Аделаида Казимировна Герцык[править]
Неоконченные стихотворения[править]
«Сквозь мрачность враждебных туч…»[править]
Сквозь мрачность враждебных туч
Один только путь есть вперед:
И познанья стелется луч
Из этого мира, в тот.
1911
«Я вижу ложь. Среди ночного бденья…»[править]
Я вижу ложь. Среди ночного бденья
Слежу бесстрастной, зоркою душой,
Как новые она сцепляет звенья
И под ее неслышною враждой
Как истина меняет облик свой.
Я вижу грех. Он дышит черным тленьем,
Вползает в тело кольчатой змеей…
Чей нежный голос гаснет в отдаленьи?..
«Я думала, что ничего…»[править]
Я думала, что ничего,
Что бант на ней был ярко-синий,
И огненный парик, и что она графиня…
Я думала, что ничего.
Она ко мне подсела ближе
И говорила о Париже — во вне,
А в глубине
У всех есть храм.
Сверкало море, реял хохот детский,
Учил их кто-то плавать и грести…
И пахло сладостно духами от Coty
И лестно было мне быть тоже светской…
Дивясь душой какой-то шутке грубой,
Ища ответа своего…
1913
«Лишь дать зарок последний, тайный…»[править]
Лишь дать зарок последний, тайный
И жить спокойно на виду.
Что мне до горести случайной?
Я завтра в монастырь уйду.
……………………………
На сердце наложила знак…
Среди житейской мутной страды
Стоит спасительный маяк…
…Есть тайны тонкие, как тени,
Обеты есть, как Божий глас,
И есть слова, и есть виденья,
Что охраняют в жизни нас…
«…И эта женщина, дщерь блуда,
Вошла туда, где Он возлег,
И с алавастровым сосудом
Склонилась у Пречистых ног…»
1921
«Есть мир вещей смиренный и упрямый…»[править]
Есть мир вещей смиренный и упрямый,
Под ликом кротости таящий свой закон.
Неистребимый, беспощадный
И неизменный от времен.
Мы так несхожи. Мне чужда
Их неподкупная душа.
Ни гнев, ни хитрости, ни стих
Не соблазняют малых сих.
Безмолвно, прочно, безусловно
Они живут — и я виновна…
1923—1924
«Из суеты дневной в ночную страду…»[править]
Из суеты дневной в ночную страду
Вступаю я,
Ни горяча, ни холодна, все та же,
Все та же я.
Мне на руку легла с немым запретом
Рука незримая — остановись!
Я поняла: не время быть поэтом…
1924—1925
«Давно уже не было острой муки…»[править]
Давно уже не было острой муки,
Не приходил жестокий вожатый,
Не клал мне на плечи тяжкие руки,
Не требовал от меня расплаты.
Но кто ж позовет к себе гостя такого,
Кто сам наденет венец терновый?
Немудрое тело боится страданья,
Но втайне от тела — сердце готово
И просит себе наказанья.
1925
ШУТКА[править]
За горами, за долами,
В некоем спасенном граде
Приютился дом в прохладе
Под лапчатыми листами.
Много в нем людей живало,
Но красой его и славой
Был ученый ворон Галя
И философ Сынопалов.
Ворон был известный критик,
Хоть угрюмо-молчаливый,
Неустанный аналитик,
Все исследовал ревниво.
К болтунам был беспощаден.
Ницше гнал неутомимо,
Каждый раз шагая мимо,
Он щипал его изрядно.
А философ Сынопалов
Всех топил в потоках речи…
Грохотала, услаждала
Всех, попавшихся навстречу…
Весна 1925
«Там, на земле изборожденной…»[править]
Там, на земле изборожденной,
Мелькнул знакомый ровный след.
Кто смог средь пляски исступленной
Пройти походкой прежних лет?
И там, где слышен неустанно
Невнятный гул, звериный рык,
Раздался музыкой старинной
Простой размеренный язык.
Пусть эти звуки устарели
И их отвергнул мир, презрев.
Но слаще сладостной свирели
Старинный, медленный напев.
Опять доверием объята,
Душа волнуется слегка —
И верится — заклятье снято,
И к другу тянется рука.
1925