О спектакле на Петровском театре, 10 мая[править]
Никакая переведенная на русский язык драматическая пьеса, а особливо комедия, не занимает меня столько, как оригинальная русская. От чего это? От того, что законы, нравы, обыкновения, местные обстоятельства моего отечества мне известнее, нежели иностранные. Смотря на французскую или на немецкую комедию, нахожусь в положении человека, пришедшего в какое-нибудь общество незнакомых людей, разговаривающих о предметах для него новых; смотря на русскую пьесу, похожу на собеседника, сидящего в кругу приятелей, которых свойства, склонности, образ мыслей, поведения и даже обстоятельства мне совершенно известны; тут удобнее могу заметить всякую счастливую мысль, понять всю тонкость игры в словах, отгадать, что за чем должно следовать, наконец видеть, почему одно прилично, почему другое сказано не у места. «Для нас несравненно приятнее и полезнее видеть на театре наших знакомцев, нежели тех, которых мы не знаем и не хотим знать».[1]
Г. Ильин доставил зрителям гораздо более удовольствия, удачно переложив на русские нравы комедию Влюбленный нелюдим[2], нежели когда бы он только перевел ее — одно труднее другого. Оставляя знатокам находить погрешности в сей пьесе — погрешности, которых сам автор не скрывает — скажу, что вечер 10 мая был для меня одним из самых приятнейших. Даже Подложный клад, Гофманова маленькая комедия, также г-м Ильиным приноровленная к русским обычаям, показалась мне шуткою очень забавною, которою сам Мольер не постыдился бы назвать своею. Удовольствие публики и громкие рукоплескания служат доказательством, что автор достиг своей цели — а более ничего ему и не нужно.
Но нет! есть люди, которые переценивши живых и мертвых, знакомых и незнакомых, одушевленные существа и бездушные, все видимое и невидимое, скучают без дела, и всякое новое появление чего бы то ни было, считают драгоценною для себя находкою, лакомством для злословия. По мнению сих людей, Влюбленный нелюдим есть комедия соблазнительная, потому что в ней упоминается имя графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского; потому что Скордум (действующее лицо, которому дан характер человека непостоянного, болтливого и легкомысленного) жалуется на неблагодарность отечества; что утверждает, будто надобно везде давать деньги, чтобы отворили двери, будто ничего незначащий выскочка не смотрит на человека заслуженного, будто приказные крючки сноснее лукавства и хитростей придворных, будто придворные стараются всякого одурачить. Сим господам также не нравится, зачем Скордум пожалован губернатором в Пензу, а не в другое место? За чем упоминаются слова: двор, министры?
Оставим их в покое.
Для успехов отечественной словесности желать должно, чтобы вместо Пурсоньяков и Бартолов, вместо нотариусов в черных платьях и докторов в испанских париках выводимы были на театр лица, нам более известные, и говорили бы о таких предметах, которые к нам ближе.
О спектакле на Петровском театре, 10 маия [«Влюбленный Нелюдим» Н. И. Ильина] / С.Н. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 21, N 11. — С. 222-225.