В. В. Воровский. Фельетоны
Издательство Академии наук СССР, Москва, 1960
Сидят трое — мрачные, угрюмые, недовольные.
Перед ними только что полученная телеграмма, они хмуро смотрят на нее и молчат.
Подумайте только: прусский ландтаг принял закон о принудительном отчуждении польских земель в Восточной Пруссии!
Сидят они трое — мрачные, угрюмые, недовольные.
— Эх, Вильгельм, Вильгельм! — истерически вскрикивает Пуришкевич, — что ты наделал! Я понимаю, что это с патриотической целью; но ведь — принудительное отчуждение! Как мы теперь кадетам в глаза смотреть будем?
— А они уже радуются, — сумрачно прибавляет Крупенский1. — Я слыхал, что новый аграрный законопроект сочиняют с принудительным отчуждением земель правых помещиков. Ссылаются при этом на пример прусского ландтага.
— Нет, чего я никак не могу понять, — горячо заговорил Вл. Бобринский2, — куда у них девались головы? Ведь они же у помещиков будут отбирать земли, хоть у поляков, да у помещиков.
— Добро бы еще у жидов! — грустно прибавил Пуришкевич.
— Отнимут у помещиков землю, — продолжал Бобринский, — разорят крупные хозяйства, уничтожат культуру, дворянство, любовь к отечеству…
— А на место патриотов — крупных землевладельцев — посадят мужиков сиволапых…-- желчно добавил Крупенский.
— Да, но, ведь это ужасный прецедент! Ведь это заразительный пример! Ведь это утверждение мужицкого права на барскую землю!
— Прямо нечто невероятное! — вскочил, волнуясь, Крупенский.
— Помните, ваше сиятельство, когда в Румынии аграрные беспорядки были3, посмотрели бы, что у нас тогда творилось: волки — не люди.
— Надо принять меры, — решительно заявил Пуришкевич.
— Надо принять меры, — столь же решительно подтвердили остальные.
— Надо отбить у этих жидков-кадетишек охоту смущать народ, — сказал Пуришкевич.
— Непременно надо, — согласились остальные. И все отправились к Меньшикову.
Они застали его в одном исподнем белье, добивавшим сто первый поклон. В комнате пахло ладаном, маслом лампадным, восковыми свечами и доносом.
Началось совещание. Говорили больше шепотом, озираючись робко по сторонам. Меньшиков поминутно подбегал к двери и прислушивался. Окна были закупорены. В комнате лежали две сыскные собаки, только что полученные из Бельгии, по 600 руб. за пару.
— Это все московские кадеты — выводки Герценштейна — гадят, — нервно заговорил Меньшиков. — Я их знаю. Петербургские не то: они уже уступили справедливую оценку во II думе, а в этой и принудительное отчуждение уступят. А вот московские — ну, мы их подтянем.
Они долго еще шептались и были довольны. Бобринский потирал руки и хлопал себя то животу, Пуришкевич начал кувыркаться на ковре, причем чуть не разбил лампадку, Крупенский же ржал от удовольствия, к великому смущению и негодованию двух бельгийцев по 600 р. за пару.
А на другой день в «Новом времени» Меньшиков уже писал:
«В Москве раскрыт страшный заговор. Невероятное стало действительным. Усилиями чинов охранного отделения, особенно же вновь выписанных сыскных собак, удалось обнаружить, что в Москве существует народная свобода, образовавшая особую партию, имеющую целью ниспровергнуть существующий государственный и общественный строй путем отмены избирательного закона 3-го июня и передачи земель правых помещиков платежеспособным крестьянам по оценке, устанавливаемой либеральными помещиками» и т. д. и т. д.
Ожидается процесс-монстр, а вместе с ним и новое успокоение страны. Опасная забава прусского правительства не отразится тогда на умах российских мужичков.
«Одесское обозрение»,
17 января 1908 г.
Фельетон перепечатывается впервые.
Он написан в связи с законопроектом прусского ландтага, направленным на экспроприацию польских земель и на еще большее ущемление гражданских прав поляков в Германии. Решение прусского парламента вызвало протесты мировой общественности. На анкету, которую польский писатель Генрих Сенкевич разослал в разные страны, чтобы выяснить отношение общественности к этому националистическому акту правящей германской верхушки, откликнулись многие деятели мировой культуры. Среди них был и Лев Толстой, который в своем письме, опубликованном во французской газете «Матэн» и перепечатанном в «Одесском обозрении» 15 января 1908 г., охарактеризовал намерения германских властей как «бандитский замысел угнетателей». Совершенно иную реакцию закон прусского ландтага вызвал в черносотенно-шовинистических кругах России.
1 О Крупенском — см. прим. к фельетону «Сближение центров» (№ 9, стр. 43).
2 Бобринский — крупный помещик, член Государственной думы, представитель крайней правой, впоследствии проделавший эволюцию к октябристам.
3 Речь идет о крестьянском восстании 1905 г. в Румынии.