Бердяев, Н. А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914—1922
М., «Астрель», 2007.
О ПРЕСТИЖЕ ВЛАСТИ
[править]I
[править]Один из парадоксов русской жизни можно сформулировать так: власть наша не имеет престижа именно потому, что она так одержима идеей престижа власти, она роняет себя именно потому, что так боится себя уронить. Это почти маниакальная и давящая идея престижа власти имеет очень древние истоки. Религиозные истоки этой идеи уже высохли и иссякли, но сама идея продолжает еще властвовать над душами. То, что перестало уже быть органическим, давит механически. В том виде, в каком идея престижа все еще господствует в России, она предполагает почти метафизическое противоположение между властью и народом, обществом, человеком. Власть, согласно этой идее, не есть человеческая потенция и достоинство власти не человеческое достоинство, а сверхчеловеческое, ангельское или божественное достоинство, перенесение священства в жизнь государственную, общественную, семейную. Вся старая Россия, оседлая, а не кочевая Россия, покоилась на идее иерархического престижа власти снизу и доверху, престижа чина, а не человека, положения в обществе, а не личных качеств. Престиж власти и положения не есть только упоение и наслаждение для его носителя. Это также — его мучительная забота, его тяжкий долг. Во имя престижа власти и положения нередко приносят в жертву свои человеческие интересы, свое спокойствие, свои естественные привязанности. Это — вечное настороже, оглядка на себя, напряженная боязнь уронить престиж. Во имя этого престижа люди добрые совершают жестокости, подавляют в себе человеческие движения, родители истязают детей, начальство истязает подчиненных, хотя бы это противоречило их природе. Всякая самая разумная уступка представляется позором, всякий душевный порыв должен быть подавлен, когда речь идет о положении начальствующего.
Ошибочно думать, что стремление к престижу власти — всегда корыстное стремление, оно может быть совершенно бескорыстным и даже жертвенным. Когда человек бывает одержим этой идеей, когда она унаследована им от ряда поколений и бурлит у него в крови, от нее трудно отказаться, иногда труднее, чем от жизни. Жизнь не мила и не нужна, когда падает престиж положения, когда унижен начальник, хозяин, отец. Люди сплошь и рядом живут фикциями, и фикции имеют большую власть над их душами, чем непосредственные жизненные интересы. Сознание престижа власти, положения, чина имело корни в старом религиозном мирочувствии. Оно и в христианство перешло от дохристианского сознания, и новое, очищенное христианское сознание совсем не может принять эту идею в ветхой ее форме. Но этой ветхой идеей престижа власти, чина и положения, а не достоинства человека и не ценности сверхчеловеческой все еще руководствуется на Руси исправник в отношении к своему уезду, губернатор в отношении к своей губернии, министр в отношении ко всей России, родители в отношении к детям, педагоги в отношении к ученикам, помещики и хозяева в отношении к крестьянам и рабочим. Старая Россия не прошла еще, она живет еще и в новых людях.
Пережитки отмирающей старины не так легко проходят. Люди все еще остаются мучениками своего престижа, своего иерархического положения в обществе, они — рабы этой навязчивой идеи, сами не знают свободы и другим не дают свободы, не могут жить из-за нее так, как хотели бы, и творить в жизни то, к чему призывает их внутренний голос. Обратной стороной этого в России является анархическое презрение ко всякой власти и полное ее отрицание. Люди западные освободились от старой идеи престижа и авторитетного иерархического положения, но заражены новой идеей буржуазного престижа и буржуазного иерархического положения, в котором также гибнет личность человеческая, ее божественное достоинство.
II
[править]Старая идея престижа власти ложна по своим первоосновам или, вернее, соответствует лишь известному возрасту человечества. Она унаследована от времени, когда не было еще сознано достоинство человека, когда религиозная ценность личности не была еще утверждена. Но власть должна иметь достоинство, должна пользоваться уважением, должна обладать даром властвовать реально, а не формально. Этими необходимыми свойствами наша власть не обладает. Власть, помешанная на престиже, не пользуется уважением, не обладает даром властвовать, в ней нет человеческого достоинства. Чтобы иметь престиж, не нужно к нему стремиться как к самодовлеющей цели — нужно стремиться к творчеству ценностей в общественной жизни, к осуществлению правды, к служению. С престижем происходит то же, что и со славой. Кто стремится во что бы то ни стало к славе, как единственной и самодовлеющей цели, тот славы не получит. Судьба посылает славу лишь тому, кто стремится всем своим существом творить ценности в области своего призвания, т. е. стремится к познанию, к осуществлению справедливости, к творчеству красоты. Властвовать не значит насиловать. Насилующий всегда бездарен, не призван к власти. Дар власти — великий дар, совсем особенное дарование. У нас почти нет таких дарований, и это большое наше несчастье. Власть, помешанная на престиже, всегда бездарна и бессильна. Самораздувание, напыщенность, любовь к внешним знакам почитания и поклонения всегда ведь означает отсутствие реальной силы, внутренней мощи, подлинности и существенности. Всякая подлинная, реальная власть есть власть над душами, над коллективной народной душой. Кто владеет лишь телами и способен передвигать лишь атомы материй во внешнем мире и чисто внешними средствами, тот не имеет власти, тот уже свергнут. Сама онтологическая сущность власти предполагает внутреннюю связь с тем, над чем осуществляется властвование. Когда эта связь порывается, власть делается мертвой.
Старый престиж власти, основанный на сверхчеловеческом иерархическом строе, на иерархии чинов, а не людей, не имеет уже жизни. Это — пережиток. В таком иерархическом строе действуют атавистические инстинкты. Старый и разлагающийся престиж власти сталкивается с нашим религиозным сознанием, и в него нет уже веры. А та историческая сила, в которую утеряна вера, бессильна, она насилует, но не властвует. Ныне достоинство и сила власти могут быть основаны лишь на человеческом иерархизме, на достоинстве человека, на его качествах и ценностях, на его призвании. Это значит, что мы можем преклониться перед великим человеком, но не можем преклониться перед великим чином. Нам нужен культ величия, нужен подбор высоких качеств личности. Во всех сферах жизни и властвования над жизнью у нас должны быть выдвинуты личности наиболее творческие, одаренные, энергичные, подлинно призванные к своему делу. Человеческий материал власти должен снизу и доверху переродиться, обновиться, повыситься. Этот человеческий материал опустился до слишком уж низкого уровня. Сама идея власти, всякой власти была скомпрометирована. Стремление к престижу власти уронило власть. И ныне сильной и уважаемой может быть лишь власть лучших, власть человеческой качественности, власть подлинно призванных и избранных, уважаемых народом, заслуживших доверие народа. Так должно быть в государстве и обществе, внизу и наверху. Власть лучших нелегко достигается и никакое совершенство не возможно в этой области. Но в принципе своем власть может быть построена лишь на единении с народом и человечеством, а не на противоположении народу и человечеству. Она должна быть имманентной, внутренней человеческой потенцией. Противоположение власти, всякой власти, не государственной только, но и общественной, семейной, бытовой, человеку есть рабство человека или детство человека. Власть может быть лишь ценностью, утверждаемой человеком изнутри и осуществляемой его энергией. Она может быть освящаема лишь имманентно, а не трансцендентно, не через теократическое сознание, а лишь через сознание божественного внутри человека. Престиж власти есть долг власти, ее служение, ее человеческое величие и ценность, а не тщеславная ее претензия. Всякая же низкая и недостойная власть — исправника, губернатора, отца, хозяина, министра — должна быть лишена престижа.
КОММЕНТАРИИ
[править]Биржевые ведомости. 1916, № 15330, 18 января.
1 Исправник — в дореволюционной России глава полиции в уезде; должность исправника (капитан-исправника) была учреждена в 1775 г. Первоначально он избирался местным дворянством на три года, с 1862 г. исправник назначался и увольнялся губернатором.