21
Жил-был старик со старухою, была у них дочка. Раз ела она бобы и уронила один наземь. Боб рос, рос и вырос до неба. Старик полез на небо; взлез туда, ходил-ходил, любовался-любовался и говорит себе:
— Дай принесу сюда старуху; то-то она обрадуется!
Слез наземь — посадил старуху в мешок, взял мешок в зубы и полез опять наверх; лез, лез, устал, да и выронил мешок. Спустился поскорее, открыл мешок, смотрит — лежит старуха, зубы ощерила, глаза вытаращила. Он и говорит:
— Что ты, старуха, смеёшься? Что зубы-то оскалила? — да как увидел, что она мёртвая, так и залился слезами.
Жили они одни-одинёхоньки, среди пустыря; некому и поплакать-то по старухе. Вот старик взял мешок с тремя парами беленьких курочек и пошёл искать плачеи[1]. Видит — идёт медведь, он и говорит:
— Поплачь-ка, медведь, по моей старухе! Я дам тебе две беленьких курочки.
Медведь заревел:
— Ах ты, моя родимая бабушка! Как тебя жалко.
— Нет, — говорит старик, — ты не умеешь плакать.
И пошёл дальше. Шёл-шёл и повстречал волка; заставил его причитать, — и волк не умеет.
Пошёл ещё и повстречал лису, заставил её причитать за пару беленьких курочек. Она и запела:
— Туру-туру, бабушка! Убил тебя дедушка.
Мужику понравилась песня, он заставил лису петь в другой, третий и четвёртый раз; хвать, а четвертой пары курочек и недостаёт. Старик говорит:
— Лиса, лиса! Я четвёртую пару дома забыл; пойдём ко мне.
Лиса пошла за ним следом. Вот пришли домой; старик взял мешок, положил туда пару собак, а сверху заложил лисонькиными шестью курочками и отдал ей. Лиса взяла и побежала; немного погодя остановилась около пня и говорит:
— Сяду на пенёк, съем белую курочку.
Съела и побежала вперёд; потом ещё на пенек села и другую курочку съела, затем третью, четвёртую, пятую и шестую. А в седьмой раз открыла мешок, собаки на неё и выскочили.
Лиса ну бежать, бежала-бежала и спряталась под колоду, спряталась и начала спрашивать:
— Ушки, ушки! Что вы делали?
— Мы слушали да слушали, чтобы собаки лисоньку не скушали.
— Глазки, глазки! Что вы делали?
— Мы смотрели да смотрели, чтоб собаки лисоньку не съели.
— Ножки, ножки! Что вы делали?
— Мы бежали да бежали, чтоб собаки лисоньку не поймали.
— А ты, хвостище, что делал?
— Я по пням, по кустам, по колодам зацеплял, чтоб собаки лисоньку поймали да разорвали.
— А, ты какой! Так вот же, нате, собаки, ешьте, мой хвост! — и высунула хвост, а собаки схватили за хвост и самоё лисицу вытащили и разорвали.
22[2]
Живал-бывал старик да старушка. Старушка померла. Старику стало очень жалко, пошёл он искать плачеи. Идёт, а навстречу ему медведь:
— Куда, старик, пошёл?
— Плачеи искать, старуха померла.
— Возьми меня в плачеи.
Старик спрашивает:
— Умеешь ли плакать?
Он заплакал: «м-е!» Старик говорит:
— Не умеешь, не надобно, голос нехорош!
Пошёл вперёд; лисица бежит:
— Куда, старик, пошёл? — спрашивает его.
— Плачеи искать, старуха померла.
— Возьми-ка меня.
— Умеешь ли плакать? Поплачь-ка.
Она заплакала:
— У — кресть-я-ни-на — бы-ла — ста-руш-ка — по-утру — ра-но — вста-ва-ла — боль-ше — простня[3] — пря-ла — щи — ка-шу — ва-ри-ла — ста-ри-ка — кор-ми-ла.
Старик сказал лисичке:
— Ступай, ты мастерица плакать! — и привёл её домой, старухе в ноги посадил — та стала плакать, — а сам пошёл гроб строить. Пока старик ходил да воротился, а в избе нет ни старухи, ни лисички: всё лисичка съела и сама ушла. Поплакал-поплакал старик и стал жить один.