Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Октябрь[править]
Поредели леса. Сад поседел. Кое-где остались осенние листочки. На сером фоне мелкого осинника, на ветке куста, как сережки, висят волчьи ягодки, черные с белым и красные.
— Какие это ягоды? — спросил меня приятель-охотник, гофмейстер. — Их едят?
— Э… нет, — сказал Герасим. — Ежели съешь — тут и помрешь. В минуту. Это волчьи ягоды.
— Какой вздор, — сказал гофмейстер.
— Нет, уж это верно, — засмеялся Герасим.
— Никогда не слыхал. Тогда бы эти кусты все вырубили. Наконец, я бы где-нибудь об этом прочел — писали бы.
— Ведь у нас все ребятишки знают. Никто не съест.
— Чушь, — сказал Павел Александрович.
Сорвал ягоду, стал есть при всех и плюнул.
— Какая гадость. Оттого не едят, что противно. Ну вот, — продолжал он, — первое октября, Покров. Да-с. Все изволило улететь — дупеля, бекасы, турухтан, вальдшнепы, утки. Болота пустые. На что же охотиться у тебя? — смотря на меня, говорит как бы с упреком приятель-охотник Павел Александрович.
— Утки-то еще есть, — сказал Герасим, — только трудно взять. Они скучились сторожкой, не подпустят. Ежели только на перелете вечером…
— Что ж ты, Павел, смотришь? Вытаращил глаза на меня, будто я виноват, что дичь улетела и охотиться не на что. А осталось мало — белые и серые куропатки, тетерева, глухари, зайцы, лисицы, волки, лоси, выдры, росомахи, выхухоль, бобры, куницы, барсуки, турицы рогатые, медведицы косматые, олени благородные и неблагородные, кабаны, вепри…
— Ну постой, постой, что за вздор всегда ты мелешь! — рассердился гофмейстер.
— Нисколько не вздор, — говорю.
— Это какие же, позвольте вас спросить, турицы рогатые? — прищурившись, спросил меня Василий Сергеевич.
— Вот спроси у Герасима.
— Турицей лось зовется, — сказал Герасим. — А вот я видал — молодым был — в Полесье, далече отсюда, за Переславским озером, двух диких коз. Редко увидать можно, а есть. А под Ивановом бобры были. Мне отец сказывал. Извели. Они ведь в гнездах жили над водой. Там и не пройдешь. Болотино такое берендеево. Туда никто и не ходит. А ежели кто пойдет, то не вернется… А если б вепрей не было, то не называлось бы Вепрево озеро. Так и зовется — Вепрь.
— Ну что… — говорю я Павлу, — слышал? Будь ты настоящий охотник, ты бы нашел, а то тебе бы все вот дупельков около дома в болоте стрелять.
— Какой вздор! — сказал гофмейстер.
И мы из сада возвратились домой.
В большой комнате деревенского дома на столе шумел самовар. Тетенька Афросинья приготовила пирожки, оладьи, грузди, маринованные грибки, жареного тетерева, гуся с капустой — для гостей.
За чаем приятели были в раздумье — куда идти на охоту?
— Да ведь вот под Остеевом, — сказал Герасим, — медведина пудов на восемнадцать ходит. Третьего дня мельник Никон Осипов на телеге в Заозерье ехал с Санькой, с внуком своим, видели они — краем леса шел. Остановился вдали и смотрит на них. Вот испугались да стал безменом об колесо стучать, он на случай с собой железный безмен берет, а медведь поглядел да в лес и ушел. А я, говорит, домой-то гоню лошадь, да про себя все — «Господи, Владыко живота моего», твержу. Нать-ко, ведь восемнадцать пудов медведина.
— А что, вы его вешали, что ли? — сказал сердито Василий Сергеевич.
— Вешали… ведь это видать.
— Какой вздор! — сказал гофмейстер.
— Почему же это ты нам ничего не написал, — сказал Павел Александрович, — я бы взял штуцер и разрывные пули.
— Я хотел, — говорю я, — но, согласитесь, такой чертила этот медведь. Во-первых, обязательно сожрет моего друга Василия Сергеевича, его высокопревосходительство, в тебе все кости переломает — не бери штуцера.
— Какой вздор этот Константин всегда несет. Уши вянут…
— Позвольте вас спросить, почему это он непременно меня сожрет?
— Как — почему? Потому, что ты самый опасный, самый храбрый и роста большого. Он по себе и выбирает. Обязательно тебя сожрет… — говорил я приятелю Васе.
— Ну, довольно, — сказал гофмейстер. — Шутки в сторону. Прекрасный серый денек, что же мы предпримем?
— Ну, что скажешь, Герасим? — спрашиваю.
— Чего ж? Чучелов расставили за моховым болотом, к горке в лесу, а я тетеревей погоню. С утра бы лучше. Ну и теперь можно. Зимой табуны большие, а теперь еще не скучились.
В лесу, у горки, Герасим вырубил длинные деревца, осинник, обрубил ветки, надев на верхний конец шеста чучело тетерки, поставил рядом с сосенкой. Вышло так, что тетерев как будто сидит на верхушке сосны. Потом подальше поставил другой шест с чучелом тетерки, потом третий, четвертый, и к каждой сосенке, где были шесты, поставил нас по очереди. Надев большие рукавицы, сказал:
— Теперь я уйду и погоню на вас, а вы глядите в оба. Полетят ведь на вас. Ловчитесь не пропуделять, а то он прямо сядет к чучеле на сосну.
Мы стояли и посматривали. Вдали, на горе, послышалось, как Герасим хлопал рукавицами и посвистывал. Надо мной пролетел тетерев.
Вдруг невдалеке раздался выстрел: раз, два, потом дальше еще. Все смолкло. Послышались шаги Герасима. Подходя ко мне, он крикнул:
— Ну, видали? Хорошо погнал? Только табун мал. Всего десяток.
— Ау! — кричали охотники.
Мы пошли с Герасимом. Павел Александрович держал за ноги убитого черныша.
— Какой вздор! — сказал гофмейстер, когда мы подошли. — Представьте, какая гадость. Прилетел и сел рядом с чучелом. Сидит наверху. Я отошел от сосны и стреляю, но какой из них чучело — неизвестно. Он улетает, а чучело вот тут лежит…
Действительно, у сосны лежало чучело тетерки, и из него высыпались опилки.
— Надо же как-нибудь отмечать, выкрасить хвост белым или что-нибудь… Нельзя же так.
— Это не шутки, — негодовал гофмейстер. — Вот и на току то же вышло — чучело, нужно метить. Согласитесь, не различишь, кто чучело, кто нет…
— А где же Василий Сергеевич? — спросили охотники.
— Василий Сергеевич! — кричали мы.
Никакого ответа. Пошли, где он стоял, его не было. Чучело валялось на земле, около лежал большой шест. «Что такое», — думали мы и опять кричали. Никакого ответа.
Пошли домой. Выходя из-под горки на тропинку, около мохового болота, увидали далеко Василия Сергеевича, бегущего по дороге к дому.
— Постой, постой! — кричали мы.
Он все бежал. Потом остановился, увидев нас. Когда мы подошли, лицо у него было красное, желтые глаза смотрели в испуге. Рот дудкой. Посмотрев на меня, сказал:
— Благодарю вас покорно. Меня-то с краю поставили. Когда вы изволили стрелять, так слева от меня, к моховому болоту, как зарычит, да по болоту чисто лошадь, а мне не видно… Это, знаете ли, голубчик из Остеева был.
— Да что ты, Вася, — говорю я. — Это лошадь была… Тут же нет медведей.
— Кто знает, — сказал Герасим, — может, лось. Пора осенняя. Лось к болоту держится.
— Нет, не лось, потому что он сопел-то как.
— Как это на тебя, Вася, все обрушивается.
— Герасим, — говорю я тихонько, когда мы пошли по дороге, — скажи, что это медведь остеевский, все-таки интересней охотникам.
— Это верно, — сказал Герасим.
Когда вернулись домой, на столе опять кипел самовар, трещал хворост в камине. Черныша Павла Александровича обнюхала собака Феб, вертя хвостом, а Герасим сказал:
— Пугать тебя не охота, Василий Сергеевич, — а я слыхал маленько, как по болоту-то он махал. А ежели бы не стреляли, кто знает, может, он тебя бы и заел.
Василий Сергеевич пристально смотрел на Герасима и сказал:
— Благодарю вас. Вы теперь меня с краю не поставите, и на такую дурацкую охоту я не пойду. Это уж дудки. Не угодно ли. Конечно, он везде шляется.
— А кто его знает? — сказал Герасим. — Может, это другой.
Друзья мои, охотники, решили, и гофмейстер сказал, чтобы не было этого всякого вздора. Мы к вечеру пойдем на болото на перелет уток.
— Только я прошу взять какие-нибудь доски, так как я не желаю стоять по колена в воде.
— Чего ж, — сказал Герасим, — это можно. Я вам, ваше высокопревосходительство, бочку прикачу. Из бочки-то вам будет сподручнее, и уткам вас не видать будет.
— Вот это прекрасно, — сказал гофмейстер.
Я видел, как Герасим под горку к болоту катил бочку. С горы она катилась сама и хлопнулась в воду болота. Бочка была большая и широкая. Герасим стоял в ней с гофмейстером. Охота была удачна, настреляли уток, и генерал записал в свой охотничий дневник:
«1 октября 1906 года, Владимирской губернии, Карашской волости. На болоте, у реки Нерль, стрельба из бочки на перелете по уткам».
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Октябрь — Впервые: Возрождение. 1937. 1 октября. Печатается по газетному тексту.