Наполеон в Мольке[править]
Это было в семь часов вечера 10-го мая 1809 г. Рустан, первый мамелюк императора открыл дверь-окно в капитульской зале старинного монастыря Мольке в Австрии. Наполеон, в форме гвардейских лейб-егерей, переступил в это время мраморный порог залы и подошел к готической балюстраде, ограждавшей каменную террасу. Обратясь к генерал-майору Бертье и адъютанту Савари, монарх сказал:
— Какой прекрасный вид, господа!
Красный диск солнца, спускался к горизонту. Его последние лучи падали в равнину Дуная, громадно полосы земли, оканчивавшейся к югу серыми скалами и затененной тополями. На одной из скал и стоял громадный монастырь, служивший в эту минуту главной императорской квартирой. В этот прекрасный вечер, Гоуппульские кирасиры двигались по дороге в Вену. Эти великаны, закованные в сталь как древние рыцари, в пять дней выдержали пять битв и одержали пять побед. От головы отряда, поднимавшего пыль на старинной дороге, до его хвоста как молния пронеслось одно слово. Оно звучало как приказ:
— Внимание!
И из шести сот грудей вырвался единодушный возглас:
— Да здравствует император!
Над блестящими касками взвилось черное от пороха, все простреленное знамя. Наполеон снял шляпу чтобы салютовать своему орлу, рыжему орлу Франции.
Солнце исчезло за черными горами Швабии. Как завесой затягивали ночные тени окрестности, подымаясь к Дюрнштейну, замку с громадной четырехугольной башней.
— Что это такое?
Позванный в залу монах, пояснил:
— Ваше Величество, в этой башне, австрийский герцог Леопольд держал в плену Ричарда Львиное Сердце, короля Англии. Рассказывают, что под тенью укреплений, к нему пробиралась молодая девушка, переодетая менестрелем и в одну зимнюю ночь открыла ему дверь и устроила переправу через реку. Рассказывают еще…
Резкое движение Наполеона прервало рассказчика.
— Хорошо! Благодарю!
По уходе монаха, властный полководец обратился к одному из служащих:
— Граф Дарю, обеспечили вы прокорм? Я хочу знать, сколько у нас запасов?
Главный интендант ответил:
— Имею честь доложить вашему величеству, что мы имеем между Энс и Сент-Полтен на пятьсот тысяч рационов хлеба, шесть тысяч быков, на 300 тыс. рационов сухарей, 450 тыс. бутылок вина, 180 тыс. пинт водки и массу овса и сена для фуража.
— Отлично, значит моя армия будет получать все регулярно. Господа, идем обедать!
Он еще немного прислушался. Доносился звук барабанов. Под стенами проходила пехота. В сумерках блестели только орлы на головных уборах.
В трапезной собрался весь главный штаб. Императорские слуги в синем, напудренные и сытые торопливо прислуживали. Занимая место, сохранявшееся доселе для князя-архиепископа Вены, Наполеон председательствовал за столом. Люстра в 60 свеч освещала сидевших. У дверей стояли два усатые гренадера на страже. В девять часов один из солдат старой гвардии воскликнул:
— Гроза!
Свет молнии, прорезавшийся сквозь голубоватые стекла окон, и ослепивший сотрапезников заставил побледнеть свет свечей. И в небе, где так недавно горели мириады звезд послышались грозные раскаты. Точно в ответ не это, перебивая громовые звуки, раздался воинственный рожок проходивших гусар.
Наполеон, откинувшийся после десерта в глубь кресла, заложил руки за жилет и шутя проговорил:
— Французский воин пренебрегает гневом даже Юпитера!.. Маршал, а посланы на разведки о переправе через реку?
Герцог Монтебелло отвечал:
— Лодки теперь уже у левого берега…
— Уже? Я хочу посмотреть…
Рустан, по знаку императора, открыл дверь на террасу. Император остановился на пороге. Лил проливной дождь. Ряд ослепительных молний, с промежутками в несколько секунд, освещал на громадном пространстве мрак ночи.
— Ваше величество… осторожность… Наполеон быстро обернулся к советчику. Это был маршал Бертье, герцог Ньюшательский. Рука великого победителя поднялась. Неужели этому жесту бога войны покорятся и силы небесные? И разом дождь перестал. Любопытствующие могли пройти к балюстраде и наклонившись через нее, услыхать шум ветра в тополях и плеск воды в реке.
Вдали блестело каким-то странным светом что-то точно маяк Это была башня Дюрнштейна. Суеверному Дюроку представилось, что тень Ричарда следила за лампой в руках другой тени блуждавшей среди развалин. А Ланну показалось, что это сигналы австрийцев.
При свете молнии, осветившей Дунай, Наполеон увидал гренадеров, подъезжавших в лодке к левому берегу. Он проговорил:
— Молодцы!
— Эти гренадеры, сир, — проговорил Ланн: — следовали за вами в полях Маренго, Аустерлица, Йены и Фридланда. Их преданность неутомима. Они ничего на свете не боятся.
— Самого черта не испугаются, вздумай он показаться! — прибавил Бессьер, герцог д’Истрии.
— Они добудут австрийских солдат, от которых можно будет узнать, где находится неприятель. — проговорил герцог де Монтебелло.
Через два часа Савари, адъютант императора, кончал под его диктовку десятое письмо:
«… Не забудьте, герцог Данцигский, что мы ведем войну не для забавы, и что если необходимость, вызываемая этой войной, заставляет нас быть жестокими с неприятелем, мы все-таки должны уважать женщин и детей, а также стариков, не являющихся воюющей стороной. Объявите это приказом по вашей баварской армии… а затем, молю Бога, брат мой, чтобы он оберегал вас!»
Наполеон взял протянутое перо и подписался «совершенно неудобочитаемо», как выражался Фуше. Сделав росчерк, император прислушался. Снизу доносились как бы отголоски поднявшейся ссоры.
— Неужели это шумят мои офицеры? Да еще в монастыре, где подобает себя держать прилично! Узнайте-ка!
Наполеон ждал, облокотись на железный камин. Адъютант скоро вернулся с штабным офицером.
— А, это вы, господин де Вири? Вы заслужили крест, переправив моих гренадеров на левый берег… т. е. нет, гренадеров его превосходительства маршала Ланна. Ну что, как у вас там было дело?
— Во-первых позвольте поблагодарить ваше величество за ваши милости…
— Скорее к делу!
— Дело удалось, ваше величество.
— А почему это внизу такой шум?
— Сир, это протестует один австриец. Не то чтобы он горевал, что попал в наши руки, но он в отчаянии от действительно ужасного положения, в каком очутился. Его звание ординарца выделяет его из числа других пленных солдат…
— Ну, а дальше, объясните…
— Он был при генерале Нордмане, и у него хранились деньги и бумаги начальника. Теперь он боится, чтобы не сочли его исчезновение добровольным, и чтобы товарищи не заподозрили в нем вора и дезертира. Он добровольно открыл нам, какие позиции занимает эрцгерцог Карл в Богемии. Вероятно, эта услуга привлечет к нему милостивое внимание вашего величества…
— Позовите его сюда. .
На венгерце огромного роста была форма волонтеров Эйзенбурга. Он бодро держался перед блестящей свитой окружающей императора. Курьер Шмидт должен был ему переводить слова Наполеона и по-французски излагать его ответы.
— Давно ли ты служишь в корпусе генерала Нордмана?
— Я был приставлен к особе генерала с начала компании.
— Что думают твои товарищи о войне?
— Что она вполне справедлива, так как дело идет о защите нашего крова.
— А французов ты ненавидишь?
— Я удивляюсь их мужеству.
Наполеон казался изумленным; он продолжал:
— Так как ты пошел добровольцем — твоя семья верно оплакивала твой уход и ждет твоего возвращения?
— Я оставил дома только престарелую, бедную мать, которую я обожаю. Не делайте мне зла, потому что если я не вернусь, моя старуха может умереть с горя… моя бедная мать, о которой я молюсь и утром и вечером ежедневно!
Признание в такой глубокой сыновней любви понравилось Наполеону. Он подумал:
— Странная аналогия между этим человеком и мной! У меня тоже старуха мать! И г-жа Летиция также молится о своем сыне, как этот венгерец молится за свою мать. Как хорошо можно закончить свой день, сделав доброе дело!
И Шмидт должен был перевести пленнику:
— Тебя перевезут на левый берег Дуная. Генерал Нордман, которого мы знаем и уважаем, будет продолжать верить в твою честность. Вот сверток луидоров. Этот подарок предназначается твоей старой матери. Напиши ей, что это посылает ей Наполеон.
Г. де Вири увел солдата, который хотел броситься к ногам монарха.
Генерал Бертье не преминул заметить:
— Господа, с каких времен мир не видал Великого государя, так отечески заботящегося об участи солдата, не служащего под его знаменами?
Император скромно заметил:
— Так велит долг.
Ларибуазьер и д’Эрвилльи, два пажа императора, предшествовали ему в его спальную комнату. Дорогу освещали двумя канделябрами.
Лакей Легран откинул занавеси. Шамбеллан г. Ремюта явился за последними приказаниями. Когда они были даны, все удалились.
Оставшись один, император, еще не раздеваясь, начал прислушиваться. Где-то угрюмо звучал колокол. В полночь монахи совершали свое обычное ночное служение. За стенами замка бушевал ветер. Перекличка часовых, через каждые четверть часа, раздавалась на углах громадного здания. Современный цезарь ходил по комнате от кровати с лиловыми занавесами до двери. Какие мысли, веселые или печальные наполняли его голову? За какой цепью воспоминаний следил он, оставаясь наедине с своей совестью и пред неизвестным будущим? Вдруг им овладел внезапный гнев. Его рука, сжатая в кулак, тяжело ударила по дубовому столу с медными инкрустациями.
— Уж эти людишки…
Под этим именем он подразумевал конечно австрийцев. Подойдя к окну, он начал смотреть на бивуачные огни, раскинувшиеся по правому берегу Дуная. Около них копошилось множество человеческих фигур. Это были его люди, люди, возведшие его на пьедестал, на вершину трона и ничего не искавшие для себя, кроме «Славы».
Наполеон произнес это слово и сел. Его тонкая рука придвинула к себе лист пергамента и на толстой бумаге перо начертило следующие строки Жозефине, его жене и императрице Франции:
Мы находимся на один переход от Вены. Я здоров. Среди моих трудов, я думаю о тебе.
Да хранит тебя Бог.
Положив перо, Наполеон оперся головой о спинку кресла. Он закрыл глаза. До зари до дивного рассвета майского утра, в спальной императора горели два канделябра.
Источник текста: журнал «Вестник моды», 1913, № 1. С. 12.