М. Н. Катков[править]
Ответ «Голосу» по поводу законного права всякой редакции продолжать три месяца издание по объявлении не принятого предостережения[править]
Нашим читателям хорошо известен факт, что «Московские Ведомости» под нынешнею их редакцией имеют множество ненавистников. Их ненавидят все приверженцы и друзья польского дела в России, какого бы ни были они происхождения, вероисповедания и подданства, и ненависть их к «Московским Ведомостям» тем сильнее, чем более они преданы целям и стремлениям польского и вообще нерусского патриотизма, который в пределах России по необходимости является в многоразличных формах явной или тайной государственной измены. С существованием «Московских Ведомостей» в нынешнем их виде также никоим образом не могут примириться все, кто так или иначе, сознательно или бессознательно, в теории или на практике отрицают единство и целость России. К этой категории принадлежат украйнофилы с их стремлением создать другой русский язык и, следовательно, другую русскую народность на юге России и тем, без сомнения, положить глубокие основания для внутреннего раздвоения русского государства и русского народа; к ней принадлежат все те, которые держатся учения о России как о гуманитарной империи, лишенной будто бы всякой национальной основы и совмещающей в себе множество народностей, чуждых друг другу, обособленных друг от друга и примыкающих только к одной общей верховной власти, безразличной по отношению ко всем. Разумеется, сюда же относятся и наши нигилисты, готовое орудие для всякого дурного дела в России. Мы не говорим уже о других, менее ожесточенных противникам «Московских Ведомостей», тем более что они так или иначе примыкают к которой-либо из поименованных выше категорий. Читателям нашим известно также, что наши противники неистощимы в своих усилиях и крайне неразборчивы в средствах для низложения своего врага. Они ничем не стесняются. Сегодня в «Revue des Deux Mondes» они будут обзывать нас ярыми демократами-социалистами, завтра в «Современнике» — ратоборцами крепостничества; то будут ставить нас во главу ультрапатриотической партии в России, то будут находить, что между патриотическим настроением русского общества и направлением «Московских Ведомостей» нет и не может быть ничего общего и что, напротив, только «Московские Ведомости» вносят разлад в эту единодушную, патриотически настроенную среду русского народа. Словом, все средства кажутся им хороши и пригодны, лишь бы, по их мнению, они могли повести к цели. И замечательно, что все эти усилия являются как бы следствием некоторого предварительного соглашения; на все эти разные голоса и в русских, и в иностранных газетах говорит иногда словно один и тот же штукарь, который аукнется в Париже и откликнется в Петербурге или наоборот. Все эти голоса как будто подчиняются одним и тем же внушениям и меняют свои напевы, смотря по обстоятельствам времени и места. Мы полагаем, что нашим читателям будет не в тягость ознакомиться с их новейшим напевом.
Было время, когда считали нужным преувеличивать до чудовищных размеров значение и влияние «Московских Ведомостей». Не пресловутый ли публицист, состоящий органом некоторых влиятельных сфер и замаскированный именем Шедо-Ферроти, первый в своей брошюре возымел ни с чем не сообразную мысль приписать «Московским Ведомостям» важнейшие государственные назначения и меры в 1863 г.? Мы тогда протестовали против этого непозволительного маневра, и что же? Тот же самый г. Шедо-Ферроти является в настоящее время с обвинением, что не он, а будто бы мы сами дерзаем отождествлять себя с Россией, присваивать себе значение, которое не может нам принадлежать, и в своем самоослеплении провозглашаем: «La Russie, c’est moi» [«Россия — это я» (фр.)]. Но вот на помощь к г. Шедо-Ферроти явился г. де Мазад, который, в сущности, повторил о нас то же, что писал первый в 1864 г., и позаботился преимущественно о том, чтобы с наибольшею яркостью выставить на вид, насколько «Московские Ведомости» содействовали водворению, по его словам, фанатического патриотизма в русском обществе и каких пагубных последствий надобно ожидать от такого настроения. Как г. де Мазад, так и г. Шедо-Ферроти обвиняли нас в том, что мы настегали все русские журналы на патриотический тон. Мы сами, разумеется, не говорили ничего подобного, хотя могли бы только радоваться такой перемене с нашими журналами, если б она действительно и искренно совершилась; но вот «Голос», который так усердно вторил в свое время г. Шедо-Ферроти, который и теперь служит лишь слабым, хотя и циническим отголоском того, что пишут о нас г. Сен-Марк Жирарден в «Journal des Debats» или г. X. в «Le Nord», крайне оскорбился тем, что в N 89 мы назвали «борьбу против „Московских Ведомостей“», против ультрарусской партии — борьбою против нынешнего патриотического настроения русского общества и против серьезной и самостоятельной политической печати в России. Теперь считается более пригодным уверять, что между «Московскими Ведомостями» и патриотическим настроением русского общества нет ничего общего, тогда как еще в марте старались всех уверять, будто именно от «Московских Ведомостей» идет эта пагуба и зараза, которая называется русским патриотизмом. На такие-то внезапные и резкие переходы обречено то недостойное дело, которое, как ни меняет свою шкуру, везде и всегда остается верно самому себе.
Но этого мало: с тех пор как г. министр внутренних дел заблагорассудил объявить нам предостережение, все те, кому ненавистна нынешняя редакция «Московских Ведомостей», не перестают из этого факта и его последствий почерпать свои доводы против нашей деятельности. Всех громче кричит против нас по этому поводу «Голос». Как прежде он принимал к сердцу и отстаивал дела и теории наших петербургских педагогов, так точно теперь он ратует за непогрешимость министерского распоряжения, хотя это министерство имеет и свой собственный ежедневный орган в «Северной Почте». Как тогда он не довольствовался одним оборонительным положением и нередко переходил к наступлению, так и теперь, после первой статьи, уснащенной латинскими изречениями, он делает вылазку! — латинист разом превратился в базарного крикуна, и латинские фразы заменились площадною бранью. Но оставим в стороне эту неподкупную газету и с латинскими ее фразами, и с площадною ее бранью, и скажем лишь несколько слов в обличение наших противников, которые стараются извлечь для себя наибольшую пользу из положения, созданного для нас министерским распоряжением 26 марта.
Сущность всех обвинений, направленных против нас по этому поводу, заключается в том, что мы, не напечатав данного нам предостережения, тем самым будто бы совершили акт явного сопротивления закону, пошли против закона и стали, таким образом, на революционную почву. Посмотрим же еще раз, в чем дело. Закон предоставляет министру внутренних дел право делать предостережения периодическим изданиям, и мы никогда не отрицали этого права. Далее, закон налагает на периодические издания обязанность печатать эти предостережения, и мы никогда не отрицали этой обязанности. Но закон не обязывает признавать всякое министерское распоряжение или предостережение справедливым и непогрешимым. Вполне признавая законное право министра, мы не могли, однако же, признать применение этого права в данном случае согласным с требованиями справедливости. Мы не считали его таковым, потому что г. министр внутренних дел обратил свое предостережение против направления, которому мы следовали в продолжение всей нашей деятельности по изданию «Московских Ведомостей» и которое было рассматриваемо в комитете министров и было признано не зловредным или колеблющим доверие к правительству, а напротив, полезным. Не имея расположения обращать правительственные действия в шутку, мы не могли принять министерское предостережение и на другой же день продолжать действовать наперекор ему, следуя тому же направлению, которое г. министр счел за должное подвергнуть столь решительному и тяжкому порицанию: напечатать министерское предостережение для нас значило принять его в руководство и, следовательно, изменить все направление нашей деятельности, а этого не дозволяла наша совесть и сознание нашего долга. Что же нам оставалось делать? Немедленно прекратить нашу деятельность? Немедленное прекращение нашей деятельности было бы, без сомнения, для многих желательно; но должны ли мы были сами немедленно прекратить ее, если мы считаем ее не бесполезною и если закон давал нам возможность продолжать ее еще три месяца, хотя и на тяжких условиях? Конечно, нет; мы обязаны были и действительно решились воспользоваться этою возможностью, и ни один здравомыслящий человек, ни один юрист не найдет нашего решения противозаконным, хотя оно и может не нравиться и «Голосу» и «Современнику», и «Отголоскам Русской Печати», и вообще всем, кому мы не по нраву.
Итак, в нашем решении нет и тени неуважения к закону или ко власти, которою облечен министр внутренних дел, и говорить, что мы колеблем учреждения, что мы подаем пример неповиновения законам и действуем в революционном духе, ничуть не лучше, чем утверждать, что русский патриотизм есть пагуба для России. Какой закон и какое учреждение мы поколебали? Если дело идет об установленной у нас системе министерских предостережений, то она не только не теряет своей силы и значения вследствие нашего решения, но, напротив, служит лишь к обнаружению, какую силу могут иметь министерские предостережения. В данном случае предостережение было равносильно немедленному запрещению издания, если бы закон не давал возможности продолжаться ему еще три месяца, подвергая, однако же, каждый выходящий нумер штрафу. Вопрос может идти не о том, не поколебали ли мы закона или установленного учреждения, а только о том, следовало ли исполнителям закона дать ему то применение, которое они дали, и правильно ли, согласно ли с общими интересами и требованиями справедливости воспользовались они тем орудием, которое закон дал им в руки? Вопрос этот заслуживал бы полного внимания, если не имеется в виду подавлять те издания, которые смотрят серьезно на свое призвание, а равно и на меры правительственных установлений.
Достойные уважения юристы полагают, что мы имеем право обжаловать судебным порядком распоряжение г. министра. Решимся ли мы этим правом воспользоваться или нет и возможно ли нам было бы или нет после судебного процесса с министром внутренних дел продолжать издание под его административным надзором, во всяком случае, и для решения юридического вопроса, и для ведения самого дела нужно немалое время. Итак, даже в том случае, если б оказалось возможным разрешить наше дело судебным порядком, обнаружилась бы благодетельная сторона статьи 33-й, которая при всей своей строгости дает возможность продолжать издание в течение трехмесячного срока по объявлении не принятого предостережения.
Впервые опубликовано: «Московские Ведомости». 1866. 4 мая. № 95.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/katkov/katkov_otvet_golosu.html.