254
Жил-был рыбак. Раз поехал он на озеро, закинул сеть и вытащил щуку; вылез на́ берег, развёл огонёк и начал эту щуку поджаривать: один бок поджарил, поворотил на другой. Вот и совсем готово — только бы съесть, а щука как прыгнет с огня, да прямо в озеро.
— Вот диво, — говорит рыбак, — жареная рыба опять в воду ушла…
— Нет, мужичок, — отзывается ему щука человечьим голосом, — это что за диво! Вот в этакой-то деревне живёт охотник, так с ним точно было диво: сходи к нему, он сам тебе скажет.
Рыбак пошёл в деревню, разыскал охотника, поклонился ему:
— Здравствуй, добрый человек!
— Здравствуй, земляк! Зачем пришёл?
— Да вот так и этак, расскажи: какое с тобой диво было?
— Слушай, земляк! Было у меня три сына, и ходил я с ними на охоту. Раз мы целый день охотились и убили три утки; ввечеру пришли в лес, развели огонь, ощипали уток и стали варить их к ужину; сварили и уселись было за трапезу. Вдруг старик идёт:
— Хлеб-соль, мо́лодцы!
— Милости просим, старичок!
Старик подсел, всех уток съел да на закуску старшего сына моего проглотил. Остался я с двумя сыновьями. На другой день встали мы поутру и пошли на охоту; целый день исходили, трёх уток убили, а ввечеру развели в лесу огонёк и готовим ужин. Опять старик идёт:
— Хлеб-соль, мо́лодцы!
— Милости просим, старичок!
Он сел, всех уток съел да середним сыном закусил. Остался я с одним сыном; вернулись домой, переспали ночь, а утром опять на охоту. Убили мы трёх уток, развели огонёк, живо сварили их и только было ужинать собрались, как тот же самый старик идёт:
— Хлеб-соль, мо́лодцы!
— Милости просим, старичок!
Он сел, всех уток съел да меньшим сыном закусил. Остался я один как перст; переночевал ночь в лесу, на другой день стал охотиться и столько настрелял птицы, что едва домой дотащил. Прихожу в избу, а сыновья мои лежат на полатях — все трое живы и здоровы!
Рыбак выслушал и говорит:
— Вот это диво, так диво!
— Нет, земляк, — отвечает охотник, — это что за диво! Вот в таком-то селе у такого-то мужика так подлинно диво сотворилося; пойди к нему, сам узнаешь.
Рыбак пошёл в село, разыскал этого мужика, поклонился ему:
— Здравствуй, дяденька!
— Здравствуй, земляк! Зачем пришёл?
— Так и так, расскажи, какое с тобой диво приключилося?
— Слушай! — говорит. — С молодых лет моих жил я с женою, и что же? Завела она полюбовника. Мне-то самому и невдомёк это, да люди сказали. Вот один раз собрался я в лес за дровами, запряг лошадь, выехал за околицу; постоял с полчаса времени, вернулся потихоньку и спрятался на дворе. Как стемнело, слышу я, что моя хозяйка с своим другом в избе гуляет; побежал в избу и только было хотел проучить жену маленько, а она ухватила палку, ударила меня по спине и сказала:
— Доселева был ты мужик, а теперь стань чёрным кобелем!
В ту ж минуту обернулся я собакою; взяла она ухват и давай меня возить по бокам: била-била и выгнала вон. Выбежал я на улицу, сел на завалинку и думаю: авось жена опомнится да сделает меня по-старому человеком. Куда тебе! Сколько ни тёрся я около избы, не мог дождаться от злой бабы милости. Бывало — откроет окно да горячим кипятком так и обдаст всего, да всё норовит, как бы в глаза попасть! А кормить совсем не кормит, хоть с голоду околевай! Нечего делать, побежал я в чистое поле; вижу — мужик стадо быков пасёт. Пристал я к этому стаду, начал за быками ходить: который от стада отобьётся — я сейчас пригоню; а волкам от меня просто житья не стало — ни одного не подпущу. Увидал мужик моё старание, начал меня кормить и поить, и так он на меня положился, что не стал и за стадом ходить: заберётся, бывало, в деревню и гуляет себе сколько хочется. Говорит ему как-то барин:
— Послушай, пастух! Ты всё гуляешь, а скот один в поле ходит; этак не годится! Пожалуй, вор придёт, быков уведёт.
— Нет, барин! Я на своего пса крепко надеюсь; никого не подпустит.
— Рассказывай! Хочешь, я сейчас любого быка уведу?
— Нет, не уведёшь!
Поспорили они, ударились об заклад о трёх стах рублях и отдали деньги за руки. Барин пошёл в поле и только за быка — как я кинулся, всю одежу на нём в клочки изорвал, так-таки и не допустил его. Мой хозяин получил заклад и с той поры возлюбил меня пуще прежнего: иной раз сам не доест, а меня непременно накормит.
Прожил я у него целое лето и захотел домой побывать: «Посмотрю, — думаю себе, — не смилуется ли жена, не сделает ли опять человеком?» Прибежал к избе, начал в дверь царапаться; выходит жена с палкою, ударила меня по спине и говорит:
— Ну, бегал ты чёрным кобелем, а теперь полети дятлом.
Обернулся я дятлом и полетел по лесам, по рощам. Пристигла холодная зима; есть крепко хочется, а корму нету и достать негде. Забрался я в один сад, вижу — стоит на дереве птичья принада[1]. «Дай полечу в эту принаду; пусть меня ребятишки поймают, авось кормить станут, да в избе и теплей зимовать будет!» Вскочил в западню, дверцы захлопнуло: взяли меня ребятишки, принесли к отцу: «Посмотри, тятя, какого мы дятла поймали!»
А ихний отец сам был знахарь; тотчас узнал, что я человек, не птица; вынул меня из клетки, посадил на ладонь, дунул на меня — и обернулся я по-прежнему мужиком. Даёт он мне зелёный прутик и сказывает:
— Дождись, брат, вечера и ступай домой, да как войдёшь в избу — ударь свою жену этим прутиком и скажи: «Была ты, жена, бабою, а теперь будь козою!»
Взял я зелёный прутик, прихожу домой вечером, потихохоньку подкрался к своей хозяйке, ударил её прутиком и говорю: «Была ты, жена, бабою, а теперь будь козою!» В ту ж минуту сделалась она козою; скрутил я её за рога верёвкою, привязал в сарае и стал кормить ржаною соломою. Так целый год и держал её на соломе; а потом пошёл к знахарю:
— Научи, земляк, как обернуть мою козу бабою».
Он дал мне другой прутик:
— На, брат! Ударь её этим прутиком и скажи: «Была ты козою, а теперь стань бабою!»
Я воротился домой, ударил мою козу прутиком:
— Была ты, говорю, козою, а теперь стань бабою!
Обернулась коза бабою; тут хозяйка моя бросилась мне в ноги, стала плакать, просить прощения, заклялась-забожилась жить со мною по-божьему. С тех пор живём мы с ней благополучно в любви и согласии.
— Спасибо, — сказал рыбак, — это подлинно диво дивное!
255
В некотором царстве, не в нашем государстве, жила-была старуха; у неё был сын, занимался охотою, бродил по разным местам да стрелял разных птиц и зверей — тем и себя и мать кормил. В одно время взял он ружьё, надел сумку и пошёл в поле. Недолго ходил, застрелил зайца, содрал с него шкурку и принёс матери. Старуха разрубила зайца пополам, задок зажарила да на столе поставила, а передок под лавку припрятала. Вот пока они ели задок, передок-то заячий выскочил вон из избы да ну улепетывать!
— Матушка, посмотри-ка, — говорит мужик, — экое чудо: мы с тобой задок едим, а передок в поле ушёл!
— Эх, дитятко! Такое ли чудо бывает? Ты поди-ка на село да спроси мужика Арефия, вот с ним было чудо, так чудо!
Сын встал из-за стола и пошёл искать мужика Арефия. Идёт по дороге и видит — седой старик землю пашет.
— Бог помочь, старичок!
— Спасибо! Куда идёшь, добрый человек?
— Ищу мужика Арефия; с ним, сказывают, чудо было.
— Правда, добрый человек! Был я женат; была у меня баба собой красивая, да зато гульливая. Как-то я застал её с милым дружком; а он был большой колдун, ухватил плеть, стегнул меня и говорит: «Был ты мужик, а будь пёс поганый!» Обернул меня псом и выгнал на двор; наутро, слышу, я, колдун сказывает моей жене: «Знаешь что, Аксинья? Зачем нам пса кормить? Лучше удушить его». — «И то правда!» — говорит баба. А у меня хоть вид собачий, да ум человечий; как почуял беду, сейчас улизнул со двора, и давай бог ноги!
Пристал я к одному барину, долго служил ему верою-правдою, всячески ему угождал и разные штуки выкидывал. Заставит, бывало, меня барин гостей вином угощать; а у меня хоть вид собачий, да ум человечий, — стану я на задние лапы, а в передние возьму поднос с чарками и стану гостей обносить, а сам-то кланяюсь. Что тут смеху было! И любил же меня хозяин; завсегда в холе держал и с своего стола кормил. А всё соскучилось. Вздумал на жену посмотреть. Убежал от барина и пустился в деревню. Три дня не ел, не пил — всё домой спешил, и пришло мне невмоготу: так на еду и позывает. Глядь — а на кусте чёрный ворон сидит. Вот я подкрался, да и сцапал его. Говорит мне ворон человечьим голосом:
— Не ешь меня, отпусти на волю; я сам тебе пригожуся!
Пожалел я ворона, пустил его на волю и побежал дальше.
Кое-как добрался до деревни, прихожу на свой двор, смотрю в избу: жена возле печки стоит да блины печёт, а колдун на лавке сидит да так-то их уписывает. Увидал он меня, ухватил плеть. «Ишь, — говорит, — опять проклятый пёс воротился; а уж я чаял — ты совсем пропал!» Да как стеганёт меня плетью. «Был ты, — говорит, — псом, теперь стань чёрным вороном!» Обернулся я чёрным вороном, взвился и полетел в тёмный лес. «Ну, — думаю, — пришла на меня беда хуже первой; жил я собакою, завсегда сыт был; а теперь ещё как-то бог пошлёт! Чего доброго, ещё охотник из ружья пристрелит!» Вдруг прилетел ко мне ворон и кричит:
— Кар-кар! Ты меня пожалел, а я тебя добру научу: полетай назад в свою избу, заберись потихоньку под лавку и перекинь плеть через себя — опять человеком сделаешься; тогда возьми эту плеть и проучи колдуна и свою жену вот так-то и этак-то.
Тотчас снялся я с дерева и полетел в деревню; прилетел, ударился со всего размаху в окно, стекло разбилось, а я поскорей в избу. Время было послеобеденное, колдун с моею хозяйкою ушли в клеть и легли спать; вижу я — в избе пусто, залез под лавку, отыскал плеть, ухватил её клювом за один конец и насилу-насилу через себя перекинул; в ту ж минуту обернулся я по-прежнему человеком. Взял плеть в руки и пошёл расправляться. Колдун спит, жена храпит; вот я ударил сперва его и говорю:
— Был ты добрый молоде́ц, а теперь стань вороной жеребец!
Как сказал, так и сделалось. После того ударил бабу:
— Была ты, — говорю, — молодицею, а теперь стань кобылицею!
Глядь — стоит передо мной славная пара лошадей: жеребец хорош, а кобыла и того лучше!.. С тех пор на этой паре я и землю пашу и в извоз хожу. Вот оно какое чудо-то бывает!
Примечания
- ↑ Приманка для птиц, западня.