А. Н. Трефолев. Избранное
Ярославское книжное издательство, 1955
МОНТИОНОВСКИЕ ПРЕМИИ В РОССИЙСКОМ ВКУСЕ
[править]Любимец императора Александра I, первый (по времени) министр внутренних дел и член того комитета, который назывался, в шутку, «комитетом общественной безопасности», граф, впоследствии князь, Виктор Павлович Кочубей, в начале 1805 года, имел несчастие сделать калекою одного крестьянина Моложского уезда, Ярославской губернии. Сколько нам известно, несчастие это произошло от слишком быстрой езды по стогнам Петрограда. Экипаж, мчавшийся с быстротою молнии, изуродовал прохожего.
Граф был опечален несчастным случаем. Проникнутый гуманными чувствами, Кочубей решился хоть чем-нибудь загладить вину своего рьяного, а может быть, и пьяного кучера. С этой целью он написал тогдашнему ярославскому губернатору, князю Голицыну (брату известного деятеля 20-х годов) следующее письмо:
«Милостивый государь мой, князь Михаил Николаевич!
Честь имею препроводить при сем к вашему сиятельству тысячу рублей государственными ассигнациями, прося вас, милостивый государь, взнесть эти деньги в Ярославский Приказ Общественного Призрения. Я предоставляю сумму сию в пользу Моложского уезда, села Воскресенского, помещика майора Герасима Мицкого, крестьянина Ивана Андреянова, который по несчастному приключению, здесь изувечен, — с тем, чтобы он ежегодно получал узаконенные с сей суммы проценты до смерти своей; а по смерти его, я предоставляю себе право, по уведомлении меня тогда о сем от Приказа, сделать о сих деньгах такое распоряжение, какое за благо признаю.
Самого крестьянина Андреянова я снабдил видом, с коим он явится в Ярославский Приказ Общественного Призрения, для получения в свое время, следующих ему денег.
Честь имею быть с совершенным почтением, и проч.
13 января 1805 года.
Кочубей ошибся, думая пережить калеку; напротив, тот пережил его, и ровно 33 года пользовался процентами с означенной суммы, по 50 рублей асе. в год. Наконец, волею божиею, и он умер, оставив после себя сына Василия. Последний думал было, как и отец, быть Кочубеевским пенсионером; но ему отказали на том основании, что „печальное событие“ случилось не с ним, Василием, а с его родителем, следовательно, он тут не при чем. Приказ Общественного Призрения обратился к министру внутренних дел с вопросом: какое назначение дать этим деньгам?
Завязалась, как и водится, длинная переписка. Министр осведомился у сына жертвователя, князя Василия Викторовича, что делать с капиталом и процентами. Князь уведомил, что он спрашивал приказания у своей матери, „к которой непосредственно относится настоящее обстоятельство“, а княгиня поручила обратить деньги на богоугодные дела, не означая на какие именно. Приказ желал сам распорядиться; но министр Перовский учредил нечто вроде Монтионовской премии „за добродетель“, предписав, в 1843 году, Ярославским властям еле дующее:
1) Внесенный покойным князем Виктором Павловичем Кочубеем капитал, тысячу рублей, наименовать „Кочубеевским“.
2) Проценты, причитающиеся со дня смерти Андреянова, т. е. с 19-го Декабря 1838 года по 1-е Января 1843 года, — присоединить к капиталу.
3) Затем, с 1843 года, выдавать проценты ежегодно, в день ангела жертвователя, одному из беднейших помещичьих крестьян Ярославской губернии, „отличающемуся справедливостью и честностью, а также примерным попечительством о родителях и семействе и точным исполнением христианских обязанностей“.
4) Выбор таких достойных лиц, с переменою их каждый год, предоставить усмотрению губернатора.
Известившись о распоряжении министра, Ярославская администрация задалась вопросом: когда князь Кочубей бывал именинником? В Ярославле никто не знал этого. Из Петербурга отвечали официально, что „день ангела покойного князя праздновался 11-го Ноября“. Таким образом определилось время, в которое добродетельные крестьяне должны были получать премию; но, далее, встретился другой, более существенный вопрос: кто же оценит добродетель, кто будет искать ее в бедных избах? Становые пристава?.. Увы, этот народ (соображали тогда губернские власти) слишком ненадежен: они, пожалуй, вместо Аристидов отрекомендуют Фальстафов. Сами помещики?.. Но ведь дело касается их же собственных крестьян, erqo и здесь нельзя ожидать беспристрастия, потому что каждому захочется похвастаться образцами добродетели. Господа могут затеять между собою тяжбу и споры за чистоту нравов своих крестьян… Долго Ярославская администрация ломала себе голову над мудреным вопросом; наконец ее вдохновила счастливая мысль.
— А предводители-то дворянства? Это их священная обязанность решать, кто добродетелен и кто страдает пагубными пороками, свойственными всему человечеству, худо-благо и даже высокородному.
Так и решили: снестись с уездными предводителями дворянства, „потому что помещичьи крестьяне состоят от них в зависимости, и о быте их они, господа предводители, имеют более подробные сведения“.
Вот и началось искание добродетели по всем уездам Ярославской губернии. Едва ли когда-нибудь в нашем любезном отечестве бывал подобный случай. Обыкновенно гоняются за преступниками, а тут гонялись за добродетелью, — искали ее для выдачи премии. К сожалению, хотя в принципе и было решено устранить становых приставов от такой погони, не свойственной служебным их обязанностям, но вскоре горькая действительность обнаружила, что без этих чиновников ничего не сделаешь, что только они и знают, где скрывается скромная добродетель и где царствует презренный порок. Уездные предводители дворянства запросили земских исправников, а исправники предписали тем же становым приставам искать добродетельных мужиков. Происходили смешные сцены. Мужика требовали в стан. Бедняк трепетал от ужаса, полагая, что его высекут; но, вместо розог, его встречал с ласковой улыбкой г. становой и объявлял: „Ты, братец, добродетелен, вследствии чего и стоишь награды!“ Мужик падал на колени, предполагая, что награда будет обыкновенная в то время — на конюшне, и умолял о милосердии. Становой называл его, опять с ласковой улыбкой, дураком и, отправив домой рапортовал исправнику об отыскании добродетельного крестьянина, заслуживающего премии. Иногда мужиков вызывали к себе на аудиенцию писцы предводительских канцелярий за тем, конечно, чтобы высказать великую истину о добродетели, рано или поздно торжествующей и получающей достойную награду.
Первый пример добродетели оказался в Моложском уезде. Это был крестьянин деревни Вашковой, вотчины г-жи Толбугиной, Максим Савинов. Его рекомендовал Ярославскому Приказу Общественного Призрения местный предводитель дворянства, г. Соковнин. Архивные документы, которыми я пользуюсь, описывая эту историю, ручаются, что г. Соковнин не обладал даром красноречия и любил лаконизм: в своем отношении, за № 241-м, от 15-го октября 1843 года, он выразился очень сухо, что вышеозначенный Максим добродетелен, — и все тут.
В Ярославском уезде становые пристава обшарили все избы: но — великий боже! — там не оказалось ни одного праведника. Факт тем более прискорбный, что и в грешном городе Содоме, как известно читателю, обретался благочестивый Лот; в Ярославском же уезде, назад тому около 35-ти лет, не было ни одного Лота. Предводитель дворянства, г. Палицын, грустно заметил: „По разведыванию моему, не открыто ни одного крестьянина с качествами (?), который был бы достоин получения процентов и имел бы вышеупомянутые качества…“
Романовский уезд, благодаря тщательным поискам исправляющего должность предводителя дворянства, дворянского заседателя г. Тевяшева, находился в более счастливых условиях. Там жил один добродетельный Сатир. Читатель спросит: „Какие Сатиры в Романовском уезде? Там, за неимением лесов, давно уже срубленных, негде жить Сатирам“. Но Сатир, о котором идет речь, назывался не просто Сатиром, а Сатиром Ивановичем. И жил он, бедняк, в деревне Терине, принадлежавшей подполковнице Прасковье Ивановне Скульской, и отличался он плодородием, имел девять чад малолетних и двух (sic) престарелых родителей, „которых, при исправном платеже казенных и других повинностей, кормил собственными своими трудами; в неутомимом занятии сельскими работами отличался преимущественно от прочих крестьян госпожи своей; был примерно во всем справедлив и честен; праздничные дни посвящал на точное исполнение христианских обязанностей“, и т. д.
И Ростовский уезд скрывал в себе добродетельного крестьянина г-жи Кучиной, Николая Алексеева. Г. предводитель дворянства Протасьев несколько игриво отнес к признакам „добродетелей“ и пожар, разоривший означенного мужика. Вообще гг. предводители, по вине своих секретарей и писцов, впадали в ошибки против орфографии и логики. У них, как у одной из гоголевских барынь, Авдотья обращалась нередко в Обмокни. Только по свойственно» мне, может быть, излишней, скромности я не привожу здесь многочисленных примеров безграмотности «передовых людей 40-х годов». Впрочем, по всей вероятности, эти передовые люди руководствовались соображением, что там, где все дело состоит в искании добродетели, посторонними предметами, в том числе и орфографией, заниматься не следует.
Пошехонский уезд также имел своего Лота, похожего и на многострадального Иова. Звали его Парменом Ивановым. Он был крестьянин деревни Соколова, вотчины гвардии поручика Окулова. Старший сын Пармена ушел под красную шапку; другой сын, калека, сидел сиднем без ноги; остальные дети были малолетки; кроме их, Пармен кормил своих внучат, сыновей солдата. Предводитель дворянства Ратаев писал, что «означенный Пармен Иванов поведения трезвого и занимается трудолюбием, но несчастлив во всех своих предприятиях и в-хозяйственном быту: не проходит ни одного года, чтоб у него не пала корова или лошадь, да при том — неурожай хлеба. Одним словом, он находится в бедном состоянии, единственно неутомимыми трудами своими кормит многочисленное семейство и исполняет государственные потребности…»
Между тем, наступил день раздачи премий. 11-го ноября 1843 года исправляющий должность губернатора, вице-губернатор, явился в Приказ и велел секретарю читать справку о людях, сияющих добродетелью. Секретарь доложил, что таковых во всей Ярославской губернии оказалось четверо, именно такие-то.
Вице-губернатор, выслушав доклад, произнес краткую речь, которая сохранилась в журналах Приказа, для назидания потомства.
— «Я не знаю лично никого из крестьян здешней губернии, который соединял бы в себе похвальные качества, указанные в предписании г. министра внутренних дел. Мне неизвестно, кто достоин награды из капитала князя Кочубея; но я совершенно уверен в справедливости отзывов гг. предводителей об указанных ими крестьянах, и нахожу нужным выдать премию…»
— «Кому же именно-с?» — спросили члены Приказа, — отзывы предводителей равносильны".
— «Действительно, равносильны, — согласился вице-губернатор. — Таковое обстоятельство может встретиться и впредь, а потому я признаю нужным кинуть жребий для нынешней награды, а на будущее время установить между уездами очередь».
Члены Приказа почтительно поклонились в знак согласия. Вице-губернатор, по словам цитируемого мною документа, изобразил своею особой слепую богиню счастья, Фортуну: скатав из бумаги четыре билета, он вынул один из них с именем добродетельного Пошехонца Пармена Иванова. Премия, 11 руб. 95 коп., была доставлена ему через предводителя. За Пармена в получении денег, вследствие его безграмотности, расписался некто г. Краузольд, коллежский регистратор. Замечу кстати, что все добродетельные крестьяне, все поголовно, оказались безграмотными: обстоятельство нисколько не унижающее их, ибо и сами раздаватели премий были, как говорится по-немецки, schwach[1] насчет грамматики, хотя и изучали бессмертное творение Николая Ивановича Греча.
На третий день после того, как ярославский вице-губернатор сыграл, не без грациозности, роль Фортуны, получено было в Приказе радостное известие, что в Рыбинском уезде также обитает добродетель, олицетворяемая молодым крестьянином г. Яворского, Иваном Филипповым. Предводитель Голохвастов сообщал: «Иван Филиппов содержит больную мать с совершенным к ней почтением, четырех малолетних сестер и брата». Приказ включил и его в список «добродетельных».
Мышкинский предводитель Травин отрапортовал губернатору в том смысле, что тамошний уезд страдает, по неимению в нем добродетелей. Он, г. Травин, требовал от Земского Суда отыскать добродетельного крестьянина тогда-то и тогда-то, за такими-то NoNo, но Земский Суд и «по сие время не делает мне никакого отзыва, почему таковое молчание представляю на распоряжение Вашего превосходительства». Затем г. Травин (27 сентября 1844 года, за № 404) дал знать Приказу, что «при объявлении благородным дворянам Мышкинского уезда отношения г. начальника губернии, за № 3196-м, никто из них таковых крестьян, которые были бы достойны получения процентов, не объявил…» О, дети Мышкинских крестьян! — воскликнул я в ужасе. — Вот каковы были ваши родители…
Не обошлось и в Любимском уезде без вмешательства Земского Суда в оценку нравственности крестьян. Только с помощью исправника, предводитель г. В. Н. Скульский нашел добродетельного крестьянина г-жи Нееловой, Ивана Григорьева, патриарха, имевшего пятнадцать человек детей. Овладело г. Скульским страстное желание видеть сего патриарха. «Я (писал предводитель) истребовал Григорьева к себе для личного моего обозрения». Патриарх ушел в Вологду, где он добывал кусок хлеба мелочною торговлей. Но г. Скульский не любил шутить. «Как! — воскликнул он. — Я ищу добродетель, а она ушла торговать в Вологду?» И вытребовали добродетель из Вологды через полицию для «личного обозрения». Хорошо по крайней мере, что он получил премию в 1847 году: некоторые же крестьяне, представленные к награде, успели умереть прежде ее получения. Будем надеяться, что эти труженики будут вознаграждены там, где не пишут рапортов и отношений…
Выдача премий производилась, так или иначе, с курьезами вроде описанных или без курьезов, до того времени, когда начался крестьянский вопрос. После него, с 1860 года, предводители Ярославской губернии полагали, что добродетель исчезла: «достойных награды нет!» Приказ Общественного Призрения требовал, несколько раз, сведений о добродетельных крестьянах, и все получал один и тот же ответ.
За упразднением Приказа, Кочубеевский капитал перешел в руки Ярославского земства, назначившего его, вместе с другими источниками, на устройство ремесленного училища. История этого капитала, по нашему мнению, заключает в себе черты не лишние для характеристики недавноминувшего времени, которое, к счастью для нас, не воротится.
- ↑ schwach — плохо (прим. ред.).