Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
О ВОЗНАГРАЖДЕНИИ ЧИНОВНИКОВ
[править]В государстве такой сложности механизма как Россия, вопрос о чиновнике будет всегда новым и всегда свежим. Была у нас обширная литературная партия, славянофилов, которая принципиально высказывалась против чиновника; но славянофилы больше занимались небесными соображениями, чем земными делами: а на земле чиновник необходим и совершенно вечен. Войдите в банкирскую контору, т. е. совершенно частное учреждение, и вы увидите людей около конторок, которые не называются чиновниками, но суть чиновники. Не в имени дело. Рассмотрите, наконец, организацию римской церкви — и увидите, что, насколько она администрирует земные дела, она имеет канцелярию и чиновничество. И это есть естественное последствие того, что и церковь лежит на земле, занимается земными делами, а раз ими занимается — она должна иметь способ и выработать механизм этого сцепления с жизнью, этого движения земных дел. Роль таких передаточных ремней, колес, рычагов, которые бесплотную мысль приводят в касание и общность с материальными условиями земного существования, и выполняет чиновничество, по отношению к которому не может быть принципиального вопроса, поставленного славянофилами: «Быть ли чиновнику», но только практический и организационный вопрос: «Как быть чиновнику хорошим», «откуда взять его» или «как выработать».
Некоторая часть нашей печати занялась рассмотрением вопроса о вознаграждении чиновнического труда, и справедливо указывает, что вознаграждение это крайне неодинаково распределено: в так называемых центральных учреждениях оно лучше, в периферических — хуже. Центральными учреждениями называются те, которые примыкают к особе министра: его канцелярия и департаменты министерства. «Периферическими» мы назвали всю ткань окраинной чиновнической сети, всю чиновную службу в России и также в самом Петербурге — в филиальных, боковых, подчиненных учреждениях. Периферическая служба есть коренная, материковая служба, где всякий шаг есть уже дело, где бумагопроизводство меньше, и чиновник непосредственно соприкасается с обывателем. Провинциальное наше чиновничество — губернское и уездное — есть почти земская служба, есть земская, на земле происходящая работа. Надо отдать честь этому провинциальному чиновничеству, что оно крепко бывает слито со своею местностью, и его отношения к обывателю едва ли не теплее и интимнее, чем к столице.
Если известно и давно решено, что «искусство царствовать» есть собственно «искусство выбирать министров», то с неменьшим правом можно сказать, что удачный министр есть тот, который сумеет хорошо организовать свое министерство. По-видимому, вступая в управление, министр уже связан принятою от предшественника организациею; и люди, и их соотношение, а также все «текущие дела» — ему навязаны. Это не совсем так. Правда, решительно каждая «штатная должность» проведена через Государственный совет и правда, что, не обратившись вновь к Государственному совету, министр не может сократить ни одного чиновника, равно не может вновь создать даже самой малой должности. Но, с другой стороны, необходимость или ненужность такой-то должности есть до того специальное министерское дело, что, собственно, обращение здесь в высшие общегосударственные инстанции есть лишь форма почти одной вежливости. Pietät[1] министра к государству, и ни в каком подобном «ходатайстве» никогда не будет отказано. Таким образом, министр вовсе не имеет «навязанную ему организацию», а довольно чистый перед собою лист бумаги, где набросана лишь предположительная организация: до такой степени он свободен все здесь переставить по-новому и лучшему расчету.
Кто знает петербургские центральные учреждения, знает, до какой степени они переполнены личным составом. В то время, как периферическое чиновничество сужено и обрезано в личном составе, задыхается в непосильном труде, — здесь именно личный состав богат. Преимущества службы здесь — денежные и в смысле чинов и знаков отличия — тянут сюда, тянут не один труд и не одну усидчивость, а иногда и тунеядство. Тут-то напрягается, приводится в действие всяческая протекция. Как возможность здесь принести особенно большую пользу, тянет сюда, конечно, и талант. Там и здесь можно услышать, что «треть чиновников сидит с видимостью только дела, а не с делом»; что «дела» изобретаются, чтобы дать еще место человеку. Было бы совершенно напрасным и ненужным усилием утверждать, что в Петербурге нет истинных талантов, не в смысле одной способности к службе, но и огромного личного достоинства; без этого и Россия не стояла бы. Но та же справедливость требует оговорки, что все это чрезвычайно засорено, замусорено — и именно людьми, которым настоящее место в провинции, в филиальных разветвлениях министерств, в подчиненных и на земле сидящих органах.
Денежное вознаграждение чиновника есть одна из могущественных нитей управления им, поощрения его; но, в случае неумелости, и открытия ему поползновений к лени. Справедливо указывается в печати, что необыкновенно разросшийся личный состав центрального чиновничества обильнее всего и награждается, тогда как местное и самое рабочее чиновничество, обрезанное в численности, обрезано и в содержании.
К числу средств неофициальной награды, награды втихомолку, но не без предлога, принадлежит назначение в так называемые «комиссии». Что комиссия никогда не кончает дела, как некоторые доктора никогда не кончают лечения, это было больною стороною нашего государственного управления в эпоху реформ. Злоупотребление сокращено теперь, но не уничтожено: конечно, комиссий и теперь на одну треть больше, чем сколько нужно; и в каждой комиссии на добрую треть есть лишних, или по безгласности или по безделью, членов. Заседают в ней те же чиновники, как и в департаментах. Они, конечно, не заседают в департаментах все те часы, которые проводят в комиссии, и, казалось бы, один труд, идя за другой в смысле работы, мог бы идти за другой и в смысле вознаграждения. Но этого не бывает: каждое заседание комиссии оплачивается — и жалованье, в случае частых заседаний, или заседания в разных комиссиях, может даже удвоиться у счастливо служащего чиновника.
Все эти недостатки чиновнической организации, конечно, не производят и не могут произвести никакого краха, но они делают ход государственной машины скрипучим, неприятным, а порою или местами и прямо бессильным. Побольше таланта, поменьше людей; пожалуй — роскошнее вознаграждение истинному таланту: и это не только не ляжет бременем на казну, но решительно облегчит ее, ибо оборвет около нее многоголовое тунеядство. Но есть еще один принцип вознаграждения, на который хотелось бы указать: это всевозможные варианты заработной платы. Нельзя не заметить, что частные предприятия у нас идут энергичнее, чем все решительно и всякие казенные дела: и причина этого в способе месячного гуртового вознаграждения, которое также исправно поступает в руки чиновника в том случае, когда он только сидит, как и в том, когда он сидит и делает. Частные предприятия умеют заинтересовывать служащих: то отчисляют им процент, то разделяют вознаграждение на регулярное жалованье и заработную плату. Государственная служба все возложила на любовь к отечеству; конечно, эта любовь и есть, она движет многих, она движет тысячи и лучшие тысячи. Но ее недостаток состоит в том, что она «без вкуса, запаха и цвета», как говорят химики о своих составах, и никак нельзя, руководясь ею, отличить скромного отечестволюбца от человека, который блестит ею и с этой любви к отечеству собирает добрый процент.
КОММЕНТАРИИ
[править]НВ. 1899. 23 авг. № 8436. Б.п.
- ↑ глубокое уважение (нем.).