Париж (Брюсов)/Urbi et orbi, 1903 (ВТ:Ё)
См. также одноимённые страницы.| ← Италия | Париж | Мир → |
Из цикла «Думы. Искания», сб. «Urbi et orbi». Опубл.: 1903. Источник:  Валерий Брюсов Urbi et Orbi. Стихи 1900—1903 гг. — М.: Скорпион, 1903. |
И я к тебе пришёл, о город многоликий,
К просторам площадей, в открытые дворцы;
Я полюбил твой шум, все уличные крики:
Напев газетчиков, бичи и бубенцы;
Я полюбил твой мир, как сон, многообразный
И вечно дышащий, мучительно живой…
Твоя стихия — жизнь, лишь в ней твои соблазны
Ты на меня дохнул — и я навеки твой.
Порой казался мне ты беспощадно старым,
Но чаще ликовал, как резвое дитя,
В вечерний, тихий час по меркнущим бульварам
Меж окон блещущих людской поток катя.
Рядами сжатыми летели экипажи,
И рос людской прилив… Сверкали вензеля
Огнистых вывесок… Таинственною пряжей
Вкруг ярких фонарей сплетались тополя…
И эти тысячи и тысячи прохожих
Я сознавал волной, текущей в новый век.
И жадно я следил теченье вольных рек,
Сам — капелька на дне в их каменистых ложах.
А ты стоял во мгле — могучим, как судьба,
Колоссом, давящим бесчисленные рати…
Но не скудел пэан моих безумных братий,
И Города с Людьми не падала борьба…
Когда же, утомлён виденьями и светом,
Искал приюта я — меня манил собор,
Давно прославленный торжественным поэтом…
Как сладко здесь мечтал мой воспалённый взор.
Как были сладки мне узорчатые стёкла,
Розетки в вышине — сплетенья звёзд и лиц…
За ними суета невольно гасла, блёкла,
Пред вечностью душа распростиралась ниц…
Забыв напев псалмов и тихий стон органа,
Я видел только свет, святой калейдоскоп,
Лишь краски и цвета сияли из тумана…
Была иль будет жизнь? и колыбель? и гроб?
И начинал мираж вращаться вкруг, сменяя
Все краски радуги, все отблески огней.
И краски были мир. В глубоких безднах рая
Не эти ль образы, века, не утомляя,
Ласкают взор ликующих теней?
А там, за Сеной, был ещё приют священный.
Кругообразный храм и в бездне саркофаг,
Где, отделён от всех, спит император пленный, —
Суровый наш пророк и роковой наш враг!
Сквозь окна льётся свет то золотой, то синий,
Неяркий, слабый свет, таинственный, как мгла,
Прозрачным знаменем дрожит он над святыней,
Сливаясь с веяньем орлиного крыла!
Чем дольше здесь стоишь, тем всё кругом безгласней,
Но в жуткой тишине растёт беззвучный гром,
И оживает всё, что было детской басней,
И с невозможностью стоишь к лицу лицом!
Он веком властвовал, как парусом матросы,
Он миллионам душ указывал их смерть;
И сжали вдруг его стеной тюрьмы утёсы,
Как кровля, налегла расплавленная твердь.
Заснул он во дворце — и взор открыл в темнице,
И умер, не поняв, прошёл ли страшный сон…
Иль он не миновал? ты грезишь, что в гробнице?
И вдруг войдёшь сюда — с жезлом и в багрянице, —
И пред тобой падём мы ниц, Наполеон!
И эти крайности! — всё буйство жизни нашей,
Средневековый мир, величье страшных дней —
Париж, ты съединил в своей священной чаше,
Готовя страшный яд из песен и идей!
Ты человечества — Мальстрём. Напрасно люди
Мечтают от твоих влияний ускользнуть!
Ты должен всё смешать в чудовищном сосуде.
Блестит его резьба, незримо тает муть.
Ты властно всех берёшь в зубчатые колёса
И мелешь души всех, и веешь лёгкий прах.
А слёзы вечности кропят его, как росы…
И ты стоишь, Париж, как мельница, в веках!
В тебе возможности, в тебе есть дух движенья,
Ты вольно окрылён, и вольных крыльев тень
Ложится и теперь на наши поколенья,
И стать великим днём здесь может каждый день.
Плотины баррикад вонзал ты смело в стены
И замыкал поток мятущихся времён,
И раздроблял его в красивых брызгах пены.
Он дальше убегал, разбит, преображён.
Вторгались варвары в твой сжатый круг, крушили
Заветные углы твоих святых дворцов,
Но был невластен меч над тайной вечной были:
Как феникс, ты взлетал из дыма, жив и нов.
Париж не весь в домах, и в том иль в этом лике:
Он часть истории, идея, сказка, бред.
Своё бессмертие ты понял, о великий,
И бреду твоему исчезновенья — нет!
Париж, 1903.