Грустно видеть, Русь святая,
Как в степенные года
Наших предков удалая
Изнемечилась езда.
5 То ли дело встарь: телега,
Тройка, ухарский ямщик,
Ночью дуешь без ночлега,
Днём же — высунув язык.
Но зато как всё кипело 10 Беззаботным удальством!
Жизнь — копейка! Бей же смело,
Да и ту поставь ребром!
Но как весело, бывало,
Раздавался под дугой 15 Голосистый запевало,
Колокольчик рассыпной.
А когда на водку гривны
Ямщику не пожалеть,
То-то песни заунывны 20 Он начнёт, сердечный, петь!
Север бледный, север плоский,
Степь, родные облака —
Всё сливалось в отголоски,
Где слышна была тоска.
25 Но тоска — струя живая
Из родного тайника,
Полюбовная, святая,
Молодецкая тоска.
Сердце сердцу весть давало 30 И из тайной глубины
Всё былое выкликало
И все слёзы старины.
Не увидишь, как проскачешь,
И не чувствуешь скачков, 35 Ни как сердцем сладко плачешь,
Ни как горько для боков.
А проехать ли случится
По селенью в красный день?
Наш ямщик приободрится, 40 Шляпу вздёрнет набекрень.
Как он гаркнет, как присвистнет
Горячо по всем по трём,
Вороных он словно вспрыснет
Вдохновительным кнутом.
45 Тут знакомая светлица
С расписным своим окном;
Тут его душа девица
С подарённым перстеньком.
Поравнявшись, он немножко 50 Вожжи в руки приберёт,
И растворится окошко,
Словно солнышко взойдёт.
И покажется касатка,
Белоликая краса. 55 Что за очи! за повадка!
Что за русая коса!
И поклонами учтиво
Разменялися они,
И сердца в них молчаливо 60 Отозвалися сродни…
А теперь, где эти тройки?
Где их ухарский побег?
Где ты, колокольчик бойкий,
Ты, поэзия телег?
65 Где ямщик наш, на попойку
Вставший с тёмного утра,
И загнать готовый тройку
Из полтины серебра?
Русский ям[1] молчит и чахнет, 70 От былого он отвык;
Русским духом уж не пахнет,
И ямщик уж — не ямщик.
Дух заморский и в деревне!
И ямщик, забыв кабак, 75 Распивает чай в харчевне
Или курит в ней табак.
Песню спеть он не сумеет,
Нет зазнобы ретивой,
И на шляпе не алеет 80 Лента девицы милой.
По дороге, в чистом поле
Колокольчик наш заглох,
И, невиданный дотоле,
Молча тащится, трёх-трёх,
85 Словно чопорный германец
При ботфортах и косе,
Неуклюжий дилижанец
По немецкому шоссе.
Грустно видеть, воля ваша, 90 Как, у прозы под замком,
Поэтическая чаша
Высыхает с каждым днём!
Как всё то, что веселило
Иль ласкало нашу грусть, 95 Что сыздетства затвердило
Наше сердце наизусть,
Все поверья, всё раздолье
Молодецкой старины —
Подъедает своеволье 100 Душегубки-новизны.
Нарядились мы в личины,[2]
Сглазил нас недобрый глаз,
И Орловского картины —
Буква мёртвая для нас.
105 Но спасибо, наш кудесник,
Живописец и поэт,
Малодушным внукам вестник
Богатырских оных лет!
Русь былую, удалую 110 Ты потомству передашь:
Ты схватил её живую
Под народный карандаш.
Захлебнувшись прозой пресной,
Охмелеть ли захочу 115 И с мечтой из давки тесной
На простор ли полечу —
Я вопьюсь в твои картинки
Жаждой чувств и жаждой глаз
И творю в душе поминки 120 По тебе, да и по нас!
Между 1832 и 1837
Примечания
Первая публикация: «Альманах на 1838 год» / Изданный В. Владиславлевым. Спб., 1838, с вар. ст. 19. — ВДД — В дороге и дома. Собрание стихотворений князя П. А. Вяземского. — М.: Типография Бахметева, 1862. — С. 78—82.. — Печ. по авториз. копии в наборной рукописи. Две авториз. копии: одна в арх. бр. Тургеневых (ПД), другая в РСб-1855(II) с печ. текста, с правкой ст. 19 (учтена в наборной рукописи) и с пометой Вяземского: «Внести в новое собрание». 29 марта 1838 г. С. П. Шевырев писал Вяземскому: «Ваш поэтический эскиз в стиле Орловского мы повторяем наизусть. Это — песня-картинка. Вы перевели на стихи гениальный карандаш его» («Старина и новизна». 1901, кн. 4. С. 137). Орловский Александр Осипович (1777—1832) — польско-русский живописец, автор жанровых и батальных сцен и зарисовок народного быта; любил изображать ямщиков, мчащиеся тройки и т. п. В 1819 г. Вяземский писал о нем: «Орловский — фламандской школы, но кто русее его в содержаниях картин» («Остафьевский архив». Т. 1. С. 377).
↑Ям — село, жители которого несли почтовую повинность.
