Вчера в субботу мирно скончался английский парламент. Сессия по обыкновению закончилась речью короля. То есть, собственно не речью даже, а как бы рапортом на обычную тему: все обстоит благополучно.
Все — и отношение с Францией, и коммерческий договор с Китаем, и умиротворение Трансвааля, и благоденствие народа в Индии, и благополучие Ирландии — все это приводит рапортующего монарха в восторг. Конечно, это восторг обязательный, официальный, так сказать, ибо оптимизм давно уже стал традицией для королевских отчетов, — но все же он принимается английской прессой в расчет, отчеты комментируются и обсуждаются с таким жаром, как если бы это был не трафарет, а живое, убежденное слово.
Гораздо интереснее те некрологи, которые посвящены газетами скончавшемуся кабинету. Вся печать почти в один голос признает, что покойник был на диво бесцветен и ленив, что он не совершил и десятой дол намеченных трудов, что в нем, как в зеркале, отразилась вся духовная физиономия его премьера — вялая, индифферентная, лишенная всякого политического темперамента.
Интересная физиономия! Такая редкая и необычная среди англичан! Скептическая, рефлекторная, гамлетовская душа Бальфура — меньше всего годится для практических вопросов политики. Об отвлеченном направлении его ума свидетельствуют написанные им книги — «Защита философского сомнения» и «Введение в теологию». В этих книгах, так не подходящих к стране Бэкона, Локка и Спенсера, — истинно иезуитские тонкости, налет французского агностицизма и отрицание положительных реальностей бытия — все убеждает вас, что автор скорее годится в сотрудники российских «Проблем идеализма», чем во главу английского кабинета. Но у Бальфура была беда: он — племянник Сольсбери. Традиция указала ему одну дорогу — политику. А натура тянула его в другую сторону. И вот получилось удивительное для англичан и понятное нам раздвоение, о котором наш поэт сказал:
Мне борьба мешала быть поэтом,
Песни мне мешали быть бойцом.
Получился Рудин на английской почве. Получился «двух станов не боец, а только гость случайный» — нечто такое, чего англичане уж совершенно не могли ни постичь, ни простить. Когда он попал в палату, его окрестили там презрительным именем дилетанта. Всем казалось, что этот dreamer (мечтатель, в насмешливом смысле) забавляется политикой. Лениво и безучастно смотрел Бальфур на всю толчею политических событий и если принимался обсуждать их, то скорее заботился об академичности и красоте своей речи, чем о серьезности и убедительности мнений, которые он там высказывал. В качестве политического фланера он ездил со своим дядей в Берлин на конгресс, получал одну должность за другой, в 1885 г. он президент правительственного совета, в 1886 г. он министр Шотландии и — после отставки Гикс-Бича — Ирландии. Когда он занял последний пост, все были удивлены, все смеялись, но скоро им стало не до смеха. Dreamer показал всем, чем он может быть, когда захочет. Его яростная ненависть к ирландцам, его поход против них, его борьба с Local Government Bill for Ireland (1982—1984) — памятны всем, и нельзя сказать, чтобы гомрулеры были особенно благодарны ему за это.
Но этот взрыв «деятельности» скоро прошел — и Бальфур сделался прежним Бальфуром, — таким, каким мы его знаем по гениальным гульдовым карикатурам, — растерянным, легкомысленным и — c’est le mot — немного бестолковым.
Каков поп, таков и приход. Что сделал кабинет?
Кроме ирландского земельного билля, о котором я недавно писал вам, решительно нечем будет помянуть покойника.
Подражая Гамлету — премьеру, он выдвинул на сцену вечно гамлетовский атрибут:
— Слова, слова, слова…
И ничего больше.
Впервые: «Одесские новости» / 3 (16) августа 1903 г.