Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
НАША ПРИСЛУГА, ПОЖАРЫ И ДЕРЕВЕНСКАЯ ШКОЛА[править]
Паша (кухарка) визжала из кухни: между тем она никогда и не плачет. И «некогда», и не в натуре. Что такое?
Сгорела деревня «Боровичи», Новгородской губернии. Вся, кроме тринадцати дворов «по ту сторону ветра», и сгорел новый дом, построенный старым родителям этой Пашей, — девицей лошадиной силы, неустанной в работе, веселой, скопидомной, вечно ожидающей жениха, но никак не могущей его дождаться. В большом углу у нее «семейная икона», т. е. со святыми имен всех членов семьи: сама заказывала, сама выдумала, сверх дома, каждые три месяца пошлет что-нибудь денег в деревню; и имеет «на книжке» уже тысячи. Полная русская гражданка.
— Ты что, Паша?
— Ой — барин, ой-ой-ой… Изба сгорела. Теперь все вновь строить. Кто же будет, как не я. Они старые, а брат (уже рабочий) пьет.
Назавтра все ухудшилось. Сгорела девочка трех лет, племянница, дочь этого пьющего брата. Вчерашнего горя уже нет; Паша воет:
— Пропади он, дом… Девочка сгорела.
Прошли дни. Думали, не подтвердится: подтвердилось. И ужасные подробности: девочка (трех лет!) еле бегала за бабушкой, крича: «Ой, бабка, боюсь! Горько мне и темно. И Катьке горько»…
Это дым ел глаза. «Катька» — кукла. Девочка не расставалась «с радостью» своей, игрушкой; одушевила ее в своем воображении и жаловалась, что от дыма не только она задыхается, но и кукла.
А бабка, — старая и умная, — тащила какие-то узлы. Видя, что она узлы тащит, девочка выбежала из «горькой» (от дыму) хаты, но на улице — смятение: она вбежала в соседнюю избу, спряталась под лавку и там, несчастная, и сгорела, потому что соседняя изба загорелась сейчас же, чего не мог сообразить трехлетний ребенок.
— Боюсь, брат убьет мамку: имущество спасли, а девочку не спасли!! — выла теперь заботливая Паша.
Не прошло недели, как слышу печальный разговор по телефону только что месяц нанявшейся учительницы. Спрашиваю, отчего такой тон и тревога. Отвечает:
— Вообразите, сгорела моя племянница. Мачеха, очень ее любившая, — лежит в больнице после родов. Отец по делам уехал за границу. Девочка шести лет, но очень большого роста, и вообще совсем развитая, спала в первом этаже. И сгорела.
Через день ужасные подробности: все из дома вынесено, кроме девочки. Бонна вынесла свои платья, во втором этаже (другие девочки) спасли собачонку. Не спасли только племянницу. Крики ее слышали, ужасные крики: но не знали, из которой комнаты они несутся, т. е. куда броситься спасать. Девочка так любила отца, что, бывало, раза три выйдет с бонною на станцию, говоря: «Лучше я три раза выйду, — а за то напьюсь чаю с папочкой».
Страшно сдержанная гувернантка говорила:
— Неужели она думала, что ей ее сгоревшие платья не вознаградит отец? Она должна была только порученную ей девочку спасать. Бонна во всем виновата…
Она немка. В русской семье, хотя с немецкою фамилией.
Если у служащих в одной семье сгорают два ребенка: то хотя это и «случайное стечение ужасов», тем не менее поражает величина процента. «Сколько же детей сгорает? Так много, что больше нельзя».
Возня с имуществом прежде, чем спасти человека. Тут нет простого правила, общеизвестного, распространенно-известного: что всякий раз, когда сгорает имущество служащего в доме человека, оно вознаграждается тем лицом, в услужении которого оно находится, своим временным «хозяином». Будь такое правило известно, никто из «служащих» и не возился бы со своим имуществом, думая только о людях, о детях. Не дожидаясь общего закона, который «когда-то еще пройдет», нельзя не посоветовать каждому нанимателю при приеме каждой новой прислуги заключать письменное с нею условие, в котором: 1) объявляется стоимость его имущества, притом без преувеличения, т. е. по проверке наличным осмотром, и 2) эта стоимость выплачивается домохозяином, в случае, если при пожаре вещи не вынесутся. Но общий закон все-таки необходим, именно ввиду укрепления его в памяти всех, ввиду его распространения. А то лет десять назад при пожаре в Лесном сгорел тоже ребенок: когда его нянька вытаскивала свой мешок!! Читали в газетах, все были поражены: и мне, к ужасу, пришлось в толпе простонародья услышать суждение бабы:
— Нет, миленький, — каждому свое дорого!
Кто же знает: каждая тряпка тут «копилась», к каждой вещи привязано столько психологии этого накопления и усилий накопить, сколько этой психологии вовсе не прикреплено к новому ребенку, прислуге почти неведомому. В момент испуга, когда «все горит», несчастное (и преступное в данном случае) воображение и озаряется только этой застарелой психикой: «Вот накоплено столько-то, а вот того и этого еще недостает». Это в своем роде idée fixe бедности, которая и губит детей «барских».
Дитя — чужое.
Имущество — свое.
Нужно «застраховать» имущество, вот этою непременною хозяйскою выплатою, чтобы эта пугливая idée fixe погасла.
КОММЕНТАРИИ[править]
НВ. 1912. 28 мая. № 13005.