Ответ на нелепые статьи и клеветы, помещенные во французских журналах и газетах[править]
В некоторых листках парижских содержатся разные статьи о духе и политике британского правительства. Судя по ядовитой дерзости и ругательствам, надобно думать, что они сочинены самим г-м Бонапарте, или Талейраном, или другим каким-нибудь человеком благомыслящим.
Клевета, сколь ни была бы она очевидна, и ругательства, как бы они ни были грубы и нелепы, по большей части бывают вредны. По сей причине, мы почитаем нужным опровергнуть громады лжей, несмотря на то, что в них нет ни толку, ни связи. Надобно давить клопов; иногда крик лягушек бывает несносным. — Вот в чем состоит сущность лжей:
1) Правительство британское не хочет мира; потому что не удостоило ответом письма, которое Бонапарте писал к королю, — потому что старается о заключении союза с некоторыми державами твердой земли, — потому что одно ведет войну против Бонапарте и его рабов союзников, не желая вступать в мирные переговоры без ведома и согласия государств дружественных.
2) Фокс и товарищи нетерпеливо желают, чтобы начаты были переговоры с Бонапарте на основании предварительных статей, которые угодно будет предписать высокомерному повелителю французов.
3) Члены оппозиции парламента великобританского в речах своих дозволяют себе говорить дерзко на счет короля шведского и других монархов европейских.
4) Англия не получит себе никакой помощи от государств твердой земли, и деньги, назначенные для союзников, принуждена будет издержать на шпионов, изменников, пролаз и убийц.
5) Правительство великобританское поступает неблагоразумно, прося Россию о содействии и посредстве, и свидетельствуя, что от сей державы зависит заключение мира.
6) Бодрость великобриттанского правительства ослабела; его совещания разделились от разногласия партий, в продолжение последнего заседания парламента.
7) Англия тогда только заключит мир, когда все державы твердой земли откажут ей в помощи. Следственно нельзя надеяться на скорое заключение мира.
8) Морская служба в Англии остается без присмотра. Флоты снабжаются только из Одессы съестными припасами, весьма вредными для здоровья.
9) Все пособия могущества Великобритании истощились.
Отвечаем.
Правительство великобританское хочет мира — но такого, который утвердил бы свободу и независимость Европы; оно хочет мира — но такого, которой ограничил бы честолюбие Франции, вредное для самого народа французского, опасное для соседов; оно хочет мира — но такого, который обеспечил бы нашу независимость, открыл бы нам приятные виды и надежды в будущем, оградил бы нас безопасностью от честолюбивых притязаний других народов. Нам не хотелось бы вступать в переговоры с нетвердым правительством похитителя престола; но должно покориться судьбе. Если Бонапарте станет вести себя, как прилично честному человеку, — если он станет прилежно заниматься благом управляемого народа, — если станет соображаться с правилами здравой и основательной политики: мы и с ним вступим в переговоры. Правительство британское готово всем пожертвовать для заключения полезного мира. Вся нация, начиная от короля до последнего подданного, желает его с нетерпением. Если бы кто-нибудь из министров осмелился противиться заключению мирных условий, то всеобщая ненависть и презрение наказали бы дерзновенного. Но можем уверить правительство французское, что ни одна держава твердой земли не одобрила бы нашего поступка, если б мы заключили мир на других правилах.
Бонапарте хочет странных переговоров, хочет только манить нас своими предложениями. Он хочет заключить мир так, чтобы в качестве победителя предписать статьи Англии и другим государствам, показывая, будто из одного великодушия печется об их участи, и будто всех уже покорил силою своего оружия. Он хочет такого мира, при котором г. Питт, подобно лорду Сидмуту, предоставил бы всю Европу его распоряжению. Он хочет мира, при котором согласились бы на нелепые требования, включенные в трактат Амьенский. Он хочет, чтобы мы, победители, сказали побеждаемым французам: «Одаемся в вашу волю. Мы вам воспротивились, победили вас; какая нужда! Делайте с нами, что хотите.» — Нет! мы не хотим такого мира. Вступим в переговоры — но на основании предварительных статей, в которых будут находиться другие условия. Прежде усердные патриоты Англии и Ирландии погибнут все до единого, — прежде сии счастливые острова обратятся в дикие пустыни, — прежде океан поглотит их, нежели мы решимся выгодами священнейшими и драгоценными пожертвовать честолюбию низкому, ненасытному, жестокому, пагубному.
Правда, Фокс и товарищи говорили нечто похожее на открытие мирных переговоров с Франциею. Но это есть не иное что, как одна из обыкновенных уловок, которую употребляют члены оппозиции, показывая, будто не соглашаются с министрами. В Фоксе закипела кровь английская, когда Бонапарте дерзнул говорить с лордом Витвортом языком носильщиков и рыбных торговок. Сам Фокс подал совет без России не начинать переговоров. Все ласкательства, которые Бонапарте расточает для оппозиции, ни к чему не послужили бы, если б ее Члены допущены были к министерству. Бог знает, что тогда сделалось бы с их слабыми головами; но мы уверены, что в них сердца прямо английские.
Какую находит для себя выгоду Бонапарте в том, что граф Дарклей и граф Суффолк, говоря о короле шведском и других монархах Европы, употребляли слова, которые столь же грубы, как Наполеоновы? Слова сии менее непристойны, нежели какими он представить их желает; они не означают ни мнения правительства, ни чувства нации. Благородные особы, которые в жарком споре по неосторожности сказали лишнее, не признали нужным утверждать, что слова их не подвержены никакому сомнению. Нескромность членов оппозиции никого не оскорбляет; никакая злость, никакие коварные происки корсиканца или француза не успеют возбудить неудовольствие монархов, на счет которых говорено было в парламенте.
Англия не отчаивается получить помощь держав твердой земли. — Наше правительство в высокомерии Наполеона Бонапарте ныне находит для себя вернейшее пособие, нежели в то время, когда бы все государства против него вооружились. Злоупотребление могущества его в отношении к городу Гамбургу, насильственные поборы денег в Бремене и Любеке, присвоение Генуи и других областей в Италии, ругательства и презрительные отзывы, которыми наполнены французские журналы на счет государств Европы; вот что поколеблет силу его несравненно более, нежели все армии, не вовремя отправленные против Франции.
Бонапарте доказал собственным примером, что в наши просвещенные времена господствование похитителя, столько же, как и революция республиканская, несовместно с безопасностью государств сопредельных и с обыкновенным порядком их отношений между собою. Он отвратил от себя сердца миллионов людей, которые, быв в восторге от удивления, может быть, предпочитали его выгоды общей пользе, нами теперь защищаемой. Он успел обнаружить свое легкомыслие, занимаясь по большей части одними пустыми обрядами. Он принужден был сносить унижение, видя неудачу в своем намерении брататься с государями Европы. Он сделал смешными братьев своих, сестер и помощников в неправедном хищении, возведши их в такие достоинства, которые кажутся почтенными в глазах света только по своей древности и по закоренелому мнению. Он запутался в войну такого рода, которая для него разорительна и совсем неудобна. Если бы должно было сражаться на твердой земле, то его войска, двигнувшись с места, не встретили бы препятствий, нашли бы везде довольную для себя пищу, дрались бы с солдатами не весьма опытными, и могли бы действовать, не имея нужды в новых приготовлениях. Но в настоящую морскую войну надлежит строить корабли, набирать матросов, делать приготовления: рекруты должны спорить с ветеранами в таком искусстве, в котором мужество и дарования ничего не значат без опытности. Бонапарте ныне походит на бойца, который, имея руки связанные, должен обороняться ногами.
Бонапарте разглашал, что Англия одна, без союзников, не в состоянии противиться Франции, находящейся под его управлением. Чтобы приобресть союзников и остановить честолюбивые его затеи, нам надлежало решиться на объявление войны; надлежало доказать, что и без помощи союзников можем бороться с его силою, умом и военными дарованиями. — Кажется, не нужно уверять, что Англия не так еще слаба, чтобы стоять ей ниже прочих держав на земном шаре. Наше правительство очень уверено было, что война, которую ныне ведем, для нас неопасна. Оно предвидело важные выгоды, которые должны следовать за ее успехами. Вот почему мы не старались ни просьбами, ни угрозами склонять европейские государства к принятию в войне участия; они сами увидели, как выгодно для них соединиться с нами.
Мы старались сохранить их благосклонные расположения нашим уважением, нашею почтительностью. Мы свято наблюдали законы права народного. Мы никого не оскорбили высокомерием. Мы ни перед кем не унижались. Мы не заставили ни одно государство по слепому к нам пристрастию запутать свои отношения с Францией. Сражаясь за выгоды целой Европы, за свободу человеческого рода, мы не тщеславились достохвальною решимостью — как будто бы дело состояло в одной только нашей пользе. Мы доказали свету, что влияние Англии на систему Европы не нарушает независимости других государств, и что влияние Франции опасно для свободы наций. Мы объявили всем державам, что желаем союза их с нами против Франции в таком только случае, если он очевидно будет полезен для их внутренних и внешних отношений.
Что ж вышло? Все тайно и явно подают голоса в нашу пользу. Россия берет нашу сторону. Король шведский, с благородным жаром патриота и героя, принимает участие в наших намерениях. Даже Пруссия, несмотря на свою покорность, за которую Бонапарте платит ей очень дорого, несмотря на желание получить Ганновер и Гамбург, готова выйти из терпения и вооружиться против похитителя. Австрия не приготовилась ли к деятельнейшей обороне? Есть ли хотя один вольный город — разумеется, где Бонапарте не страшен — в котором бы не гнушались насильственными его поступками? Не перенес ли он терпеливо оказанного ему Оттоманскою Портою явного презрения, которое могло бы раздражить всякую державу? Не был ли он принужден с низкою покорностью просить султана о принятии письма? Голландия, Швейцария, Италия, сама Франция, — все сии государства, изнемогающие под тяжестью деспотической его власти — не принимают ли внутреннего участия в праведной войне Англии против похитителя? Знает ли он, до какой степени зрелости уже доведена система соединения против общего неприятеля? Так! Он конечно знает об этом, но утверждает противное для прикрытия своего страха. В настоящем положении дел, скорее должно ожидать, что женщины и дети с оружием в руках побегут навстречу неприятелю, нежели Англия останется без союзников, скажу смело, нежели Англия не в силах будет одна сражаться за дело великое и славное.
Бонапарте, Талейран и Готрив упрекают британское правительство мнимым расточением вспомогательных денег на заплату подкупленным шпионам, изменникам и убийцам.
Упреки весьма несправедливые! Правительство французское по собственным своим поступкам судит о поступках наших. Английские министры, будучи одарены от природы глубокою проницательностью, тонкою разборчивостью, острою дальновидностью, удобно могут угадывать и открывать тайные замыслы и намерения, которые до Бонапарте и Талейрана доходят через шпионов. Сие почти Божеское провидение, fere Divina providentia, выхваленное в письмах Цицероновых, важнее, нежели многочисленные легионы. Наши министры — природную остроту ума усовершенствовав прилежным наблюдением человеческих действий, изменений человеческих свойств, изучением исторических происшествий, географических объяснений, законов мира физических и нравственных, выгод и взаимных отношений между государствами Европы, благоразумным примечанием дарований и недостатков, добродетелей и пороков главных лиц, действующих на политическом театре Европы — наши, говорю, министры легко угадывают все замыслы неприятеля, проницают его тайные намерения — и по большей части не ошибаются. Так астроном вычисляет затмения, и приводит народ в изумление точностью своих предсказаний о движениях светил небесных.
Нет ничего легче, как проникнуть намерения слабого министра, который почитает себя хитрым. Узнав настоящий его характер, мы не можем в нем обмануться. Такой министр походит на страуса, который, спрятавши голову, думает, что всего себя скрыл от наших взоров. Бонапарте и Талейран теперь никого уже не введут в заблуждение. Если бы они еще были хитрее, нежели какими суть ныне, и тогда тайные их уловки не скрылись бы от проницательности наших министров. Британское правительство, бодрое и опытное, всегда видело и видит намерения властелина Франции. В самом деле очень забавно, что Бонапарте, видя тайны свои обнаруженными, предается чрезмерной ярости, — что Талейран кричит, будто шпионы все разведывают, — что Монитер изрыгает грубые ругательства против мнимых шпионов и изменников, будто бы подкупленных английским золотом. Все это заставило бы каждого смеяться, если бы Наполеон и его любимцы иногда не приказывали выводить на эшафот или мучить до смерти под пыткою невинных людей, чтобы показать свету, будто сии несчастные точно обличены в шпионстве. Такие и подобные сим убийства — которые Наполеон Бонапарте приказывает совершать, под предлогом казни шпионов, перед произведением в действо великих своих предприятий — походят на приношения невинных людей на жертву, которых отаитяне закалают по случаю чрезвычайных военных происшествий, или советований.
Кроме того, правительство британское имеет еще другие средства, верные и действительные, осведомляться о происшествиях, не нарушая правил чести и справедливости. Мы имеем дружеские связи с дворами, которых агенты охотно извещают наше правительство о всем, что знать ему нужно, без нарушения верности к своим государям и собственной своей чести. Мы имеем своих министров дипломатических на твердой земле в таких местах, где почитаем их присутствие нужным и полезным, — министров, которые поведением своим снискали себе общее почтение, — министров, которых трудно ввести в заблуждение — министров, которые своею правотою заслужили доверие.
Прибавим еще, что многие честные и умные англичане путешествуют по чужим государствам. Хотя они и не имеют особенного препоручения уведомлять правительство о всех происшествиях; однако ж, по любви к отечеству, иногда доставляют ему нужные сведения, касающиеся его выгод, сведения, которые сами получают не бесчестным образом, и которые правительство принимает с удовольствием. — Наши торговые агенты суть вообще люди способные к разведыванию о перемене в делах и о планах неприятеля; по усердию своему ко благу британского народа, они нередко берут участие в делах правительства. Наши флоты и отделенные эскадры, приближаясь к неприятельскому берегу или перехватывая корабли, или останавливая нейтральные суда, имеют способы узнавать намерения неприятеля. Правость нашего дела и наше прямодушие доставляют нам средства через подданных держав нейтральных разведывать о движениях неприятеля.
Имея все сии способы, станет ли британское правительство содержать шпионов на жалованье? Если оно когда-нибудь и действовало через людей подкупленных, по крайней мере никогда не нарушало прав народных.
Нимало не бесчестно поступать с изменниками, так как поступало с ними правительство римское, когда отослало для наказания школьного учителя, обещавшегося выдать ему детей неприятельских, или когда объявило королю Пирру злой умысел его лекаря.
Правительство британское не платит за открытие таин таким людям, которые по присяге своей и обязанности должны хранить их свято. Шпионы, им употребляемые, суть те самые, которые за свое ремесло получают деньги от Бонапарте и Талейрана. Мы употребляем их единственно для предупреждения измены против нас.
Neque lex justior ulla est
Quam necis artificis arte perire *)
{* Это можно перевести так: «Справедливость требует, чтобы коварные злодеи падали в яму, для других ими вырытую.»}
Мы никогда не верим сим людям, хотя бы в одно время получили от них многие донесения, во всем сходные. Что касается до издержек, употребляемых британским правительством на шпионов, то можно сказать без всякого прибавления, что Талейран более денег расточает в одну неделю на жалованье шпионам, убийцам и изменникам, нежели британское правительство в течение целого года на заплату за разные донесения.
По мнению парижских журналистов, «великобританское правительство поступает неблагоразумно, прося Россию о содействии и посредстве вразсуждении мирных переговоров».
Кажется, не противно здравой политике, принятой всеми нациями, что одно правительство соображается с выгодами и намерениями другого, находящегося с ним в дружеских связях, а особливо когда дело идет об открытии переговоров с третьим, которое обеим первым подало причину к неудовольствию. Такая предосторожность нимало не противна праву народному и дозволена даже в частной жизни. Древние и новые государства не стыдились употреблять ее. Ни один мирный трактат не был заключен без посредства. Доказывать сию истину столь же бесполезно, как и то, что дважды два — четыре.
Как между двумя спорящими особами, так точно и между двумя воюющими нациями посредство третьей стороны, не участвовавшей в несогласиях, более всего способствует к примирению. Самолюбие каждой из воюющих держав естественно препятствует сделать непосредственное предложение о мире; такое предложение обнаружило бы слабость. Вражда запрещает им изъясняться с чистосердечием и вежливостью, которые в подобном случае бываю нужны. Оба государства не могут скрывать досады своей, не могут объявлять истинных своих выгод. Предложение, сделанное прямо, без посредства третьей державы, послужило бы только к усугублению вражды взаимной. По сим-то причинам введено в употребление с давних веков приглашать посредников для примирения государств воюющих. Способ действовать чрез посредство держав посторонних основан на правилах разума, на законах природы; никакие перемены в делах общественных не могли сделать его бесполезным или противным справедливости. Сей способ введен в политическую систему Европы, потому что разум человеческий и дух правления достигли до высокой степени совершенства. Более же всего посредничество нужно, когда дело идет о примирении Великобритании с переменными правительствами, господствовавшими во Франции после революции; потому что каждый раз, начиная с сей эпохи, Франция дерзостью своею уничтожала мирные переговоры при самом их начале, или же старалась заключать мир столь непрочный, что он сам собою разрушался.
Великобритания просила советов у России — как посредницы, или как союзницы — в рассуждении, мирного предложения, сделанного от Бонапарте. Что ж тут есть неприятного для властелина Франции? Все то, что раздражает его, служит к нашему оправданию. Почему России нельзя быть посредницею между Англиею и Франциею? Сам Бонапарте не выдумает приличного доказательства. Не боится ли он, чтобы Россия, вместо примирения, не раздражила еще более воюющих держав? Но это совсем противно характеру императора Александра и его политике. Находит ли Россия какую- нибудь для себя пользу в том, чтобы война продолжалась? Никакой. Дипломатические чиновники Российской империи менее ли честны, менее ли постоянны, менее ли верны своему государю, менее ли миролюбивы, менее ли проницательны, нежели министры и агенты других держав? Сам Бонапарте признается в противном.
Следовательно Бонапарте недоволен отношением нашим к России о мирных его предложениях, потому что неправедные его притязания не были бы одобрены беспристрастным посредником; — недоволен, потому что он боится, чтобы сие наше отношение не послужило поводом к заключению наступательного и оборонительного союза между Великобриттаниею и Россиею; — потому что он надеялся вести переговоры с Великобриттаниею и с Россиею, с каждою порознь, и говорить с ними тоном повелительным. — Бонапарте досадует, что дела идут не так, как ему хочется; он жестоко сердится, видя, что неприятели его живут между собою в добром согласии, действуют с глубокою проницательностью, поступают искренно и честно. Он предвидит конец своего господствования над государствами твердой земли, в которых старается питать дух несогласия — предвидит и трепещет, помышляя, что доживет до сей эпохи. Он видит, что пружина, противоборствующая его притязаниям, не только не испортилась, но с новою силою готова обросить тяжесть, на ней лежащую.
Ответ на нелепыя статьи и клеветы, помещенныя во французских журналах и газетах: [О политике брит. правительства]: (Из Лондонских ведомостей) / [Пер. М. Т. Каченовского] // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 23, N 18. — С. 135-154.