А. Г. Коваленская — Богатыри и витязи русской земли. По былинам, сказаниям и песням. /Сост., предисл. Н. И. Надеждина. Образцовые сказки русских писателей. /Сост., обработка В. П. Авенариуса.
Московский рабочий, Москва, 1992 г.
Мухомор.
[править]Божья коровка опрометью бежала к соседней кочке; она была в страшном испуге и едва могла перебираться через разные препятствия, встречаемые на дороге. Красненькая ее одежда, испещренная черными пятнышками, на этот раз была в беспорядке: она раздвинулась, и одно прозрачное крылышко торчало наружу. Ясно было видно по ее одежде, что она накинула ее кое-как и забыла спрятать тонкую ткань нижних крыльев. Задыхаясь, переваливаясь и спотыкаясь на каждом шагу, добежала она до кочки и, остановясь у подножья зеленого мха, едва переводя дух, окликнула соседку.
— Где ты там, соседка? — кричала она. — Выходи скорее!
На голос ее из-под зеленого мха показалась опрятно одетая желтенькая букашка с черными крапинками на платье. Соседка была тоже божья коровка.
— Что случилось? — спросила она, просовываясь между двумя тычинками мха, похожими на крошечные елки.
— Беда, матушка! — заголосила красная. — Духу не переведу… так неумойкой к тебе и прибежала… не успела прибраться как следует…
— Да что ж у вас? — говори толком.
— Страсти господни, соседка! Как и сказать, не знаю… Сидели мы все смирно на кочке, что под елью, и всякий занимался своим делом; как вдруг — о, господи, страсти какие! даже и вспомнить не могу!.. Кочка-то наша, родимая, вся ходенем заходила, так и надулась, а земля-то под ногами треснула; да шум какой! Целый комок мха так и выворотило; даже мы на ногах не устояли: все как есть повалились. Ох, страсти! и теперь не опомнюсь…
— Что за оказия? — сказала удивленная желтая. — Да ведь что-нибудь должно быть видно? Вы бы поглядели.
— Чего глядеть-то! — возразила красная. — Мы со страху все как есть разбежались. А куда денешься-то? У всех гнезда, яйца, сама знаешь! Куда пойдешь в такую пору?
И она заплакала.
— Нечего убиваться до времени, — утешала благоразумная желтая. — Надо выждать, а там, что бог даст. Так и быть, пойдем поглядим.
И обе отправились.
Еще издали увидели они страшную суматоху: от кочки народ так и валил; кто что мог ухватить, то и тащил: кто зернышко, кто яйцо, кто уцепил листок больше себя ростом, и все без оглядки бежали, толкая друг друга. Смятение было страшное, и ясно было видно, что народ вовсе ошалел от страха.
Кто помоложе — карабкался на высокую былинку и, не достигнув ее верхушки, кубарем сваливался вниз. Все до того растерялись, что даже крылатые жители забыли воспользоваться природным удобством, и вместо того, чтоб распустить крылья, тут же толкались между бежавшими, прибавляя к общему смятению.
— Господи! куда я денусь с малыми детьми? — заголосила красная и в отчаянье повалилась на землю вверх ножками.
Даже желтая сильно смутилась и украдкой поглядывала в ту сторону, где была ее кочка; но там было все спокойно.
— Не тужи, мать моя! — утешала она несчастную. — Ведь уж этим горю не поможешь, а убиваться грех большой. Все по грехам нашим наказание посылается; ох, согрешили мы!
— Да куда деваться-то? — стонала красная. — Куда я теперь голову приклоню?! Разорение, да и только!
— Вставай-ка! Что ногами-то болтать? — продолжала утешительница. — На все власть божия. А теперь пойдем ко мне, нагляделись мы с тобой страстей-то.
И она потащила за собою убитую горем красную.
Много беседовали соседки, много плакал народ: разорение было общее, и вокруг страшного места царствовала мертвая тишина, прерываемая лишь изредка треском земли; мох расступался больше и больше; целые комки его, оторванные от земли, валялись около кочки. Жителя на ней не было уже ни одного.
К вечеру, когда все бежавшие разместились кое-как по соседним кочкам и мы несколько поуспокоились, собралась молодежь: стали толковать о страшном событии; и так как первый страх уже прошел, то молодой жучок предложил товарищам пройтись до опасного места и обозреть окрестности. Сильно отговаривали их старые жуки; а божьи коровки и слышать не хотели, чтобы кто-нибудь показал нос в ту сторону. Но смельчак, синий жук, стоял на своем, и кучка храбрых товарищей решилась потихоньку пробраться к тому месту. Однако решено было послать вперед крылатого муравья, он должен был не идти пешком, а лететь и держаться на некоторой высоте, чтобы, в случае опасности, тем же путем воротиться восвояси.
Снарядился наш муравей и отправился. Вся молодежь дожидалась его на опушке мха, около того места, где кончаются крошечные елки и начинается ровный, бархатный луг моховины.
Вскоре посланный вернулся и объявил, что там все спокойно, но издали он видел что-то страшное: в земле краснеется, точно огонь, а никого нет.
Смельчаки переглянулись и несколько времени оставались в нерешимости, но сами стыдились своей трусости и твердо решились, пока еще солнце не село, отправиться к тому месту всей компанией.
Сказано — сделано. Общество гурьбой отправилось в ту сторону.
Подойдя близко к кочке, они остановились и стали прислушиваться: тихо! Синий жук, как самый храбрый, полез на кочку и закричал:
— За мной, кто не трус!
Кровь бросилась в голову молодежи, и все, как один, устремились на кочку.
Едва они достигли верхушки, как вдруг раздался треск, земля расступилась…
— Прочь с дороги! — закричал кто-то страшным голосом, и из земли показался огромный, толстый и красный, как рак, мухомор! Только белый разодранный плащ прикрывал его местами. Он лихо держал шапку набекрень и, подбоченясь, гордо надувшись, обозревал окрестность.
От этого зрелища наша молодежь кубарем свалилась с кочки и, не оглядываясь, в ужасе бежала врассыпную.
— Дальше от кочки! — грозно кричал мухомор, надуваясь и краснея все больше и больше.
Но наши смельчаки и так ног под собой не слышали. Мухомор это видел, но нарочно хотел почваниться и всем задать страху.
Как пьяные, добрались молодые жуки до своих и без чувств повалились в мох, болтая в воздухе ногами.
— Господи! — вопили божьи коровки. — Да когда же будет конец этим ужасам! Ох, головушки наши бедные!
Долго причитали они над своей перепуганной молодежью, и только тогда успокоилось народное волнение, когда луна уже взошла высоко, и свежая роса прохладила разгоряченные головы. Наконец, все смолкло.
Ночь стояла тихая, звездная. Голубой свет месяца серебрил окропленные цветы и белые стволы кудрявых берез; ветки их длинными прядями колыхались в ночном воздухе и наводили сон и успокоение на все живущее. Без шума плыла серебряная луна по синему небу; без шума блистали яркие звезды в прозрачной синеве; без шума благоухали цветы и наполняли воздух ароматом.
Бедный, засохший стебелек кивал томно головкою, вздремнув при всеобщем молчании. Он доживал свой век тихо, безропотно.
Изредка земля вокруг мухомора глухо пощелкивала, но он все стоял подбоченясь и с важностью и с презрением глядел на сухой стебелек, преклонившийся к земле. Но дремота, наконец, и его одолела; он заснул, не переменя своего положения, и не замечал, как тихая, звездная ночь задумчиво роняла слезы на его гордую, глупую голову.
На небе стало темнеть; месяц уплыл на край земли, звезды побледнели; и на востоке показалась яркая розовая полоска. Ветер быстро пробежал по сонному царству цветов и насекомых; цветы дрогнули и тихо повернули головки к розовой полоске света. Вся окрестность осветилась розовым пламенем; облака, позолоченные по краям, поплыли по небу, а туман, поднявшись с земли, пустился за ними в погоню.
Все в лесу проснулось: птицы запели, зашевелились насекомые, маленькая белка с пушистым хвостиком забралась на березу, оттуда перекинулась на ель и, качаясь на ветке, навострила ушки. Заяц перепрыгнул через дорогу и во весь дух понесся через поле к ближнему ручью. Малиновка просвистала где-то в чаще. Мошки, жучки и божьи коровки пришли в движение.
Стебелек приподнял согнутую головку и посмотрел на мухомора: тот стоял еще краснее, шапка его была усеяна белыми пуговицами, и весь он, надувшись, еще больше вчерашнего вылез из земли. Рост и дородство его пугали даже воробьев; а божьи коровки, как вышли поутру умываться росою, так и онемели от ужаса. Мухомор был виден даже с их кочки.
— Экая страсть! — говорили они между собою вполголоса. — Ведь уродился же этакий! Да никак он на нас глядит?..
И все врассыпную бросились к средине кочки.
Молодые жуки утром очень стыдились своей вчерашней слабости и не знали, какими глазами смотреть на соседей. Переговорив между собою, они решили погулять опять в окрестностях мухомора, разумеется не подходя к нему близко. Услыхав о приготовлениях, красная божья коровка решилась тащиться вслед за ними. Она оставила на кочке все свое хозяйство и хотела хоть издали посмотреть, не спаслось ли что-нибудь. И так, не замеченная никем, она прокралась между моховых тычинок и спряталась невдалеке от страшной кочки.
Но мухомору с вышки все было видно: он как раз заметил компанию молодежи и божью коровку.
— Не подходить! — заревел он. — Не то всех отравлю!
Жуки остановились, но не пошли назад. Синий даже выступил из толпы.
— Ах ты дерзкий! — загремел мухомор. — Да знаешь ли, кто я? Я — мухомор! А это что такое, какая дрянь там прячется? Туда же, в красном платье! Прочь, мелочь!
Жучки сильно струсили, но не подавали вида и все смотрели издали на разъяренного мухомора. Коровка сжалась в комок и подлезла под крошечную елку. А стебелек все внимательно слушал и только в раздумье качал головой: видно было, что он думает глубокую думу.
Жуки удалились, делая вид, что гуляют и ничего не боятся.
Стал накрапывать дождь. Все живые существа попрятались, кто куда мог. Мухомор гордо стоял, подбоченясь, и хохотал во весь рот над трусостью мелкого народа. Дождь лил ливмя с его упругой головы и падал под ноги целым каскадом; шапка стала еще краснее.
Но вот закатилось солнце, а дождь не переставал. Вся окрестность как будто покрыта была прозрачной пеленой; все притихло, только около мухомора был слышен шум воды, как от водосточной трубы. Так прошла вся ночь.
Наутро небо выяснело и все выползли из своих убежищ. Молодежь взобралась на верхушку своей кочки, чтоб с вышки наблюдать мухомора.
— Помогите! — вдруг раздался громкий голос. — Братцы, помогите! Мушки, жуки, божьи коровки… падаю!
Народ в ужасе высыпал на кочку. Все смотрели в ту сторону.
— Валюсь, совсем валюсь! — кричал отчаянно мухомор; и правда: видно было, как весь он покривился на сторону; шапка вовсе сползла на затылок; лицо сморщилось и посинело.
Партия молодых жуков бросилась к нему, забыв опасность; но не успели они вскарабкаться на кочку, как мухомор тяжело шлепнулся в грязь.
— Раскисаю!.. — простонал он хриплым басом. — Совсем раскисаю…
И действительно, в тот же день храбрый воин раскис совсем. К вечеру уже нельзя было узнать, где была шапка и где лицо: весь он представлял из себя комок липкой грязи…
А стебелек качал головою и думал крепкую думу.
«Сколько зла! — размышлял он. — Место отравлено; воздух заражен; жители в ужасе и горе. О, если бы удалось поправить зло и восстановить счастье!»
Горькая, последняя слезинка выкатилась из потухающих его глаз; слабым движением взял он из своего сердца лучшее семечко и бросил его в липкий комок.
Прошло лето, прошла и зима. Настала новая весна. Проснулось население кочки и радостно взглянуло на свет божий. Жуки и божьи коровки собирались переселяться на старую кочку, но сначала решили осмотреть местность. Все они гурьбой отправились к родному пепелищу, и что же представилось их глазам?
На месте страшного мухомора — стройный ландыш. Распустив широко темные листья, стоял он как вкопанный и только покачивал веточкою, увешанною белыми чашечками. На всех смотрел он ласково и радостно.
— Придите все ко мне, — говорил он, протягивая широкие объятия, — я стою здесь для вас, и, пока буду жить, вы будете иметь прохладу и тень от моих листьев, сок и мед от моих чашечек. Я напою воздух благоуханием, я дам вам приют в тени листьев моих: я отдаю вам сердце мое и отдам жизнь, если понадобится. О, придите, придите под тень мою!
Все насекомые поклонились ему и приняли ласковое предложение.
Та кочка, говорят, самая счастливая и благословенная кочка в лесу.