И. А. Гончаров. Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах
Том десятый. Материалы цензорской деятельности
СПб, «НАУКА» 2013
Мнение по поводу пьесы А. Д. Столыпина «София»[править]
«София», мелодрама в 3-х действиях.
При докладе об этой пиесе в прошлое заседание Совета было заявлено, что автор ее — один из начальствующих лиц в Северо-Западном крае и что сам главный начальник края находит полезным поставить ее на сцене виленского театра, для которого и предназначается.
Главною основою пиесы служит тайная интрига поляков с целию вовлечь Северо-Западный край в восстание против России. Тут обнаружены все те средства, которые пускали в ход мятежники: подговор, лживые известия, подкуп, пожары и насилие.
Дочь одного из панов, Софья, узнав о заговоре, дает знать обо всем своему жениху, командиру гусарского эскадрона, и замысел Секиры и других довудцев не удается; разбитые повстанцы бегут, одни — обнаруживая трусость, низость, другие клянут, что их обманули. Софью, как изменницу, поляки хотели повесить, ей уже накинута петля на шею, но ее спасает жених.
Противного ценсурным правилам в пиесе ничего нет, а если автор ее и сам г-н начальник Северо-Западного края убеждены, что чисто русский взгляд, служащий основанием драме, и русское патриотическое чувство, которым освещены лица и характер польского мятежа, могут быть разделены и приняты на веру в среде польского населения и что представление пьесы произведет благоприятное впечатление в смысле русских интересов, тогда Совету Гл<авного> управления по делам печати остается только, исполнив цензурную формальность, то есть разрешив пьесу к представлению, возвратить ее автору.
Но если бы это было и так, если б рассматриваемая пьеса вполне удовлетворяла тем ожиданиям, которые на нее возлагаются, то, во всяком случае, благотворное впечатление, произведенное такою одною пьесою, не могло бы удовлетворить тем широким и глубоко справедливым целям, которые автор ее и генерал Кауфман основательно приписывают влиянию русского театра в массе польско-русского населения.
Из предисловия, написанного к пьесе, видно, что глубокая задача могущественной помощи русского театра как сильного средства к распространению и укоренению русского духа, русских нравов, языка и вообще русских начал постигнута вполне.
Поэтому, да позволено будет, не с цензурной, не с административной и вообще ни с какой официальной точки зрения, а в видах только глубочайшего и живейшего сочувствия, выраженного г-ном председателем и всеми г-дами членами Совета и ценсорами драматических произведений к идее генералов Кауфмана и Столыпина относительно театра в Вильне, высказать несколько соображений, как по поводу мелодрамы «Софья», так и вообще о том, какой репертуар должен быть сформирован для виленского театра, чтобы можно было рассчитывать на успех его влияния.
Да не примет автор пиесы худо этих замечаний: они истекают из увлечения рукоплескать цели его и всячески ей содействовать.
Пьеса написана очень умно и могла бы с успехом играться на столичных театрах. Если исключить из нее несколько стихов в начале и в конце, то и не останется никакого сходства с французскими мелодрамами. Это драматическое изложение трогательного события из недавнего минувшего, где на долю женщины выпадает прекрасная роль осветить ложь и распутать узел интриги, основанной на низости и продажности одних, глупости или мелком самолюбии других, прикрывающихся любовью будто бы к «отчизне».
Автор в своем превосходном предисловии указывает на необходимость избегать в пиесах «политической неловкости», разумея под неловкостью всякое карикатурное (с точки зрения «квасного», то есть грубого, патриотизма) изображение поляков.
Конечно, это могло бы породить недоверие и подорвать кредит подобных изображений, следовательно, повредить и успеху русского влияния.
Но в пиесе генерала Столыпина — не говоря о том, что одно лицо (пан Зданишевский и жена его) представлены отчасти также карикатурно, — и прочие лица, почти все, носят характер трусов, глупцов или продажных негодяев, за исключением самой героини, полякующей Софьи, уже совершенно добродетельной, не терпящей лжи, коварства и преданной русским интересам, немного жалеющей отца с матерью, но зато презирающей всё польское.
Действительно, нам, русским, трудно, да и не хочется, представлять поляков иначе, как такими, какими они представлены в драме «Софья»; но это наш, русский патриотический взгляд, взгляд победителей, и притом убежденных в правоте своего дела. Эта пиеса, повторяю, имела бы успех у нас, между русских зрителей, убеждение и сердце которых исполнено тех же чувств и которые не хотят видеть и знать поляков иными, как они представлены в пиесе. Наконец, эта драма, в русском кругу, способна бы была изгладить и последнюю тень сомнения, если бы такое еще гнездилось в какой-нибудь русской голове, — относительно нелепости польских притязаний.
Но в краю, где население смешанное, где численностью преобладают поляки, потом евреи, где русские составляют меньшинство и где, наконец, разыгрывалось само событие мятежа, зрители из поляков, а может быть и не из поляков, во всяком случае, участники или свидетели происшествий в таком изображении события и в таких характерах, какие выведены в драме, — неминуемо найдут — лукаво или нет — неверности, преувеличения, укажут против одного примера Софьи, преданной русским интересам, сотни примеров фанатизма, и, с их точки зрения, героизма женщин против жадных и продажных довудц, приведут примеры вешателей и убийц, зверски-фанатических, погибших позорною, а с их точки зрения геройскою, смертью, укажут множество людей, обманутых и увлеченных, но отдавших всё состояние на восстание, приведут примеры отчаянной отваги безумной и доверчивой молодежи — и таким образом опрокинут добрую цель пьесы, представив ее умышленным сокрытием истины или односторонним, случайно взятым исключением.
Может быть, я ошибаюсь, и польская сторона не поколеблет взгляда русского населения края и не подорвет кредита к драме или драмам подобного содержания. Ввиду такого важного дела, как упрочение русских интересов, я не мог, однако же, не высказать своего сомнения, тем более что безошибочное разрешение его зависит от воли г-на главного начальника края, лучшего судьи в этом деле.
И если оно, то есть мое сомнение, признано будет неверным, то я не только не упорствую в нем, но, содействуя воззрению генералов Кауфмана и Столыпина относительно успеха постановки на виленскую сцену пиес подобного содержания, укажу еще одну такую же, где ловко схвачены некоторые черты польского характера, глубоко освещена бездна коварства, фанатизма, насилия и т. п., и именно драму «Разлад» Полонского, к сожалению не приспособленную к сцене и требующую значительных для этой цели переделок.
Затем перехожу к общему вопросу о репертуаре для виленской сцены, которого одна или две пьесы составить не могут.
В предисловии к драме «Софья» весьма справедливо замечено, что представление на сцене Северо-Западного края пьес из русского быта, изображающих наши нравы в карикатурно-позорном виде, не только бесполезно в смысле карающей сатиры там, где карать некого, но и положительно вредно, потому что такие произведения не могут не внушить отвращения к грязным — не общечеловеческим, а большею частию национальным сословным порокам и уродливостям; и хотя я не согласен с приведенной генералом Столыпиным цитатою из франц<узского> писателя, подозревающего писателей в нелюбви к своей родине за то, что они смехом карают распущенность национальных пороков, но тем не менее я нахожу, что действительно пьесы Гоголя и Островского (qui lavent du linge sale dans sa famille)[1] в кругу населения наполовину нерусского совершенно неуместны.
Следовательно, чтобы создать пригодный для желаемой цели репертуар виленского театра, надо обратиться к пьесам другого рода, минуя, как справедливо полагает г-н Столыпин, может быть, лучших наших новейших писателей ультраотрицательного направления.
Прежде нежели остановиться на тех или других пьесах, нужно несколько точнее определить то влияние, которое ожидается от театра и которое может укоренить преобладание русского духа и обычая над нерусским.
Как преувеличенно старое и общее, кем-то сделанное определение, что будто бы театр есть «школа нравов», так неверно и преувеличенно бы было ожидание, что театр, в устройство которого, между прочим, входит отчасти политическая цель, может перевоспитать целое народонаселение, искоренить, изменить его скрытые политические и неполитические убеждения, навязать, посредством драм и комедий, другие определенные идеи и понятия и т. п. Этого, конечно, от театра никто не ожидает. Театр, наравне с другими могущественными средствами, то есть оружием, искусною администрациею, проповедью, школами, органами печати и проч. и проч., может, с своей стороны, способствовать исподволь и постепенно к усилению развития одной национальности на счет другой, но только в совокупности с прочими мерами, а не сам собою, и притом не прямыми, а косвенными и незаметными путями.
Поэтому, не прибегая к прямым указаниям и урокам, которые в драме или комедии оказались бы бессильны перед огромной задачей непосредственного влияния на враждебные нам убеждения и которые, кроме того, могли бы быть угаданы и превратно и лукаво истолкованы противниками русского влияния, — можно бы было составить репертуар из пьес безразличного содержания — драм, комедий, водевилей, опер — но исключительно русских и ни на каком другом языке, кроме русского. Таких пьес найдется немало, если взять русский репертуар за много лет, начиная с Шаховского, Полевого, Загоскина, Хмельницкого, водевилей Писарева, Ленского, опер Верстовского и Глинки.
В деле устройства театра в Северо-Западном крае важен не строгий выбор тех или других сюжетов для пьес, а важно прежде всего устройство русского театра, господство русского языка, картин из русского быта, русских нравов и русской истории. Наконец, даже пиесы Шекспира, Гете, Шиллера и других, если до них дойдет очередь, должны быть играны не иначе как в русском переводе.
Хорошо устроенный и изящно убранный театр, снабженный достаточными средствами к тщательной постановке пьес, исправный оркестр и несколько талантливых артистов — всё это невольно должно привлекать ежедневно толпу зрителей в краю, небогатом общественными удовольствиями.
Затем русская драма (не избегая и исторических, например Кукольника, Полевого, напр<имер> «Дедушка русского флота», «Царская невеста» и др.), русская комедия, то есть русский быт и русские нравы, русская музыка с русскими словами — и более всего русская речь — всё это невольно и незаметно — в заманчивом виде удовольствия — введет своим особым путем русский элемент в общество, породит или усилит вкус к русским зрелищам: этим и ограничивается скромное участие театра в деле развития русской национальности в том крае. Но и этого, кажется, довольно — и для такой цели стоит обратить серьезное внимание на этот предмет.
Тогда среди пьес безразличного содержания могут и должны найти место и пьесы с тенденциями такого свойства, как драма «София» г-на Столыпина и «Разлад» Полонского. Они явятся своим чередом, не в виде урока или упрека, и займут почетное место в ряду прочих пьес.
Может быть, кому-нибудь — конечно не г-ну председателю и членам Совета Глав<ного> управ<ления> по делам печати, выразившим живое участие к изложенному здесь вопросу, — покажутся с первого взгляда эти соображения выходящими из пределов цензурных воззрений и обязанностей. Едва ли это так: те цели и соображения, которые имеют в виду г-н главный начальник Северо-Западного края и генерал Столыпин при устройстве виленского театра, не могут быть чужды, даже, может быть, прямо входят в круг обязанностей высшей цензурной администрации.
Впрочем, если это изложение мое, написанное мною, так сказать, по поручению г-на председателя и членов Совета, будет представлено вниманию г-на министра, то Его высокопр<евосходительство> изволит безошибочно решить, удобно ли и уместно ли вместе с разрешением драмы «Софья» сообщать на благоусмотрение генерала Кауфмана и эти соображения как доказательство сочувствия Главного управления по делам печати к его идее относительно театра в Вильне или же <они> останутся в виду Совета до другого, более удобного случая.
11 декабря 1865 <года>.
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Автограф: РГИА, ф. 776, оп. 3, № 11, 1865, л. 40-44 об.
Впервые опубликовано: Военский. С. 615—619, с пропусками и неточностями.
В собрание сочинений включается впервые.
Печатается по автографу.
Документ относится к цензурному прохождению драмы А. Д. Столыпина «София» для представления на сцене.
Решением Совета Главного управления по делам печати пьеса была разрешена к представлению, и предложено было «Мнение» Гончарова передать на благоусмотрение министра внутренних дел П. А. Валуева, сообщив о том генерал-адъютанту Кауфману.
Аркадий Дмитриевич Столыпин (1822—1899) — генерал от артиллерии, позднее генерал-адъютант, государственный и военный деятель; увлекался музыкой, скульптурой, историческими разысканиями; ему принадлежит брошюра «Хроника Генриха Латыша как подспорье к изучению истории Северо-Западного края» (1867). В 1865—1866 гг. жил в Вильно, занимал административный пост при генерал-губернаторе К. П. фон Кауфмане. А. Гене вспоминал о пребывании там А. Д. Столыпина и его старшего сына от первого брака Д. А. Столыпина (младший сын от второго брака — известный П. А. Столыпин): «Живя в Вильне и занимаясь музыкой, оба Столыпина, отец и сын, написали театральную пьесу патриотического содержания <…>. Эта пьеса шла несколько раз в виленском театре и имела успех. Особенно нравилось публики пение последних слов: „И Белоруссия, Литва не будут Польшей никогда“» (Гене А. Виленские воспоминания // PC. 1914. № 6. С. 609).
С. 185. …главный начальник края… — С апреля 1865 г. до октября 1866 г. генерал-губернатором Северо-Западного края Российской империи и командующим войсками Виленского военного округа был Константин Петрович фон Кауфман (1818—1882), генерал-адъютант (с 1864 г.). Именно он в декабре 1865 г. привез в Вильно для устройства там русского театра драматурга Константина Августовича Тарновского (1826—1892), о чем 13 января 1866 г. с одобрением писали «Московские ведомости» (1866. № 9).
С. 186. …довудцев… — Довудца (польск. dowôdca) — командир.
С. 186. …выраженного г-ном председателем ~ Совета… — Председателем Совета Главного управления по делам печати в это время был М. П. Щербинин.
С. 188. …и именно драму «Разлад» Полонского… — Стихотворная драма поэта и прозаика Якова Петровича Полонского (1819—1898) «Разлад» («Сцены из последнего польского восстания») была опубликована в журнале «Эпоха» (1864. № 4).
С. 189. …(qui lavent du linge sale dans sa famille)… — Видоизмененная французская пословица: «Il faut laver son linge sale en famille».
C. 190. …русский репертуар за много лет, начиная с Шаховского, Полевого, Загоскина, Хмельницкого, водевилей Писарева, Ленского, опер Верстовского и Глинки... — В данном случае Гончаров имел в виду пьесы Александра Александровича Шаховского (1777—1846) («Новый Стерн» (1805), «Иван Сусанин» (1815), «Полубарские затеи, или Домашний театр» (1808), «Урок кокеткам, или Липецкие воды» (1815)) и Николая Алексеевича Полевого (1796—1846) («Дедушка русского флота» (1838), «Иголкин, купец новгородский» (1839), «Ломоносов» (1843)); комедии Михаила Николаевича Загоскина (1789—1852) («Проказник» (1815), «Богатонов, или Провинциал в столице» (1817), «Богатонов в деревне, или Сюрприз самому себе» (1821)) и Николая Ивановича Хмельницкого (1789—1845) («Своя семья, или Замужняя невеста» (1818, написана в соавторстве с А. С. Грибоедовым и А. А. Шаховским)); водевили Александра Ивановича Писарева (1803—1828) («Хлопотун, или Дело мастера боится», «Поездка в Кронштадт», «Учитель и ученик, или В чужом пиру похмелье», «Наследница» (все — 1824), «Забавы калифа, или Шутки на одни сутки» (1825)) и Дмитрия Тимофеевича Ленского (наст. фам. — Воробьев; 1805—1860) («Лев Гурыч Синичкин, или Провинциальная дебютантка» (1839), «В людях ангел, не жена, дома с мужем сатана!» (1841), «Барская спесь и Анютины глазки» (1842)); оперы композиторов Алексея Николаевича Верстовского (1799—1862) («Аскольдова могила» (1835)) и Михаила Ивановича Глинки (1804—1857) («Жизнь за царя» (1836), «Руслан и Людмила» (1842)).
С. 190. …Кукольника ~ «Царская невеста»… — Прозаик, поэт, драматург Нестор Васильевич Кукольник (1809—1868) был автором ряда исторических драм: «Рука Всевышнего отечество спасла» (1834), «Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский» (1835), «Князь Даниил Дмитриевич Холмский» (1840), «Генерал-поручик Паткуль» (1846). «Царская невеста» — историческая драма Л. А. Мея (1849).
С. 191. …будет представлено вниманию г-на министра… — Т. е. министра внутренних дел П. А. Валуева.
- ↑ которые выносят сор из избы; букв.: которые стирают грязное белье в собственном семействе (фр.)