Можно вылечиться от страха[править]
Древние, которых воображение одушевляло, даже боготворило все действия, для них неизъяснимые — древние, говорю, включили страх в число богов своих. Туллус посвятил ему статую, Рим — жертвенник, Спарта — храм. Тезей, Александр молились сему божеству нового рода. Сии два героя приносили жертвы страху! Один посвятил ему своих воинов; другой молил, чтобы он овладел его неприятелями… Не странно ли просить божество единственно о том, чтобы оно забыло вас?
Мы, лишенные блестящих призраков мифологии и более древних любящие истину, называем страхом то состояние души, в котором мысль о какой-нибудь опасности приводит ее в беспокойство или ужас. Одни склоннее других к страху: ибо он есть нечто относительное (relatif). Бывают опасности существенные и мнимые. Человек, истинно великодушный, не уважает первых и не знает вторых, которые, будучи детьми мрака и заблуждения, возрастают по мере слабости органов, рождаются на всяком шагу, всякую минуту, особливо ночью, и беспрестанно возобновляются. Для человека, в котором сия слабость дошла до высочайшей степени, воздух наполнен призраками, ночь скрывает под своей мантией бесчисленное множество ужасных чудовищ; гром не есть только один метеор; натура страшна во всех своих феноменах; свист ветра обращается в стон или вопль, и тень не есть только отсутствие света, но действительное существо и предмет важный, от которого сей несчастный бежит с ужасом.
Итак, должно истреблять в человеке все, что может произвести сию слабость органов; а как она почти всегда бывает следствием первых впечатлений детства, то надобно стараться, чтобы младенец на всю жизнь не сделался их жертвой.
Кажется, что опыт, гибельный для самых любезных мечтаний сердца не имеет никакой власти над пустыми ужасами, следствием первых впечатлений. Напрасно человек, созрев умом, хладнокровно рассуждает о своих чувствах: приходит ночь, мрак обнимает землю, и душа содрогается от невольного ужаса.
Разными средствами стараемся мы делать послушными и малых и больших детей; но самое действительнейшее есть конечно страх. Чтобы унять крик или слезы упрямого ребенка, мама стращает его. Какое средство употребляют тираны Азии? Страх!
Кормилицы и няньки знают обыкновенно множество ужасных сказок, в которых дьяволы, оборотни и мертвецы играют важнейшие роли. Дети слушают с величайшим любопытством, верят совершенно всяким нелепым вымыслам, и таким образом занимают память свою глупостями. Нежное сердце их чувствует живо; воображение пылает и ночью представляет им ужасные сновидения, которые будят их. Удивительнее всего то, что дети любят чувствовать страх, и жалеют, когда няня доскажет сказку. Кто из нас во младенчестве не прашивал, чтобы ему рассказали какую-нибудь страшную, то есть нелепую историю? «О каком времени жизни вы всего более жалеете?» спросил некто у славного Попа. О том (отвечал стихотворец), в которое няня пугала меня своими сказками.
Итак, немудрено, что многие люди, которых нежные фибры были сильно потрясаемы в детстве, даже и в совершенном возрасте остаются робкими и слабыми, несмотря на то, что светильник ума рассеял ужасные привидения их детства. Во всяких летах мы любим чудесное, и только одна великая деятельность ума, одно неутомимое внимание рассудка может спасти нас от заблуждения чувств. Редкие молодые люди имеют силу истреблять в себе первые впечатления, полученные ими в детстве. Однако я знаю одного из них и с удовольствием расскажу его историю.
Сын человека славного не только в нашем отечестве, но и во всей Европе, в отсутствие отца своего, служившего в армии, был отдан на воспитание людям не весьма благоразумным, которые приучили его верить волшебникам, феям и мертвецам. Имея живое, пламенное воображение, он трепетал при наступлении ночи, и когда оставался один в потемках, то чувствовал неописанный ужас.
Отец, известный по его хладнокровному мужеству, несколько раз возвращался из армии для свидания с сыном. Он рассуждал с ним о его слабости, и наконец вздумал над ней смеяться. Ребенок был самолюбив и горд: свойства, которые благоразумный воспитатель может всегда употребить в пользу своего питомца! Узнав, что отец его бывает равнодушен в самых жарких сражениях, спокойно слушает свист ядер и не трогается с места, когда бомбы в нескольких шагах от него падают на землю, Жак захотел быть ему подобным: трудное предприятие для человека, который ночью боялся ветерка, шума листьев и тени деревьев, освещаемых луной! Первые опыты его не имели успеха; но, стыдясь самого себя, он решился преодолеть свою робость. Будучи двенадцати лет и находясь тогда в пансионе маленький рыцарь наш не хотел открыть своего намерения никому из товарищей, не менее его робких, но предложил одному из них идти ночью в большой глубокий погреб, будто бы для того, чтобы наполнить карманы яблоками и грушами, которые там лежали. Товарищ колебался, боролся несколько времени со страхом и наконец согласился, но с тем условием, чтобы Жак шел вперед. Оба идут медленно и робко. Кроме страха быть ночью в глубоком погребе, они боятся и того, чтобы ключник не поймал их на воровстве. Свеча в фонаре угасла: новый ужас. Жак идет вперед, но товарищ заклинает его возвратиться. Первый не слушается, говоря, что в свече нет нужды, что она не испугала бы мертвецов в погребе, когда они в самом деле живут там. Через полчаса рыцари наши пришли назад: один был вне себя от ужаса, а другой веселился мыслью, что он может оказаться смельчаком.
«Но если свеча не защитит от мертвецов, думал Жак, то и боязливый Пьер не спасет меня от них». Он решился идти один, исходил весь погреб и возвратился в свою комнату будучи весьма доволен собой. Второй и следующие опыты были уже гораздо легче и Жак ходит теперь ночью без всякого страха по церковным оградам, кладбищам и всем местам, где по мнению суеверных людей, являются мертвецы и привидения.
Можно вылечиться от страха: [Очерк]: (Из фр. журн.) / [Пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1803. — Ч. 12, N 23/24. — С. 255-260.