Владислав Ходасевич. Пушкин и поэты его времени
Том второй. (Статьи, рецензии, заметки 1925—1934 гг.)
Под редакцией Роберта Хьюза
Berkeley Slavic Specialties
ПАРИЖСКИЙ АЛЬБОМ, V
[править]В однодневной газете День русской культуры А. А. Яблоновский поделился грустными воспоминаниями о том, как двадцать семь лет тому назад посетил он село Михайловское и как выяснилось, что тамошние крестьяне никогда не слыхивали, кто такой был Пушкин, не знают о нем — и знать не желают.
А. А. Яблоновский пишет:
Тогда в первый раз в жизни я увидел и, что еще важнее, ясно почувствовал эту зияющую, эту бездонную пропасть, разделяющую русскую интеллигенцию от народа. На две половинки раскололась русская стихия: темный дремучий лес крестьянства и маленькая горсточка интеллигенции. Что может интеллигенция в этом лесу и какую ценность для этого дремучего мира представляет наша культура, наша слава и наш Пушкин? Мы говорим: «русская гордость», слава и честь, а мужик, почесываясь, бормочет: — Бо-о-гатый генерал, говорят, был!..
Не могу возразить А. А. Яблоновскому на тему о мужицкой темноте. К несчастью, его наблюдения правдивы и верны. Но поскольку дело идет о нас, об интеллигенции, о нашем знании Пушкина, — мне что-то приходят печальные мысли. Они основаны тоже на наблюдениях, на маленьких грустных фактах. Боюсь, что пропасть вовсе уж не такая зияющая и бездонная, и что перед мужиками, которых так ярко описал А. А. Яблоновский, нам очень-то уж «заноситься» не стоит. Конечно, мы все знаем, что такое Пушкин, и любим клясться в любви к нему. Конечно, мы кое-что даже знаем о нем, мы не думаем, что он был «бо-о-гатый генерал». Словом, мы не ровня этим мужикам. Но ведь нам куда больше дано, следственно — больше и спросится. Между тем — вот несколько фактов, наудачу выхваченных из памяти. Объединяет их то, что они возникли в самой высокой, самой бесспорно-интеллигентской среде.
Начнем хотя бы с бесчисленных анекдотов о Пушкине — пошлых и непристойных. Разве в интеллигенции не повторяют их изо дня в день? Разве и по сей день не выдаются за пушкинские — пошлейшие «экспромты», анекдоты и каламбуры? Лет десять тому назад один известный адвокат, любитель литературы и искусства, показывая мне идиотскую, грязную до тошноты и безграмотную до подлости «поэму», уверял, что она — пушкинская, и очень обиделся, когда я, прочитав строк двести, вернул ему рукопись… Но, Бог с ним, с безымянным адвокатом. Общеизвестны воспоминания о Пушкине, написанные его племянником Львом Павлищевым. Они изданы в 1890 году. С тех пор установлено, что Павлищев не только перевирал, но и просто присочинял, не останавливаясь перед приведением никогда не существовавших документов.
Вслед за Павлищевым — три дамы, представительницы высшей интеллигенции и отчасти даже литературы, — так «обработали» воспоминания о Пушкине А. О. Смирновой, что эти «записки» стали собранием небылиц о Пушкине. Делая это — и Павлищев, и дамы не забывали благоговеть перед Пушкиным, «нашей гордостью».
Сюда же примыкают бесчисленные «воспоминатели», засорившие литературу не только неверными сообщениями из жизни Пушкина, но и стихами, никогда Пушкину не принадлежавшими. Что говорить, не мужик, а интеллигент создал целую колоссальную псевдо-пушкиниаду, над которой десятилетиями принуждены трудиться серьезные исследователи. Эта псевдопушкиниада — настоящий памятник варварского отношения к «народной гордости». Она взобралась и на памятник Пушкину, на тот, что стоит в Москве у Страстного монастыря. Слишком общеизвестно, что на этом монументе помещены стихи, которых Пушкин никогда не писал. Кто же сочинил эти слащавые и лживые строчки:
И долго буду тем народу я любезен,
Что прелестью живой стихов я был полезен…
Увы, это не михайловский мужик, а прекрасный поэт, царедворец и друг Пушкина, В. А. Жуковский. И те, кто помещал эти стихи на памятник, — знали, что стихи — апокрифические. Но — разбираться в Пушкине было не очень принято. Сам А. А. Яблоновский сообщает, что сын Пушкина, Григорий Александрович, «очень мало разбирался в отцовских произведениях». А ведь Г. А. Пушкин был не мужик. (Кстати сказать, когда Пушкин умер, Г.А-чу было не три года, как сообщает А. А. Яблоновский, а почти вдвое меньше: год девять месяцев.)
Тем, что на пушкинском памятнике написаны стихи Жуковского, недавно, в Современных записках, справедливо возмущалась Марина Цветаева. Это не помешало ей вслед за тем сообщить в журнале Благонамеренный, что Пушкин умер «94 года тому назад», т. е., очевидно, в 1832 году, за четыре года до написания «Памятника»…
Здесь, в эмиграции, уже третий год справляется годовщина рождения Пушкина — и каждый раз почему-то 8 июня. Между тем, считая по новому стилю, надо праздновать это событие не 8, а 6 июня, т. к. в 18-м столетии наш календарь отставал от западного не на 13, а на 11 дней, и в день, когда Пушкин родился, 26 мая 1799 г., на западе было не 8, а 6 июня. На это указывалось в печати, но — тщетно. В СССР годовщина празднуется 6-го.
В 1924 г., по случаю 125-летия со дня рождения Пушкина, в разных изданиях, три автора точно сговорились переврать знаменитейший стих Пушкина. А. П. Плетнев (сын П. А. Плетнева, которому посвящен «Евгений Онегин») и г. Н.Львов — в Новом времени, а проф. А. С. Изгоев в Последних известиях, — все трое, один за другим, восклицают: «Увижу ль я, друзья, народ освобожденный!».
Такого стиха ни в одном издании Пушкина нет, потому что, в связи с контекстом, был бы он весьма неуклюж, — а есть стих о народе «неугнетенном». Это — если угодно, мелочь, но характерная: цитата понаслышке.
Но рекорд побивает почтеннейший В. Л. Бурцев, который предлагает в стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» внести несколько «изменений», как он выражается. Эти «изменения» В. Л. Бурцев отчасти заимствует из черновиков, явно отвергнутых Пушкиным, отчасти же… сам придумывает, ибо ему кажется, что для современного читателя «мы имеем право вносить требуемые жизнью изменения» в стихи Пушкина. В результате «Изменений» Пушкин оказывается рифмующим «убежит» и «поэт». Но г. Бурцев этим не стесняется… Факт этот может показаться невероятным. Сомневающихся отсылаю к № 147 (1240) Последних известий.
Я взял лишь несколько случаев. Перечень их можно весьма увеличить. Но я ограничусь лишь указанием на то, что за 8 лет в эмиграции даже не вышло сколько-нибудь порядочного издания Пушкина. Существующие издания («Слово» и Ладыжникова) не удовлетворяют самым элементарным требованиям… Так что, повторяю, перед михайловскими мужиками нам, «образованным», очень гордиться как будто нечем…
1926
ПРИМЕЧАНИЯ
[править]Впервые — Дни, 1926/1045 (4 июля).
«В однодневной газете…» — т. е. в том же номере от 8 июня, где Ходасевич опубликовал свою статью «Из жизни Пушкина»; о газете см. примечание к ней (1926) в настоящем издании. Ср. заметку Яблоновского «На родине Пушкина» в изд.: Русская земля. Альманах для юношества (Париж, 1928), сс. 45-54.
«<…> воспоминания о Пушкине, написанные его племянником…» — Л. Н. Павлищев, Из семейной хроники. Воспоминания об А. С. Пушкине (Москва, 1890).
«<…> три дамы <…> так „обработали“ воспоминания о Пушкине» — записки А. О. Смирновой-Россет, опубл. в 1893 г. в Северном вестнике и в 1895-97 гг. отдельным изданием, представляют собою фальсификацию. (Под «три дамы» Ходасевич, вероятно, имеет в виду О. Н. Смирнову, ее сестру Н. Н. Сорен и Л. Я. Гуревич.) Б. Л. Модзалевский в примечаниях к петербургскому изданию Дневника Пушкина (1923 г.) говорит о записках
А. О. Смирновой: «<…> к сожалению, искаженных и извращенных, при издании, ее дочерью <О. Н. Смирновой>» (с. 99), а в московском издании того же года В. Ф. Саводник указывает, что: «<…> книгой этой можно пользоваться лишь с величайшей осторожностью и при условии постоянной проверки ее данных при помощи других источников» (с. 425); цит. по изданию: Дневник Пушкина 1833—1835 (Москва, 1997). В 1925 г. М. А. Цявловский пишет: «<…> „Записками“ Смирновой совершенно нельзя пользоваться» (Рассказы о Пушкине, записанные <…> ИИ. Бартеневым, примечание на с. 116). Еще раньше П. Е. Щеголев писал: «С особенной резкостью исследователь истории последней дуэли должен оттолкнуть от себя такие негодные источники, как пресловутые „Записки А. О. Смирновой“ <…> и рассказы Л. Н. Павлищева…» (Дуэль и смерть Пушкина, изд. 2-ое, Петроград, 1917, с. 58; в московском издании 1987 г. ср. с. 63).
Ср. следующие, якобы достоверные, издания: А. О. Смирнова-Россет, Записки, дневники, воспоминания, письма (Москва, 1929); ее же, Автобиография (Москва, 1931). Подробнее об этом см. работу С. В. Житомирской "К истории мемуарного наследия А. О. Смирновой-Россет в изд.: Пушкин. Исследования и материалы, том IX (Ленинград, 1979), сс. 329—344.
«<…> справедливо возмущалась Марина Цветаева» — не в Современных записках, а в ж. Благонамеренный, 1926/№ 2, в статье «Поэт о критике» Цветаева писала о «лжепушкинском двустишии»: Несмытый и несмываемый позор. Вот с чего должны были начать большевики! С чем покончить! Но лже-строки красуются. Ложь царя, ставшая ныне ложью народа (с. 115). (В том же номере Благонамеренного, в комментарии к подбору из «литературных бесед» Г. Адамовича «Цветник», Цветаева ошиблась в дате смерти Пушкина; см. с. 132.)
«<…> справляется годовщина рождения Пушкина…» — год спустя Ходасевич возвращается к этой теме, см. «К истории „Дней русской культуры“» в настоящем издании.
«<…> а есть стих о народе „неугнетенном“» — см. в стих. «Деревня» (1819).
«<…> рекорд побивает почтенейший В. Л. Бурцев…» — см. его «Памятник» в «Пушкинском сборнике», приложении к Последним известиям (Ревель), 1924/№ 147. Ср. в письме от 29 июня 1925 г. М. А. Цявловскому: Здесь о Пушкине пописывают — ужасно. Невежество лютое. Бурцев, напр., вздумал предложить новый текст «Памятника» — юмористический, иначе назвать нельзя. Он его «исправляет», но не по документам, а по собственному вкусу, о чем простодушно и повествует. Кончается тем, что в его «редакции» даже рифмы не сходятся, но он этого не замечает (ИРЛИ РО, ф. 387, № 323; опубл.: Письма к МАЦ). См. дальше «Домыслы В. Л. Бурцева» (1933) в настоящем издании; ср. заметку «Неблагодарный» в Возрождении, 1934/3249 (26 апреля).
«Существующие издания…» — в письме от 11 сентября 1923 г. М. А. Цявловскому Ходасевич пишет: <…> здесь выходят еще 2 собр<ания> соч<инений> Пушкина: у Ладыжникова и в «Слове». Но это Вы, вероятно, можете достать в Рум<янцевском> музее. Издания никуда не годны. Сделаны по Морозову и Ефремову, да и то не полно, с невероятными опечатками, без всяких примечаний. Редакторы не указаны. Думаю, что Вы их видели. Я еще в 1921-22 гг. видел в П<етер>бурге у Щеголева (ИРЛИ РО, ф. 387, № 323; опубл.: Письма к МАЦ).
Письма к МАЦ — В. Ф. Ходасевич. Письма к М. А. Цявловскому. Русская литература, 1999, № 2, сс. 214—230.