Константин Сергеевич Аксаков
Народное чтение. Книжка первая. Спб., 1859
Аксаков К. С., Аксаков И. С. Литературная критика / Сост., вступит,
статья и коммент. А. С. Курилова. — М.: Современник, 1981. (Б-ка «Любителям
российской словесности»).
Предпринято целое издание, чтобы озарить ум народа светом
образованности, — издание, в котором просвещенные люди снисходительно
сообщают своим непросвещенным меньшим братьям новые для них истины и так
благодушно применяются даже в языке своем к народному языку. Я, право, не
знаю, чего еще желать? Как должен быть счастлив русский народ! Какие заботы,
какие просвещенные заботы великодушно принимает на себя наше образованное
общество о народе. Хотят избавить его даже от труда самому выбирать книги, а
готовят книгу собственно для его употребления, так что тут собрано все для
него полезное и приятное. В своем глубоком снисхождении к народу г-да
великодушные литераторы долго жуют предварительно пищу и предлагают народу
уже жеванное.
Чтение для народа! По нашему мнению, уже в этой мысли лежит ложь. Что
же народ — разве особенный отдел людей? Почему же для него и не существует
общего чтения, как для всех людей вообще, а изготовляется нарочно _чтение
народное_? Почему «История» Карамзина, «История» Соловьева, «Путешествие»,
например, Головнина, «Юрий Милославский» {1} и пр. и пр. — не народное
чтение? И что это за чтение по сословиям? Но ведь в то же время у вас нет
чтения дворянского, нет чтения купеческого: отчего же существует у нас
чтение народное? Или вы на народ смотрите, как на малолетних детей, и — как
детское чтение, — так выделяете и народное чтение? «Наше общество
образованно, а народ находится в невежестве», — говорите вы. Неужели вы не
знаете, что масса сведений сама по себе ничего не значит и что шкап,
наполненный самыми умными книгами, нисколько от того не выигрывает и сам
умным не становится, что, следовательно, вся сила в том, какое изменение
производит масса сведений в принявшем ее человеке, как он усваивает ее, как
ею пользуется? Неужели не знаете вы, что масса сведений, положенная в голову
человека, сама по себе еще нисколько не дает право на совершеннолетие, что
есть дети-скороспелки, перенявшие не только сведения, но и приемы ученого
рассуждения о высоких и просвещенных предметах, и что все они — дети, и
вдобавок жалкие дети? Ученый ребенок все остается ребенком; напротив того,
человек не ученый, лишенный возможности обогатить себя сведениями, но
умственно самостоятельный, выросший в жизни действительной, в труде, борьбе
и лишении, может быть человеком совершеннолетним при всем своем (к
сожалению) недостатке сведений; и наоборот, в сравнении с ним, человек с
богато начиненной головой, но с детским, пришибленным и запуганным умом, —
является очень несовершеннолетним человеком, различающимся от
действительного ребенка только тем, что ребенку еще предстоит вырасти в
самом деле быть совершеннолетним, а этому господину достигнуть
совершеннолетия — плохая надежда.
Точно в таком положении находится наше, так называемое, образованное
общество при всей массе своих сведений и при отсутствии (безделица) труда
самостоятельной мысли, не имеющее под собою никакой действительной почвы,
доселе робко, подобострастно поглядывающее на своего учителя, доселе не
решающееся _сметь свое суждение иметь_. Сравнение неверно будет разве в том,
что масса сведений, которою удручена наша просвещенная публика, не
составляет еще такого исполинского невыносимого бремени: в этом отношении,
скапать правду, далеко нашему обществу до своего учителя {2}. И вот,
оторванное от народа уже полтораста лет, полтораста лет лишь подражательно,
наружно отражавшее на себе развитие других народов, полтораста лет не
знающее самостоятельной деятельности, — просвещение наше вздумало просвещать
простой народ и для этого выдает _народные_ книги. Низводя крестьянина, это
действительное, серьезное лицо в современной России, на степень «милых
детей», общество наше с важностью преподает ему уроки и сочиняет, для него
исключительно, _особые_ книги, которые для употребления образованного
общества, конечно, не годятся, ниже его, — но зато именно для народа
хороши!..
Повторяем: народ имеет право на все чтение, на все выходящие книги.
Представьте ему самому выбор. Не беспокойтесь: он не возьмет книги для себя
темной (по современному количеству его сведений), точно так же как
нематематик не возьмет книги о дифференциалах, интегралах, нефилолог не
возьмет Боппа {3} и т. д. Когда пишешь о каком бы то ни было предмете, —
пишите _для всех_; когда пишете, думайте о самом предмете и имейте в виду,
чтоб он был написан _общепонятно_, а не то, чтобы _понятно для народа_.
Отбросьте эту оскорбительную цель. Не пишите для народа. Что будет
общепонятно — поймет, поверьте, и народ. Во всяком случае _народных_ книг
народ, без принуждения, читать не станет. Вместо того, чтоб писать какие-то
сочинения исключительно для народа, пусть лучше литература наша постарается
быть народною: тогда она сама станет истинно на высокую и действительную
степень, и для всего народа сделается доступною; тогда, конечно, не нужно
будет хлопотать о книгах для народа, как вы теперь хлопочете. <…>
ПРИМЕЧАНИЯ
«Парус», 1859, ? 1, с. 15-16; ? 2, с. 30-31. Окончание опубликовано не
было: на этом номере газета была закрыта. Печатается в сокращении.
1 Имеются в виду «История государства Российского» Н. М. Карамзина,
«История России с древнейших времен» Соловьева С. М. (1820—1879); книги
Головкина В. М. (1776—1831) — «Путешествие российского имп. шлюпа „Диана“ из
Кронштадта в Камчатку, совершенное под начальством флота лейтенанта (ныне
капитана 1-го ранга) Головнина в 1807, 1808 и 1809 г.» (ч. 1-2, Спб., 1819);
«Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев. В
1811, 1812 и 1813 годах. С приобщением замечаний его о японском государстве
и народе» (ч. 1-3, Спб,, 1816); «Путешествие вокруг света, совершенное на
военном шлюпе „Камчатке“ в 1817, 1818 и 1819 годах флота капитаном
Головниным» (ч. 1-2, Спб., 1822), а также роман Загоскина Н. М. (1789—1852)
«Юрий Милославский, или Русские в 1612 году».
2 Имеется в виду Запад. 3 Бопп Франц (1791—1867) — нем. лингвист.