Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
ПАМЯТИ АННЫ ПАВЛОВНЫ ФИЛОСОФОВОЙ
[править]Как это ни странно представить себе, с образом только что умершей Анны Павловны Философовой у меня связывается память об учительнице, об учительнице-примирительнице. Я всегда был или равнодушен, или враждебен «женскому освободительному движению» 60-х и последующих годов. Это движение, конечно основательное в смысле движущих пружин под собою, т. e. основательное, как выход из тьмы к свету, изугнетенного и бесправного положения к самостоятельному и гарантированному законами, — тем не менее в завершении своем угрожало (мне казалось) таким идеалам, крушение которых не искупалось всем приобретенным. Фундамент — несокрушим и бел, вершина — черна и рассыпается в песок: так я думал и мысленно не говорил ни «да», ни «нет» о движении…
Пока не встретил Анну Павловну, эту не «рассуждающую» или слабо рассуждающую простушку, без длинных речей и монологов, всю состоящую из коротеньких восклицаний, тихого, милого смеха, рукопожатий, грациозного рассказа о чем-нибудь, всеоживляющих воспоминаний из далекого прошлого, чтения (со слезами) некрасовского «Рыцарь на час» и т. п. и т. п. в сущности мелочей.
Все эти мелочи я тщательно изучал; о всех этих мелочах, соединенных в конкретный образ, долго размышлял. И кончилось тем, что полюбил «все женское движение», en masse[1] и в бесконечном его развитии в будущем… Посему я и называю ее по крайней мере своею учительницею. Она мне собою открыла и осветила целую сложнейшую сторону жизни; убедила собою; рассеяла всякий страх; родила бездну надежд.
Странно?
Ведь она была не ученая! едва ли ее можно представить себе с упорством читающею книгу? Характер ее, нежный и гибкий, вместе с тем такой простодушный, мог ли пробить какую-нибудь брешь, сломить стену? и проч., и проч.?
О, нет! Конечно, — нет!!
Но с этими-то отрицательными чертами, при ее вольнолюбивой душе, и уже вечно-вольнолюбивой, природно и врожденно вольнолюбивой, — и становилось ясно, что решительно ничего из вековечного и истинного идеала женщины не будет утрачено при каком угодно «освобождении женщин» и каком угодно по дальности «движении их вперед». Я думаю, она никогда бы не могла разрешить алгебраического уравнения первой степени: но биография и личность ее разрешили труднейшую задачу мировой культуры, и с очевидностью 2x2=4. Ну, очевидно — и конец!! Анна Павловна и «эмансипэ из эмансипэ», — и прекрасна, трогательна и наивна, как Офелия из «Гамлета».
Ведь посмотрите: в грубости, в сумятице 60-х годов она ничего грубого не приняла в себя, ничем жестким или жестоким не заразилась, не взяла оттуда в себя ни одного пошлого штриха. Ее наивность, которая была совершенно безмерна, сыграла колоссальную положительную роль. Просто, она ничего злого не увидела, не поняла; а все доброе из тех лет, которое в них было, — ухватила в крепкие когти, в какие-то наивные когти вечной белой голубицы, — и полетела с зеленой вестью вперед: «Весна идет! Весна пришла!!»
Будь она похитрее — ничего бы не вышло.
Будь она ученою — тоже ничего бы не вышло.
Из математички, филолога — вышла бы специальность и не вышло бы ничего общего.
Но она была только женщина, только мать, потом бабушка: полная движения вперед! полная безграничной свободы!! И тогда она «доказала» все для женщины*. Доказала не для математичек, доказала не для филологичек: доказала для половины рода человеческого, с длинными волосами, в особого покроя одежде, имеющей свойства выкармливать детей. Она соединила:
1) безграничный прогресс,
2) и — никакого уродства!
Чего так все боялись! единственно этого одного боялись!
Шестидесятые годы были сильны, могучи; но очень — грубы. Шла буря, ползли облака, хлестал ветер.
— Хорошо, но этим же нельзя жить* Все — ломается*
Вот в чем было общее сомнение.
Анна Павловна в бурю показала кружок голубого неба. Так просто, — никакого рисунка. Просто — лазуревое пятнышко. «Эта-то милая женщина, которая ни о чем не спорит, о всем соглашается, кроме притеснения и грубости, чего она абсолютно не переносит, — и вместе из всего в мире любит и ценит только Некрасова и реформы Александра II, главнейше — крестьянскую: что она такое?» — Да вот она и есть «шестидесятые годы» в их лазури, без тьмы их, без грубости, без жестокости, без нередкой их пошлости и ограниченности.
Движение вперед — есть.
Бури, лома и бурелома — нет.
Это и есть «Анна Павловна» в ее огромной исторической роли, вместе так просто, беспритязательно, без «рисунков» совершившейся. Она осталась прелестной женщиной, однако «всю душу отдав шестидесятым годам». Это и было все, что нужно. Никто этого так ясно, выпукло, осязательно, так закругленно не выразил.
Пронесутся века, переменится весь фон истории. Будут новые жилища, новые люди, обстановка… Будет ли это фаланстер или русско-китайская империя: в шум молодежи (ибо она-то там наверное будет!) войдет, неся шлейф на руке, Анна Павловна, — ну, тысячное повторение ее, или тысячное воплощение ее души, но я представляю именно ее, мне не хочется переменить ее ни на кого, — и скажет: «Вы не узнаете сестры своей и подруги?.. Как, я только о вас и думала, о вас и на том свете заботилась: чтобы вы были веселы, чтобы все у вас спорилось, чтобы ни с кем все не ссорились и, особенно, между собою, и вечно бы учились, и вечно бы играли, и вечно бы любили. Ну и прежде всего помогли народу, нашему чудному русскому народу, но и всем тоже обездоленным! Завтра — двинемся в поход, на помощь; но сегодня уж поздно, почти ночь — и я, да и вы все, я по лицам вижу, мы хотим потанцовать! Играйте, музыканты: но чтобы ни одного грубого звука не вырвалось у вас, а кроме грубого — все можно!..»
Вечная сестра и вечная подруга всех поколений, самого далекого будущего: вот кого мы похоронили!
Да будет благословенно ее имя и память. Спасибо ей за молодость! Спасибо ей за старость! Спасибо больше всего за ее бесконечную беззлобность! Этой черной кошки ни одного волоска в ней не было. Она вся голубая.
КОММЕНТАРИИ
[править]НВ. 1912. 24 марта. № 12943.
- ↑ целиком, в полном составе (фр.).