножнах смиренно отдыхая,

Дремал на стороне родной

Ташкента громы вспоминая

Его ты препоясал вновь

На дело ратное, святое.

Где гибнет жизнь, где льется кровь!

В ряды страдальцев и героев

Ты первый добровольно стал

Своей испытанной отвагой,

Чтоб зверский варваров кинжал

Исторгнуть доблестною шпагой

И свергнуть деспотизма бич.

Балканов сердце встрепенулось

«К оружию!» раздался клич,

Свободы знамя развернулось

Веди же смело их вперед,

Да всеблагое Провиденье

Одноплеменный нам народ

Благословит на единенье.

Да будут прокляты друзья

Столетних ига и тиранства

И установится семья

Победоносного Славянства!

Восстанет новая заря

На пышных берегах Босфора,

Свободы светочем горя,

И братство крепкого собора.

Здесь все сочувствуют тебе

Здесь все тебя благословляют.

И в русской коренной семье

Успеха Сербии желают.

А. Бешенцов.

Ненавистникам М. Г. Черняева.

Когда герой, в борьбе изнемогая.

Врага сильнейшего напор не мог сдержать,

Вы, мелких душ озлобленная стая,

С злорадством кинулись героя в грязь топтать.

Писаки-шулера, банкиры, аферисты

Все, в ком низка душа, все, чьи дела не чисты,

Вы рады запятнать любого из людей,

Который, отрешась бездушного расчета.

Встав против лжи людской и всяческого гнета,

Всецело стал жрецом возвышенных идей.

А. В. -- А. Д.

Приветствие М. Г. Черняеву по случаю его назначения генерал-губернатором в Туркестан в 1882 г.

Борец за истину, за веру и свободу,

Борец за жизнь и честь поруганных славян!

Не только русскому известен ты народу;

Но от Кавказских гор и до высот Балкан,

И от Кашгарии до берегов Арала,

От сердца Азии до Белого Кремля

Давно уже твое известно имя стало:

Давно гордится им вся Русская земля

Семнадцать лет назад на воротах Ташкента

Рукою твердою ты имя начертал,

То имя славное в странах Хивы, Ходжента,

Всяк именем отца, героя почитал.

Свершивши не один высокий подвиг, трудный,

Ты вдруг покинул нас, осиротели мы,

Но долго образ твой великий, светлый, чудный

Носился среди нас, пленял сердца, умы.

Опять явился к нам, ты славный победитель,

Отец сирот, борец, российский исполин,

Поборник истины, славян освободитель

Великий вождь, Руси любвеобильный сын!

Возликовали мы и радостно встречаем.

Тебя, правителя и доброго отца.

И сердцем и душой с любовью прославляем.

Мы Белого Царя и Господа Творца.

О Русь великая! О родина святая!

Еще переживешь ты много светлых дней.

Найдется-ль где-нибудь еще страна другая,

Где столько было бы сынов-богатырей?

Влад. Соколов.

Слава Тебе Господи. Слава Тебе!

Черняев, Михаил Григорьевич, наш любимец, славный генерал жив, да жив, невредим и благополучен. Слава Тебе Господи, Слава Тебе!

А сказали, что он погиб с тем беспутным безумным и страшным поездом, шедшим по Московско-Курской ж. д. в числе трехсот человек, которые провалились с вагонами близ станции Чернь. Весть эта невыразимо опечалила меня. В Матушке Москве внезапно умер Скобелев, любимец России, вечная ему память и вслед за тем, пронесся слух, — погиб и Черняев с поездом. Погибли два великих человека, без славы, не в бою. Да что же это такое делается? Погиб Император, обожаемый Александр II. Погибли два милых дpyга: Черняев и Скобелев. И слезы сердца, слезы сослуживца и патриота невольно льются, льются. Не обижайтесь, любимец наш, не почтите за гнусную лесть мою речь перед Вашим Высокопревосходительством. Я казак и исповедаю, как разбойник, а не как Иуда.

Покорнейше прошу у Вас одной милости, пришлите мне свою фотографическую карточку. Но да будет святая воля Ваша, а я имею счастия радоваться, что ты, славный любимец наш, жив и прошу тебя как отца, друга, командира.

Я помню, как свозил пушки с высот Дюниша, за Моравою, 17 октября 1876 г. Я тот же Ваш верный слуга, Ефим Мелихов, желающий Вам много лет жить на радость Царю-Отцу и Отечеству. Наша вера в добродетель Вашу, наша любовь к Вам, наша надежда на Вас, Михаил Григорьевич непоколебима, хотя злодеев у Вас чертова пропасть, да плевать на них. Ехидны завистливы везде и во все времена. Если можно, то пришлите карточку свою, с своеручным надписом. Я имею двух сынов, из них старший в Императорском, Харьковском Университете с превосходными способностями и двух дочек. Так вот нам на память из рода в род.

Простите меня искренно любимый Генерал, Михаил Григорьевич.

Ефим Мелихов.

11 июня 1882 г.

Ваше Высокопревосходительство, Милостивый Государь Михаил Григорьевич!

С днем Вашего Ангела хранителя, небесных сил Архистратига! Имеем честь поздравить Вас.

Мы сначала узнали Вас, как героя, покорителя гордого Ташкента и имя Ваше стало народным — любимым и сердце русское чутко прислушивалось к этому имени, радовалось Вашей радости и скорбело о Вашей печали! Все на что готово было отозваться народное сердце.

Вы отзывались первые, явились великим борцом за принцип человеческих прав и на полях ныне свободной Сербии доказали, что народ в своей любви не ошибается. История Руси много имеет имен храбрых Генералов и Администраторов умных, но такими, как Вы, любимцами народными — не многим быть удалось.

Ныне, видя Вас среди нас, спешим выразить Вам наше глубочайшее почтение и любовь на память, что в каком то далеком сибирском, городке Колывани Вас знают, чтут и желают Вам от души здравствовать на многие годы для пользы, чести и славы любящей Вас Родины.

Засвидетельствовав Вам наше почтение любовь и пожелание имеем честь быть Вашего Превосходительства Всепокорнейшие слуги:

Купеческий сын

Федор Кривцов.

Г. Колывань, 8 ноября 1884 г.

С чувством глубокого почтения

Михаилу Григорьевичу Черняеву. ³¹

Прощайте Генерал!

С глубокою тоскою

В даль провожая

Вас мы думаем одно

Что год еще пройдет… с великою рекою

Великое увы! не будет свершено!

Лишь Ты, герой славян, энергиею полный

Мог с Западом Восток опять соединить

И царственной Дарьи, бушующие волны,

В объятья Каспия седого возвратить.

Пускай волнуются народные витии,

Пусть выгоды свои теряет Альбион,

Тебе ль могучему сподвижнику России

Он может предписать закон?

У власть имевших лиц ты не просил совета,

Когда одушевлен идеею святой,

Ты грозно вынул меч и перед целым светом

Повел Славян в кровавый грозный бой.

Глубоко верим мы, что послан Провидением

Ты в покоренную тобою же страну,

Чтоб наконец извлечь из заточенья

Тобой любимую, Великую Дарью.

Николай Грязнов.

17 января 1884 г. Г. Ташкент.

Приветствие Славянского Благотворительного Общества М. Г. Черняеву в день его Ангела 8-го ноября 1897 г.

По случаю пятидесятилетнего производства М. Г. Черняева в офицеры, Славянское Благотворительное Общество составило денежную премию его имени для выдачи ее по конкурсу тому, кто напишет историю Босно Герцеговинского восстания и Черногоро-Сербско-Турецкой войны 1876—1877 гг. существенною частью каковой истории, должно быть описание достопамятного общественного движения того времени в России, начинателем и душею которого был М. Г Черняев. При этом выборные члены собрания обратились к нему со следующею pечью:

Дорогой Михаил Григорьевич!

Славянское Общество имевшее счастие считать Вас своим Почетным Членом, поздравляет Вас с днем Вашего Ангела и с исполнившимся в этом году пятидесятилетием Вашей самоотверженной, доблестной службы России и Славянству.

Своею беззаветной и вдохновенной отвагой Вы подарили России Ташкент, пламенным призывом и самоотверженным примером Вы подвигли нашу Святую Русь на помощь Сербскому народу. Вековечная Вам слава за понесенные Вами страдания и тяготы и за богатырские подвиги! А теперь примитe благосклонно Вашею любящею душой и благородным сердцем наше искреннее пожелание Вам мною лет здравствовать и обрести мир душевный и наше скромное решение почтить Вас, нашу общую гордость и славу, составлением дара Вашего имени за лучшее историческое описание достопамятных в Славянском мире событий 1875—1876 г.

Да осуществит Милосердный Господь то дело, которому Вы так доблестно послужили, — дело Славянского освобождения и братства!

Слава Михаилу Григорьевичу Черняеву! Слава России и всему Славянству.

Ваше Высокоблагородие

Александр Михайлович! ³²

Я житель Полесья, именно Смоленской губ. Вельского уезда, Поникольской волости (в собственном имении) сел. Шарыкино, Бельский мещанин Нил Васильевич Алексеев.

Искренно сожалее о кончине дорогого Вам человека, столь посеявшего в наши простые сердца глубокое к нему уважение, которое трудно высказать его родным, я истинно сознаюсь когда довольно времени не слыхал о Михаиле Григорьевиче Черняеве, то где мог по своему положению спрашивал, что же это не слыхать о М. Г. Черняеве, где он?

Но не мог узнать верного, но теперь прочитав «Свет» уразумел кое что. Делается очень трудно чувству, что Бог попускает недоброжелателей своими происками отодвигать от важных дел, которых ждет народ от своих любимцев и которому в сердцах своих уже основал пьедестал, но бог и Великий Государь наш не оставит ознаменовать его памятью о славном его имени и возвышенных деяниях. Трудно высказать как хватает нас, простых людей глубокое чувство к нему благодарности.

Мир праху его, великому патpиoтy, любимцу народа. Желал бы приобрести портрет М. Г., так как никогда не видал его лично, но видал где то небольшие рисунки, но мне хотелось бы иметь большей величины, благоволите указать где или откуда выписать. Примитe и пр.

Нил Васильевич Алексеев.

1898 г. Августа 22 дня.

Славянский витязь и герой! ³³

К твоей умолкнувшей могиле

Мы, поклоняясь русской силе

Стремимся скорбною душей…

Ты путь окончил свой земной,

Но — на страницах русской были

Горишь ты яркою звездою…

Как солнце в бурный день сквозь лучи луч бросая

И ярким заревом края их обагряя,

То светлые надежды в нас живит,

То погружаясь в мрак, нам душу холодит,

Так ход твой судьбы — то смутный, то блестящий

Был нашим праздником, был светочем горящем.

Когда ты в Азии впервые просиял,

С дружиной храбрецов народы покоряя

Былиной, песнею ивой подвиг прославляя,

Народ наш витязем своим тебя признал…

Да! Русский мир Черняевым гордился…

Но зависть низкая и черствых душ обман

Блестящий облик твой наволокли в туман:

И лишь немногие, отвергнув гнет сомнений.

В тебе и славили и чтили русский гeний,

И душу русскую и твой победный стяг!

И вот, едва зажглась, славянская свобода,

Ты смело во главе стал братского народа

И рати грозные Османа отражал,

И именем твоим Poccия ополчилась,

А ты тем временем один.

Вдали от родственных дружин, —

Томился скукою героя,

Не знал ограды и покоя!

Ты гаснул медленно, тая в душе недуг,

Подавленный бездельем сил могучих

В тисках нужды, в мученьях жгучих

Бесплодных гения потуг…

И кончился твой век, век славы и страданья:

Земная персь, ты лег в земле родной

Пускай же мир почиет над тобой

И смолкнут поздние обиды и рыданья.

Пусть всеславянская семья

На тризну витязя сберется

Сияя славой, как заря.

Пускай вся русская земля

К твоей могиле обратится,

Земным поклоном одаря,

Безмолвный прах богатыря.

К. Полегрини.

Комментарии

29. Желаю весьма, чтобы мы могли придти к общему соглашению. Если же оно не состоится и Я увижу, что мы не добьемся таких гарантий, которые обеспечивали бы исполнение того, что мы в праве требовать от Порты, то Я имею твердое намерение действовать самостоятельно и уверен, что в таком случае вся Россия отзовется на МОЙ призыв, когда Я сочту это нужным и честь России того потребует! (Прибавление к № 242 «Правит. Вестн.»)

30. Сооружен в 1880 г. по почину М. Г. Черняева, на добровольные пожертвования на могиле павших за освобождение Славян Русских добровольцев на Руевицком поле близ Алексинца.

31. Сказано при отъезде М. Г. из Ташкента в 1883 г. когда никто не предполагал что он больше не вернется.

32. Написано сыну Мих. Гр.

33. Стихотворение это было прочитано 14 февраля 1899 г. в торжественном собрании Слав. Благотв. Общ. и на следующий день напечатано в «Свете».

Текст воспроизведен по изданию: Михаил Григорьевич Черняев. Биографический очерк А. Михайлова. СПб. 1906

сетевая версия — Тhietmar. 2007

Оригинал здесь