П. БОБОРЫКИН[править]
Обличители интеллигенции
(Отрывок из злободневного диалога)[править]
Серия «Русский путь»
Вехи: Pro et contra
Антология. Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 1998
— Как хотите, то, что вдруг поднялось в писательском мире на тему нашей «интеллигенции», так или иначе да отвечало же на какое-нибудь накопившееся недовольство, на потребность сознать то, в чем давным-давно следовало повиниться?
— Положим, что и так. Но одно дело — принести повинную, т. е. говорить о себе, о своих грехах и провинностях, и другое дело — обличать своих собратий, принадлежащих, вдобавок, к тем же поколениям. Это — не одно и то же. В «mea culpa»1 первого рода чувствовалась потребность не со вчерашнего дня. И если бы у нас, в публике и в прессе, имели привычку помнить многое, даже из недавнего прошлого, то и оказалось бы, что были и раньше проявления такого же самоанализа.
— Но они тонули в общем самодовольстве интеллигенции, к которой причисляли себя как к какой-то особой касте писатели и общественные деятели, зараженные тем, что теперь зовут «направленством».
— Ловлю вас на этом слове. Когда и кем пущено это самое слово: «направленство»?
— Право, не припомню.
— А я знаю и помню. Оно пущено одним писателем еще 60-х годов и, по крайней мере, лет двадцать тому назад2.
— Быть не может!
— Мог бы представить вам на это фактическое доказательство. Стало быть, протест против многого того, в чем теперь стали усиленно обличать известного рода «интеллигенцию», уже старый, но только тогда он оставался еще гласом вопиющего в пустыне. И на это были веские причины. В течение целой четверти века, при общем гнете сверху, протестующая так или иначе интеллигенция не могла не обособиться, не могла ревниво не держаться своего символа веры, не могла уйти в равнодушии ко многому, чем жила страна, что было ценного и доброго для обыкновенного обывателя.
— Этот обыватель теперь уже не тот, и вот это-то и прозевала интеллигенция, которая верила только в свои книжки.
— Не все! Далеко не все! Но, повторяю, одно дело — сознать свой грех, и другое — уличать в нем только своего ближнего. Новоявленные обличители интеллигенции всех как-то валят в одну кучу и не показывают тем, кто читает их филиппики, как они сами-то ушли от всех этих дефектов.
— Они предлагают разные пути обновления.
— Да, но каждый из нас имеет право крикнуть им: «Врачу, исцелися сам!»3 Обвинять целое поколение (особенно то, к которому сам принадлежишь) — это значит вырывать из общественной почвы отдельных индивидов и делать их ответчиками за целый ход идейной и социальной эволюции. Очень легко обличать свою родную мать (что так часто и делают дети), но надо прежде всего самому доказать, что вы сами возродились и преобразовались в людей высшего порядка.
— У них, кто выступает обличителем, — свои идеалы, которых старая интеллигенция не держалась.
— Но ведь главный вопрос в том, какие это идеалы, — вынесенные из всенародной жизни или же чисто субъективные, взятые также из книг, высиженные в спертом воздухе болезненного субъективизма, своей душевной неврастении!.. Возьмите вы самый крупный мотив в этом обвинительном акте — пренебрежение к народному религиозному чувству. Прекрасно. Ошибка известной доли прежней интеллигенции состояла в том, что она слишком ревниво отстаивала свое «свободомыслие» и не желала сливаться с народом в области веры… Поэтому даже и вопрос о свободе совести сравнительно мало интересовал в печати ту интеллигенцию, помимо даже и цензурных стеснений, но все-таки в среде той же провинившейся интеллигенции стали раздаваться голоса против гнета, тяготевшего на религиозной жизни русских подданных, не принадлежавших к государственно-привилегированной Церкви… И указ 17 октября 1905 года4 — несомненный плод настроения, которому русская интеллигенция пребывала всегда верной.
— Этого недостаточно! Надо переживать вместе с народом его религиозные потребности.
— Если оно и так, то надо прежде всего верить так, как он сам верит, — «не мудрствуя лукаво», не уходя во всякого рода надуманное, книжное или болезненно-мистическое «богоискательство», в котором его новейшие поборники прямо выдают себя, не замечая того, как «книжники и фарисеи», а не представители коренного, русско-крестьянского религиозного уклада всей душевной народной жизни.
— Но есть еще целый ряд вопросов культурной жизни русского народа и общества, в которых интеллигенция известного пошиба опять-таки стоит в стороне, замыкается в касту, не замечая того, что она сама себя сдала в архив, что «песенка ее спета»…
— Вот что я вам на это скажу… На днях в одном передовом петербургском журнале я с большим интересом прочел «провинциальное обозрение». Автор его — бывший член 2-й Думы. Истинный демократ и друг народного труда во всех его видах. Каковы же его итоги после объезда им более дюжины великорусских губерний, начиная с северо-восточных? А то, что и деревня, и посад, и город, в лице крестьянства, мещанства, мастеровых, фабричных и заводских, после событий 1905—1907 годов, невзирая на самые жестокие тиски «усмирения», начинают жить своим умом. И той интеллигенции, которая сознает все свои старые грехи, нельзя уже будет играть роль проповедников теоретического типа: она должна слиться с этой могучей волной народного пробуждения. И в чем же оно проявляется? В двух культурных направлениях: в кооперации и в усиленном стремлении к самому широкому пользованию школой.
Но неужели и старая интеллигенция не ратовала и за то и за другое?
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Петр Дмитриевич Боборыкин (1836—1921) — популярный писатель, автор более ста романов (наиболее известны из них «Китай-город», «Василий Теркин») и мемуаров «За полвека». С начала 1890-х гг. жил за границей, умер в Швейцарии.
Ровно через месяц после появления публикуемой статьи — 17 марта 1909 г. — он в той же газете поместил еще одну свою статью на ту же тему: «Подгнившие „Вехи“» (вошла в сборник статей «В защиту интеллигенции». М., 1909).
1 Моя вина (лат.).
2 В статье «Подгнившие „Вехи“» Боборыкин признает, что этот «один писатель» — он сам. Он охотно соглашался, когда его называли «крестным отцом» самого термина «интеллигенция» («действительно, мною пущенного, — замечает он в скобках, — в русскую журналистику в 1866 году»).
3 Парафраз известного евангельского изречения: «Врач! Исцели самого себя». (Лк. 4, 23).
4 См. прим. 5 к статье Д. И. Шаховского «Слепые вожди слепых».