Розанов В. В. Собрание сочинений. Русская государственность и общество (Статьи 1906—1907 гг.)
М.: Республика, 2003.
О «ЗАЯВЛЕНИЯХ» И ЗАЯВИТЕЛЯХ
[править]Трудно сказать, нужно ли и можно ли верить чистосердечию и даже подлинной действительности резолюций Московского комитета социал-демократической рабочей партии и еврейского Бунда против «экспроприации частной собственности». Дело идет о похождениях с браунингами и финскими ножами в табачных лавочках и частных квартирах, но, очевидно, не идет о таковых же похождениях в винных лавках и около почты, т. е. около имущества «казенного», что прямо видно из ограничительного постановления и комитета, и Бунда. Очевидно, так как правительство вознаграждает почтовые утраты частных людей, то, по соображениям Бунда и комитета, вынуть «в целях освобождения» деньги, положим, крестьянина Семена Комарова из почтового конверта — вовсе не значит «ограбить» этого крестьянина, а только воспрепятствовать довезти в целости по назначению его безграмотное письмо, конечно пропадающее вместе с деньгами, что уже не составляет чего-нибудь важного. Мы не знаем, насколько вообще нужно и можно верить «заявлениям» и «резолюциям» этих господ, столь далеко разошедшихся с всемирными понятиями о нравственности, о чести, о позволительном и непозволительном. Кто нарушает шестую заповедь и половину восьмой, почему тот будет удерживаться перед малюсенькой второй половиной этой восьмой заповеди. Частная собственность?.. Но «частная жизнь» еще дороже, и, однако, при «политически важных» покушениях преспокойно дробятся ноги и размозжаются головы множеству частных людей, женщин и даже детей. Все «во славу революции». Что же тут задумываться перед портмоне с красной десятирублевкой? «И веревочку подай, — как рассуждает Осип в „Ревизоре“, подбирая все нужное, — и веревочка пригодится». Надо же и Бунду, и комитету содержать на свой счет сотни фанатиков, исполняющих разные более или менее щекотливые поручения их; содержать армию революционную, которая во всяком случае не работает, а ест, пьет и одевается, а в исключительных случаях нуждается в весьма дорогих мундирах и занимает недурные номера в гостиницах, — для всего этого нужен постоянный приток, и притом очень больших денег. День революции стоит тысячи рублей: это надо заработать. А так как это все «безработные», от верхов до низов, то, очевидно, приходится добывать эти средства мародерством.
Бунд мотивирует отказ от «экспроприации», т. е. попросту от краж, тем, что грабежи эти «деморализовали партию и сделали членов ее равнодушными к ней». Не слишком ли поздно?.. Да и что такое «деморализация», не слишком ли устарелое понятие? «Пой светик, не стыдись», — сказали бы мы революционерам. Удивительно: режет человек ближнего — деморализации еще нет; крадет пакет с деньгами — политическая заслуга; изменит отечеству, народу, государству — все «Вперед! вперед! вперед!», как поется в русской марсельезе. Но вот такой молодец, изменивший России и выкравший деньги, изменил еще и Бунду: и тогда Бунд кричит: «Это — невозможно! Деморализация! Мы гибнем!» Но, друзья человечества и наши, не «погибли» ли вы гораздо раньше, когда еще только замышляли быть «черными воронами» России?
Всякий беспорядок тает в самом себе, тает потому именно, что он беспорядок. И революционеры, пока переживающие еще медовый месяц, получат самое тягчайшее себе наказание не в правительственных репрессиях, а вот от этой «анархии в анархии», «революции в революции», какую, без сомнения, скоро им придется увидеть и пережить. Тогда только революционеры и поймут теперешние чувства России к ним как к изменникам народного порядка и врагам государственного закона. «Свой опыт» не только дороже всего, но он единственно чего-нибудь стоит. Вот когда революционеры увидят хулиганство в своих рядах, хулиганство в пределах собственной теории и учения, тогда поймут и точку зрения на себя как на хулиганов и научатся первым складам политической зрелости. Не следовало бы забывать литературных предтеч теперешнего движения: пропойца-босяк у Максима Горького говорит, что он никого так не ненавидит, как крестьянина-мужика; ненавидит его за грош собственности, которого у босяка нет, за свой дом, за свое поле, за свою семью и вообще за весь бытовой покой и хоть какую-нибудь упорядоченность, которой босяк не только не видит у себя, но, очевидно, никогда и не увидит, ибо его никуда не тянет, кроме кабака. «Этого мужика я до глубины кишок ненавижу», — говорит он, и чувства его едва ли изменятся от того, что мужик получит еще несколько «дополнительных» благополучии из казенного сундука.
Революционеры должны бы понимать, что, однажды и где-нибудь вступив на путь «экспроприации» из чужого кошелька, решительно никогда и нигде нельзя остановиться. Сегодня возбуждено «аграрное» движение против землевладельцев, назавтра бедная часть деревни «громыхает» более зажиточную и менее пьяную, пока на третий день их самих, пьяных мужиков, не перережут «босяки», часть которых уже открыто состоит из воров, альфонсов, котов и убийц и в общей массе состоит из людей, потерявших всякую способность к труду и трезвости.
Восторжествует у нас в конце концов «азбука социальных наук», — азбука гражданского строя, первые теоремы всемирной цивилизации. Одною из главных таких теорем является принцип непоколебимости частной собственности как простого выражения частного труда, фотография частного труда. «Я имею то, что наработал, и этого наработанного никто отнять у меня не может, за что ответствует и за что ручается весь работающий общественный строй и все работающее государство». Государство есть некоторый род круговой поруки — и только. И эту круговую поруку не разорвать ни босякам, ни «аграриям», ни Максиму Горькому, ни Аникину со товарищи, как не прорвали ее ранее ни Пугачев, ни Разин.
КОММЕНТАРИИ
[править]НВ. 1906. 3 сент. № 10946. Б. п.
…пропойца-босяк у Максима Горького говорит, что он никого так не ненавидит, как крестьянина-мужика… — см. М. Горький. Челкаш (1895).